Лжедмитрий I
(См. схему «Отечественные историки о причинах и сущности Смутного времени»)
Итак, начальный факт XVII в. – смута - в своем происхождении есть дело предыдущего XVI века, и изучение смутной эпохи вне связи с предыдущими явлениями нашей жизни невозможно. К сожалению, историография долго не разбиралась в обстоятельствах смутного времени настолько, чтобы точно показать, в какой мере неизбежность смуты определялась условиями внутренней жизни народа и насколько она была вызвана и поддержана случайностями и посторонним влиянием. Когда мы обращаемся к изучению другой европейской смуты, французской революции, можно удивиться тому, как ясен этот сложный факт и со стороны своего происхождения, и со стороны развития. Мы легко можем следить за развитием этого факта, отлично видеть, что там факт смуты - неизбежное следствие того государственного кризиса, к которому Францию привел ее феодальный строй; мы видим там и результат многолетнего брожения, выражавшийся в том, что преобладание феодального дворянства сменилось преобладанием буржуазии. У нас совсем не то. Наша смута вовсе не революция и не кажется исторически необходимым явлением, по крайней мере на первый взгляд. Началась она явлением совсем случайным - прекращением династии; в значительной степени поддерживалась вмешательством поляков и шведов, закончилась восстановлением прежних форм государственного и общественного строя и в своих перипетиях представляет массу случайного и труднообъяснимого. Благодаря такому характеру нашей государственной "разрухи" и являлось у нас так много различных мнений и теорий об ее происхождении и причинах. Одну из таких теорий представляет в своей "Истории России" С.М. Соловьев. Он считает первой причиной смуты дурное состояние народной нравственности, явившееся результатом столкновения новых государственных начал со старыми дружинными. Это столкновение, по его теории, выразилось в борьбе московских государей с боярством. Другой причиной смуты он считает чрезмерное развитие казачества с его противогосударственными стремлениями. Смутное время, таким образом, он понимает, как время борьбы общественного и противообщественного элемента в молодом Московском государстве, где государственный порядок встречал противодействие со стороны старых дружинных начал и противообщественного настроения многолюдной казацкой среды... Другого воззрения держится К. С. Аксаков, Аксаков признает смуту фактом случайным, не имеющим глубоких исторических причин. Смута была к тому же делом "государства", а не "земли". Земля в смуте до 1612 г. была совсем пассивным лицом. Над ней спорили и метались люди государства, а не земские. Во время междуцарствия разрушалось и наконец рассыпалось вдребезги государственное здание России, говорит Аксаков: "Под этим развалившимся зданием открылось крепкое земское устройство... в 1612-13 гг. земля встала и подняла развалившееся государство". Нетрудно заметить, что это осмысление смуты сделано в духе общих исторических воззрений К. Аксакова и что оно в корне противоположно воззрениям Соловьева. Третья теория выдвинута И. Е. Забелиным ("Минин и Пожарский"); она в своем генезисе является сочетанием первых двух теорий, но сочетанием очень своеобразным. Причины смуты он видит, как и Аксаков, не в народе, а в "правительстве", иначе в "боярской дружинной среде" (эти термины у него равнозначащи). Боярская и вообще служилая среда во имя отживших дружинных традиций (здесь Забелин становится на точку зрения Соловьева) давно уже крамольничала и готовила смуту. Столетием раньше смуты для нее созидалась почва в стремлениях дружины править землей и кормиться на ее счет. Сирота-народ в деле смуты играл пассивную роль и спас государство в критическую минуту. Народ, таким образом, в смуте ничем не повинен, а виновниками были "боярство и служилый класс". Н. И. Костомаров (в разных статьях и в своем "Смутном времени") высказал иные взгляды. По его мнению, в смуте виновны все классы русского общества, но причины этого бурного переворота следует искать не внутри, а вне России. Внутри для смуты были лишь благоприятные условия. Причина же лежит в папской власти, в работе иезуитов и в видах польского правительства. Указывая на постоянные стремления папства к подчинению себе восточной церкви и на искусные действия иезуитов в Польше и Литве в конце XVI в., Костомаров полагает, что они, как и польское правительство, ухватились за самозванца с целями политического ослабления России и ее подчинения папству. Их вмешательство придало нашей смуте такой тяжелый характер и такую продолжительность.
Это последнее мнение уже слишком одностороннее: причины смуты несомненно лежали столько же в самом московском обществе, сколько и вне его. В значительной степени наша смута зависела и от случайных обстоятельств, но что она совсем не была неожиданным для современников фактом, говорят нам некоторые показания Флетчера: в 1591 г. издал он в Лондоне свою книгу о России (on the Russian Common Wealth), в которой предсказывает вещи, казалось бы, совсем случайные. В V главе своей книги он говорит: "Младший брат царя (Феодора Ивановича), дитя лет шести или семи, содержится в отдаленном месте от Москвы (т. е. в Угличе) под надзором матери и родственников из дома Нагих. Но, как слышно, жизнь его находится в опасности от покушения тех, которые простирают свои виды на престол в случае бездетной смерти царя". Написано и издано было это до смерти царевича Дмитрия. В этой же главе говорит Флетчер, что "царский род в России, по-видимому, скоро пресечется со смертью особ, ныне живущих, и произойдет переворот в русском царстве". Это известие напечатано было за семь лет до прекращения династии. В главе IX он говорит, что жестокая политика и жестокие поступки Ивана IV, хотя и прекратившиеся теперь, так потрясли все государство и до того возбудили общий ропот и непримиримую ненависть, что, по-видимому, это должно окончиться не иначе как всеобщим восстанием. Это было напечатано, по крайней мере, лет за 10 до первого самозванца. Таким образом, в уме образованного и наблюдательного англичанина за много лет до смуты сложилось представление о ненормальности общественного быта в России и возможном результате этого - беспорядках. Мало того, Флетчер в состоянии даже предсказать, что наступающая смута окончится победой не удельной знати, а простого дворянства. Это одно должно убеждать нас, что действительно в конце XVI в. в русском обществе были уже ясны те болезненные процессы, которые сообщили смуте такой острый характер общего кризиса.
Цит. по: Платонов С.Ф. Курс лекций по русской истории. – М., 2000.- С. 239-241
Однако тянувшаяся полтора десятилетия Смута не могла не оставить глубокого следа в жизни Московского государства. В экономическом плане Смута была долговременным мощным откатом назад и деревни, и города. Запустение и разорение царили в стране. Средства для восстановления хозяйства извлекались из податного люда. Хозяйственные трудности усилили факторы крепостнического характера, что явно проявилось в статьях Соборного уложения 1649 года.
Смута повлияла на положение и высших сословий. Было подорвано положение боярства. Одни боярские семьи были уничтожены, другие обеднели, третьи надолго потеряли свое могущество и политическое влияние. Зато окрепло дворянство и верхушка посада, которые стали играть значительную роль в государственных делах.
Смутное время оставило в наследство множество нерешенных внешнеполитических проблем. В руках шведов оставались северо-западные русские земли с Новгородом; на западных, смоленских землях хозяйничали поляки. Международный авторитет разоренной всеми невзгодами страны был ничтожен.
Бурные годы Смуты, бывшие тяжелым испытанием, потрясением для людей, изменили их привычный взгляд на многие вещи и в первую очередь на государство и государя. До этого времени в представлениях людей понятие «государь» и «государство» были неотделимы. По отношению к государю все подданные считались холопами, слугами, жившими на территории его наследственной собственности, его «вотчины». Сменяемость царей во время Смутного времени, их избрание на престол волей народа, выраженной в решениях Земского собора, в съездах выборных от городов и всех земель, привели к осознанию того, что государство, народ могут быть «выше» государя. В.О. Ключевский отмечал в связи с этим: «Из бурь Смутного времени народ вышел гораздо впечатлительнее и раздражительнее, чем был прежде,… был уже далеко не прежним безропотным и послушным орудием в руках правительства».
Цит. по: История России с древнейших времен. Учеб. пособие / Иван. Гос. Энерг. Ун-т. – Иваново, 2003. – C. 105.
Царевич погиб в Угличе в полдень 15 мая 1591 года. Согласно официальной версии, он нечаянно нанес себе рану, которая оказалась смертельной. Комиссия боярина Шуйского, расследовавшая дело по свежим следам, пришла именно к такому заключению. "Обыск" (следственное дело) Шуйского сохранился до наших дней. Но вид неловко разрезанных и склеенных листов давно вызывал подозрения у историков.
По слухам, царевич Дмитрий был злодейски зарезан людьми, подосланными Борисом Годуновым. Версия насильственной смерти Дмитрия получила официальное признание при царе Василии Шуйском и при Романовых. Она оказала огромное влияние на историографию. Это влияние сказывается и по сей день.
Смерть Дмитрия Угличского сопровождалась бурными событиями. В Угличе произошел народный бунт. Подстрекаемые царицей Марией и Михаилом Нагим, угличане разгромили Приказную избу, убили государева дьяка Битяговского, его сына и др. Четыре дня спустя прибыла следственная комиссия. Она допросила сто сорок свидетелей. Протоколы допросов, а также заключение комиссии о причинах смерти Дмитрия сохранились до наших дней. Однако существует мнение, что основная часть угличских материалов дошла до нас в виде беловой копии, составители которой то ли ограничивались простой перепиской имевшихся в их распоряжении черновых документов, то ли произвели из них некую выборку, а возможно, подвергли редактированию. Тщательное палеографическое исследование текста "обыска", проведенное сначала В.К. Клейном, а затем А.П. Богдановым, в значительной мере рассеивает подозрения насчет сознательной фальсификации следственных материалов в момент составления их беловой копии. Основной материал переписан семью разными почерками. Входившие в комиссию подьячие провели обычную работу по подготовке следственных материалов к судопроизводству. В подавляющем большинстве случаев показания свидетелей-угличан отличались краткостью, и подьячие, записав их, тут же предлагали грамотным свидетелям приложить руку. По крайней мере двадцать свидетелей подписали на обороте свои "речи". Их подписи строго индивидуализированы и отражают разную степень грамотности, довольно точно соответствовавшую их общественному положению и роду занятий. В следственную комиссию вошли очень авторитетные лица, придерживавшиеся разной политической ориентации. Скорее всего, по инициативе Боярской думы руководить расследованием поручили боярину Василию Шуйскому, едва ли не самому умному и изворотливому противнику Годунова, незадолго до этого вернувшемуся из ссылки. Его помощником стал окольничий А. П. Клешнин. Он поддерживал дружбу с правителем, хотя и доводился зятем Григорию Нагому, состоявшему при царице Марии в Угличе. Вся практическая организация следствия лежала на главе Поместного приказа думном дьяке Е. Вылузгине и его подьячих. По прошествии времени следователь В. Шуйский не раз менял свои показания относительно событий в Угличе, но комиссия в целом своих выводов не пересматривала.
Составленный следственной комиссией "Обыск" сохранил не одну, а по крайней мере две версии гибели царевича Дмитрия. Версия насильственной смерти всплыла в первый день дознания. Наиболее энергично ее отстаивал дядя царицы Марии Михаил Нагой. Он же называл убийц Дмитрия: сына Битяговского Данилу, его племянника Никиту Качалова и др. Однако Михаил не смог привести никаких фактов в подтверждение своих обвинений. Его версия рассыпалась в прах, едва заговорили другие свидетели. Когда позвонили в колокол, показала вдова Битяговского, "муж мой Михаиле и сын мой в те поры ели у себя на подворьишке, а у него ел священник... Богдан". Поп Богдан был духовником Григория Нагого и изо всех сил выгораживал царицу и ее братьев, утверждая, что те не причастны к убийству дьяка, погубленного посадскими людьми. Хотя показания попа откровенностью не отличались, он простодушно подтвердил перед Шуйским, что обедал за одним столом с Битяговским и его сыном, когда в городе ударили в набат. Таким образом, в минуту смерти царевича его "убийцы" мирно обедали у себя в доме вдалеке от места преступления. Они имели стопроцентное алиби. Преступниками их считали только сбитые с толку люди.
Показания свидетелей позволяют выяснить еще один любопытный факт: Михаил Нагой не был очевидцем происшествия. Он прискакал во дворец "пьян на коне", "мертв пьян", после того, как ударили в колокол. Протрезвев, Михаил осознал, что ему придется держать ответ за убийство дьяка, представлявшего в Угличе особу царя. В ночь перед приездом Шуйского он велел преданным людям разыскать несколько ножей и палицу и положить их на трупы Битяговских, сброшенные в ров у городской стены. Комиссия, расследовавшая дело по свежим следам, без труда разоблачила этот подлог. Городовой приказчик Углича Русин Раков показал, что он взял у посадских людей в Торговом ряду два ножа и принес их к Нагому, а тот велел слуге зарезать курицу и вымазать ее кровью оружие. Михаил Нагой был изобличен, несмотря на запирательство. На очной ставке с Раковым слуга Нагого, резавший курицу в чулане, подтвердил показания приказчика. Михаила Нагого окончательно выдал брат Григорий, рассказавший, как он доставал из-под замка "ногайский нож" и как изготовлены были другие "улики".
Версия нечаянного самоубийства Дмитрия исходила от непосредственных очевидцев происшествия. В полдень 15 мая царевич под наблюдением взрослых гулял с ребятами на заднем дворе и играл ножичком в тычку. При нем находились боярыня Волохова, кормилица Арина Тучкова, ее сын Баженко, молочный брат царевича, постельница Марья Колобова, ее сын Петрушка и еще два жильца (придворные служители, отобранные в свиту царевича из числа его сверстников). Шуйский придавал показаниям мальчиков исключительное значение и допрашивал их с особой тщательностью. Прежде всего он выяснил, "хто в те поры за царевичем были". Жильцы отвечали, что "были за царевичем (возле царевича) в те поры только они, четыре человека, да кормилица, да постельница". На заданный "в лоб" вопрос, "были ли в те поры за царевичем Осип Волохов и Данило Битяговский", они дали отрицательный ответ. Мальчики прекрасно знали людей, о которых их спрашивали (сын дьяка был их сверстником, а Волохов и Качалов служили жильцами в свите царевича и были постоянными товарищами их игр). Они кратко, точно и живо рассказали о том, что произошло на их глазах: "... играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь - падучей недуг - и набросился на нож".
Может быть, мальчики сочинили историю о болезни царевича в угоду Шуйскому? Такое предположение убедительно опровергается показаниями взрослых свидетелей.
Трое видных служителей царицына двора - подключники Ларионов, Иванов и Гнидин - показали следующее: когда царица села обедать, они стояли "в верху за поставцом, ажио, деи, бежит в верх жилец Петрушка Колобов, а говорит: тешился, деи, царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла, деи, на него немочь падучая... да в ту пору, как ево било, покололся ножом сам и оттого умер". Итак, Петрушка Колобов сообщил комиссии то же самое, что и дворовым служителям через несколько минут после гибели Дмитрия.
Показания Петрушки Колобова и его товарищей подтвердили Марья Колобова, мамка Волохова и кормилица Тучкова. Свидетельство кормилицы отличалось удивительной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она называла себя виновницей несчастья: "...она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная... и он ножом покололся...".
Спустя некоторое время нашелся восьмой очевидец гибели царевича. Приказной царицы Протопопов на допросе показал, что услышал о смерти Дмитрия от ключника Толубеева. Ключник, в свою очередь, сослался на стряпчего Юдина. Всем троим тотчас устроили очную ставку. В результате выяснилось, что в полдень 15 мая Юдин стоял в верхних покоях "у поставца" и от нечего делать смотрел в окно, выходившее на задний двор. По словам Юдина, царевич играл в тычку и накололся на нож. Юдин знал, что Нагие толковали об убийстве, и благоразумно решил уклониться от дачи показаний следственной комиссии. Если бы его не вызвали на допрос, он так ничего бы и не сказал.
Версия нечаянной гибели царевича содержит два момента, каждый из которых поддается всесторонней проверке. Во-первых, болезнь Дмитрия, которую свидетели называли "черным недугом", "падучей болезнью", "немочью падучею". Судя по описаниям припадков и их периодичности, царевич страдал эпилепсией. Как утверждали свидетели, "презже тово... на нем (царевиче. - Р.С.) была ж та болезнь по месяцем безпрестанно". Сильный припадок случился с Дмитрием примерно за месяц до его кончины. Перед "великим днем", показала мамка Волохова, царевич во время приступа "объел руки Ондрееве дочке Нагова, едва у него... отняли". Андрей Нагой подтвердил это, сказав, что Дмитрий в великое говенье у дочери его "руки переел", а прежде "руки едал" и у него, и у жильцов, и у постельниц: царевича "как станут держать, и он в те поры ест в нецывенье за что попадетца" О том же говорила и вдова Битяговского: "Многажды бывало, как ево (Дмитрия. - Р.С.) станет бити тот недуг и станут ево держати Ондрей Нагой, и кормилица, и боярони, и он... им руки кусал или, за что ухватил зубом, то объест".
Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу "маленько стало полежче", и мать взяла его к обедне, а потом отпустила на двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на прогулку, и тут у него внезапно возобновился приступ.
Во-вторых, согласно версии о самоубийстве, царевич в момент приступа забавлялся с ножичком. Свидетели описали забаву подробнейшим образом: царевич "играл через черту ножом", "тыкал ножом", "ходил по двору, тешился сваею (остроконечный нож. - Р.С.) в кольцо". Правила игры были несложными: в очерченный на земле круг игравшие поочередно втыкали нож, который следовало взять за острие лезвием вверх и метнуть так ловко, чтобы он, описав в воздухе круг, воткнулся в землю торчком. Следовательно, когда с царевичем случился припадок, в руках у него был остроконечный нож. Жильцы, стоявшие подле Дмитрия, показали, что он "набросился на нож". Василиса Волохова описала случившееся еще точнее: "… бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло". Остальные очевидцы утверждали, что царевич напоролся на нож, "бьючися" или "летячи" на землю. Таким образом, все очевидцы гибели Дмитрия единодушно утверждали, что эпилептик уколол себя в горло, и расходились только в одном: в какой именно момент царевич уколол себя ножом - при падении или во время конвульсий на земле. Могла ли небольшая рана повлечь за собой гибель ребенка? На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. При повреждении одного из этих сосудов смертельный исход неизбежен. Прокол яремной вены влечет за собой почти мгновенную смерть, при кровотечении из сонной артерии агония может затянуться.
После смерти Дмитрия Нагие сознательно распространили слух о том, что царевича зарезали подосланные Годуновым люди. Правитель Борис Годунов использовал первый же подходящий случай, чтобы предать Нагих суду. Таким случаем явился пожар Москвы. Обвинив Нагих в поджоге столицы, власти заточили Михаила Нагого и его братьев в тюрьму, а вдову Грозного насильно постригли и отправили "в место пусто" - на Белоозеро.
В момент смерти Дмитрия никто из современников не подозревал о том, что десять лет спустя «убиенному младенцу» суждено будет стать героем народной утопии.
Цит. по: Скрынников Р.Г. Самозванцы в России в начале ХVII века. Григорий Отрепьев. – Новосибирск, 1990. – С. 11 - 17
Если внимательно разобрать первоначальные отзывы писателей о Борисе Годунове, то окажется, что хорошие мнения о нем в литературе положительно преобладали. Более раннее потомство ценило Бориса, пожалуй, более, чем мы. Оно опиралось на свежую еще память о счастливом управлении Бориса, о его привлекательной личности. Современники же Бориса, конечно, живее его потомков чувствовали обаяние этого человека, и собор 1598 г. выбирал его вполне сознательно и лучше нас, разумеется, знал, за что выбирает.
Между тем ученые долго были настроены против Бориса, как в деле избрания его на престол, так и в деле смерти царевича Дмитрия: Карамзин смотрел на него как на человека, страстно желавшего царства во что бы то ни стало и перед избранием своим игравшего низкую комедию. Того же мнения держался Костомаров и отчасти С. М. Соловьев. Костомаров не находит в Годунове ни одной симпатичной черты и даже хорошие его поступки готов объяснить дурными мотивами. К тому же направлению принадлежат Павлов ("Историческое значение царствования Бориса Годунова") и Беляев (в своей статье о земских соборах). Иного взгляда на личность Бориса держались до сих пор только Погодин, Аксаков и Е. А. Белов. Такая антипатия к Годунову, ставшая своего рода традицией, происходит от того, что к оценке его личности по обычаю подходят чрез сомнительный факт убийства царевича Дмитрия. Если же мы отрешимся от этого далеко не вполне достоверного факта, то у нас не хватит оснований видеть в Борисе безнравственного злодея, интригана, а в его избрании - ловко сыгранную комедию.
Разбор этих двух исторических актов конца XVI в. - смерти царевича Дмитрия и избрания Годунова в цари - показал нам, что обычные обвинения, которые раздаются против Бориса, допускают много возражений и установлены настолько непрочно, что верить их достоверности очень трудно. Если, таким образом, отказаться от обычных точек зрения на Бориса, то о нем придется говорить немного и оценку этого талантливого государственного деятеля сделать нетрудно.
Историческая роль Бориса чрезвычайно симпатична: судьбы страны очутились в его руках тотчас же почти по смерти Грозного, при котором Русь пришла к нравственному и экономическому упадку. Особенностям царствования Грозного в этом деле много помогли и общественные неурядицы XVI в., как мы об этом говорили выше, и разного рода случайные обстоятельства. (Так, например, по объяснению современников, внешняя торговля при Иване IV чрезвычайно упала благодаря потере Нарвской гавани, через которую успешно вывозились наши товары, и вследствие того, что в долгих Польско-Литовских войнах оставались закрытыми пути за границу). После Грозного Московское государство, утомленное бесконечными войнами и страшной неурядицей, нуждалось в умиротворении. Желанным умиротворителем явился именно Борис, и в этом его громадная заслуга. В конце концов, умиротворить русское общество ему не удалось, но на это были свои глубокие причины, и в этом винить Бориса было бы несправедливо. Мы должны отметить лишь то, что умная политика правителя в начале его государственной деятельности сопровождалась явным успехом. Об этом мы имеем определенные свидетельства. Во-первых, все иностранцы-современники и наши древние сказители очень согласно говорят, что после смерти Грозного, во время Федора, на Руси настала тишина и сравнительное благополучие. Такая перемена в общественной жизни, очевидно, очень резко бросилась в глаза наблюдателям, и они спешили с одинаковым чувством удовольствия засвидетельствовать эту перемену. Вот пример отзыва о времени Федора со стороны сказателя, писавшего по свежей памяти: "Умилосердися Господь Бог на люди своя и возвеличи царя и люди и повели ему державствовати тихо и безмятежно... и дарова всяко изобилие и немятежное на земле русской пребывание и возрасташе велиею славою; начальницы же Московского государства, князе и бояре и воеводы и все православное христианство начаша от скорби бывшия утешатися и тихо и безмятежно жити". Во-вторых, замечая это "тихое и безмятежное житие", современники не ошибались в том, кто был его виновником. Наступившую тишину они приписывали умелому правлению, которое вызвало к нему народную симпатию. Не принадлежащий к поклонникам Годунова Буссов в своей "Московской хронике" говорит, что народ "был изумлен" правлением Бориса и прочил его в цари, если, конечно, естественным путем прекратится царская династия. Чрезвычайно благосклонные характеристики Годунова как правителя легко можно видеть и у других иностранцев (например, у Маржерета). А живший в России восемь лет (1601-1609) голландец Исаак Масса, который очень не любил Годунова и взвел на него много небылиц, дает о времени Федора Ивановича следующий характерный отзыв: "Состояние всего Московского государства улучшалось и народонаселение увеличивалось. Московия, совершенно опустошенная и разоренная вследствие страшной тирании покойного великого князя Ивана и его чиновников... теперь, благодаря преимущественно доброте и кротости князя Федора, а также благодаря необыкновенным способностям Годунова, снова начала оправляться и богатеть". Это показание подкрепляется цифровой данной у Флетчера, который говорит, что при Иване IV продажа излишка податей, доставляемых натурой, приносила Приказу (Большого Дворца) не более 60 тыс. ежегодно, а при Федоре - до 230 тыс. рублей. К таким отзывам иностранцев нелишне будет добавить раз уже приведенные слова А. Палицына, что Борис "о исправлении всех нужных царству вещей зело печашеся... и таковых ради строений всенародных всем любезен бысть".
Итак, миролюбивое направление и успешность Борисовой политики - факт, утверждаемый современниками; этот факт найдет себе еще большее подтверждение, если мы обратимся хотя бы к простому перечню правительственных мер Бориса. Мы оставим в стороне внешние дела правления и царствования Бориса, где политика его отличалась умом, миролюбием и большой осторожностью. Эту осторожность в международных отношениях многие считают просто трусостью; нельзя осудить политику Бориса, если взять во внимание общее расстройство страны в то время, расстройство, которое требовало большой дипломатической осторожности, чтобы не втянуть слабое государство в непосильную ему войну. Во внутренней политике Бориса, когда вы читаете о ней показания русских и иностранных современников, вы раньше всего заметите один мотив, одну крайне гуманную черту. Это, выражаясь языком того времени, "защита вдов и сирот", забота "о нищих", широкая благотворительность во время голода и пожаров. В то тяжелое время гуманность и благотворительность были особенно уместны, и Борис благотворил щедрой рукой. Во время венчания Бориса на царство особенно заставили говорить о себе его финансовые милости и богатые подарки. Кроме разнообразных льгот, он облегчал и даже освобождал от податей многие местности на три, на пять и более лет. Эта широкая благотворительность, служившая, конечно, лишь паллиативом в народных нуждах, представляла собой только один вид многообразных забот Бориса, направленных к поднятию экономического благосостояния Московского государства.
Другой вид этих забот представляют меры, направленные к оживлению упавшей торговли и промышленности. Упадок же промышленности и торговли действительно доходит в то время до страшных размеров, в чем убеждают нас цифры Флетчера. Он говорит, что в начале царствования Ивана IV лен и пенька вывозились через Нарвскую гавань ежегодно на ста судах, а в начале царствования Федора-только на пяти, стало быть, размеры вывоза уменьшились в 20 раз. Сала вывозилось при Иване IV втрое или вчетверо больше, чем в начале царствования Федора. Для оживления промышленности и торговли, для увеличения производительности, Годунов дает торговые льготы иностранцам, привлекает на Русь знающих дело промышленных людей (особенно настоятельно он требует рудознатцев). Он заботится также об устранении косвенных помех к развитию промышленности и безопасности сообщений, об улучшении полицейского порядка, об устранении разного рода административных злоупотреблений. Заботы о последнем были в то время особенно необходимы, потому что произвол в управлении был очень велик: без посулов и взяток ничего нельзя было добиться, совершались постоянные насилия. И все распоряжения Бориса в этом отношении остались безуспешны, как и распоряжения позднейших государей московских в XVII в. О Борисе, между прочим, сохранились известия, что он заботился даже об урегулировании отношений крестьян к землевладельцам. Говорят, будто он старался установить для крестьян определенное число рабочих дней на землевладельца (два дня и неделю). Это известие вполне согласуется с духом указов Бориса о крестьянстве; эти указы надо понимать как направленные не против свободы крестьян, а против злоупотребления их перевозом.
Таким симпатичным характером отличалась государственная деятельность Годунова. История поставила ему задачей умиротворение взволнованной страны, и он талантливо решал эту задачу. В этом именно и заключается историческое значение личности Бориса как царя-правителя. Решая, однако, свою задачу, он ее не разрешил удовлетворительно, не достиг своей цели: за ним последовал не мир и покой, а смута, но в этом была не его вина.
Цит. по: Платонов С.Ф. Курс лекций по русской истории. – М., 2000. - С. 253 – 257
…через несколько времени в Польше является человек, который выдает себя за спасенного царевича Дмитрия.
Неизвестно, кто он был на самом деле, хотя о его личности делалось много разысканий и высказано много догадок. Московское правительство объявило его галицким боярским сыном Гришкой Отрепьевым только в январе 1605 г. Раньше в Москве, вероятно, не знали, кем счесть и как назвать самозванца. Достоверность этого официального показания принимали на веру все старые наши историки, принимал и С. М. Соловьев, который держался, однако, того убеждения, что обман самозванца с его стороны был неумышленный и что Отрепьев сам верил в свое царственное происхождение. В 1864 г. явилось прекрасное исследование Костомарова относительно личности первого самозванца. В этом труде он доказывает, во-первых, что Лжедмитрий и Отрепьев два разных лица, во-вторых, что названный Дмитрий не был царевичем, но верил в свое царское происхождение, и, в-третьих, что самозванец был делом боярских рук. Виднейшим деятелем этой интриги он считает Богдана Бельского. В том же 1864 году появилась статья Бицына ("День", 1864, No 51 и 52, и "Русский Архив" 1886 г.: "Правда о Лжедмитрии"). Бицын (псевдоним Павлова) старается доказать, что в Москве к самозванству готовили именно Григория Отрепьева, но что царствовал будто бы не он: в Польше Отрепьева заменили каким-то другим неизвестным лицом, подставленным иезуитами. Но в статье Бицына есть один недостаток: в ней нет второй половины биографии Отрепьева (после его бегства в Литву) и первой половины биографии неизвестного самозванца (до его вступления в роль царевича). В 1865 г. появился еще труд о Лжедмитрии В. С. Иконникова. В своей статье "Кто был первый Лжедмитрий" ("Киевские Университетские Известия", февр. 1864 г.) Иконников берет в основу своего исследования точку зрения Маржерета и некоторых других современников, что Лжедмитрий есть истинный царевич, спасенный вовремя от убийц. Затем является в 1866 г. статья Добротворского ("Вестник Западной России" 1865-1866, кн. 6 и 7), которому удалось найти документ, гласящий, по его мнению, что Лжедмитрий был не кто иной, как Отрепьев. Документ этот - надпись на одной из книг библиотеки Загоровского монастыря (Волынской губернии). В книге "Василия Великого о постничестве" внизу по листам отмечено: "Лета от сотворения мира 7110 (1602), месяца августа в четырнадцатый день, сию книгу... дал нам, иноку Григорию, царевичу московскому с братией, с Варлаамом да Мисаилом, Константин Константинович... княже Острожское, воевода Киевский". Из этой надписи видно, что Отрепьев с Варлаамом и Мисаилом был в Киеве и получил эту книгу от князя Острожского. Часть надписи, однако, со словами "иноку Григорию", сделана иной рукой, чем остальная надпись. Добротворский сличал этот почерк с документом, на котором была подпись Лжедмитрия, и почерки ему показались тождественными. Из позднейшей литературы о самозванце упомянем: "Исследование о личности первого Лжедмитрия", принадлежащее г. Казанскому и помещенное в "Русском Вестнике" за 1877 г. (Казанский видит в самозванце Отрепьева); затем ряд изысканий отца Павла Пирлинга ("Rome et Demetrius" и др.), который воздерживается от категорических заключений о происхождении самозванца, но всего скорее думает об Отрепьеве; далее "Смутное время Московского государства" г. Иловайского, суждения которого, напротив, более категоричны, чем вероятны; затем труд Александра Гиршберга во Львове "Dymitr Sazwaniec" и Е. Н. Щепкина "Wer war Pseudo-Demetrius I?" (в Archiv'е Ягича). Особенно ценно изданное о. Пирлингом facsimile письма самозванца к папе. Знатоки польских рукописей XVI-XVII вв., гг. И. А. Бодуэн де Куртенэ и С. Л. Пташицкий, склонны думать, что манускрипт писан по-польски русским (и даже московским) человеком.
При разногласии исследователей и неполноте исторических данных составить себе определенное мнение о личности названного Дмитрия трудно. Большинство историков признает в нем Григория Отрепьева; Костомаров прямо говорит, что ничего не знает о его личности, а В. С. Иконников и граф С. Д. Шереметев признают в нем настоящего царевича. Бесспорно, однако, то, что Отрепьев участвовал в этом замысле: легко может быть, что роль его ограничивалась пропагандой в пользу самозванца. (Есть известия, что Отрепьев приехал в Москву вместе с Лжедмитрием, а потом был сослан им за пьянство.) За наиболее верное можно также принять и то, что Лжедмитрий - затея московская, что это подставное лицо верило в свое царственное происхождение и свое восшествие на престол считало делом вполне справедливым и честным.
Но остановимся подробно на обычных рассказах о странствованиях самозванца на Руси и Польше; в них трудно отличить быль от сказки. Обыкновенно об Отрепьеве повествуют так: в молодости он живал во дворе у Романовых и у князей Черкасских, странствовал по разным монастырям, приютился в Чудове монастыре и был взят к патриарху Иову для книжного письма. Потом он бежал в Литву, пропадал несколько времени безвестно и вновь выплыл, явившись слугой у кн. Вишневецкого; там, во время болезни, открыл свое царское происхождение. Вишневецкие и Мнишек первые пустили в ход самозванца в польском обществе. Как только самозванец стал известен и основался у Мнишков в их замке Самборе, около него явились францисканцы и овладели его умом, склонив его в латинство; иезуиты продолжали их дело, а ловкая панна Марина Мнишек завладела сердцем молодого цесаревича.
Будучи представлен к польскому двору и признан им в качестве царевича, самозванец получает поддержку, во-первых, в Римской курии, в глазах которой он служил прекрасным предлогом к открытию латинской пропаганды в Московской Руси, во-вторых, в польском правительстве, для которого самозванец казался очень удобным средством или приобрести влияние в Москве (в случае удачи самозванца), или произвести смуту и этим ослабить сильную соседку; в-третьих, в бродячем населении южных степей и в известной части польского общества, деморализованной и склонной к авантюризму. При этом нужно, однако, заметить, что взятое в целом польское общество сдержанно относилось к делу самозванца и не увлекалось его личностью и рассказами. О приключениях московского царевича канцлер и гетман Ян Замойский выражался с полным недоверием: "Это комедия Плавта или Теренция, что ли" (Czy to Plavti, czy Terentiuszova comaedia). Не верили самозванцу лучшие части польского общества, не верил ему и польский сейм 1605 г., который запретил полякам поддерживать самозванца и решил их за это наказывать. Хотя король Сигизмунд III и не держался этих постановлений сейма, однако он и сам не решался открыто и официально поддерживать самозванца и ограничился тем, что давал ему денежную субсидию и позволял вербовать в свою дружину охочих людей. Яснее выражала свои симпатии к "несчастному царевичу" Римская курия. С такой поддержкой, с войском из поляков, а главным образом казаков, Дмитрий выступил на Русь и имел успех в южных областях ее: там его охотно признавали. Некоторые отдельные стычки самозванца с московскими войсками ясно показали, что с его жалкими отрядами он никогда бы не достиг Москвы, если бы Борисово войско не было в каком-то странном состоянии моральной растерянности. Имя царевича Дмитрия, последней ветви великого царского рода, лишало московские войска всякой нравственной опоры: не будучи в состоянии проверить слухи о подлинности этого воскресшего царевича, московские люди готовы были верить в него и по своим религиозным и политическим взглядам не могли драться против законного царя. А боярство, в известной своей части, было просто радо успехам самозванца и давало ему возможность торжествовать над царскими войсками, в успехе Лжедмитрия предвидя гибель ненавистных Годуновых.
Цит. по: Платонов С.Ф. Курс лекций по русской истории. – М., 2000.- С. 264-265.
В мае 1607 г. жители Стародуба могли видеть на улице трех пришельцев. Тот. Кто был одет побогаче, именовал себя Андреем Нагим, родственником московского государя. Его сопровождали двое русских людей – некий Георгий Кашинец и Алешка Рукин, московский подъячий. Прибывшие сообщили стародубцам захватывающую новость. Они будто бы пришли с рубежа от самого Дмитрия, и государя следует ждать со дня на день. Время шло, а обещанный царь все не появлялся. Из осажденной Тулы Болотников прислал в Стародуб расторопного казачьего атамана Ивана Заруцкого. Скоро повстанцам надоело ждать, и они взяли к пытке Алешку Рукина. На пытке подьячий повинился в обмане и объявил о том, что истинный царь давно уже находится в Стародубе и, опасаясь происков своих врагов, именует себя Нагим. Пьеса была разыграна как по нотам, и голоса сомневавшихся потонули в общем энтузиазме. 12 июня Стародуб присягнул на верность Лжедмитрию II.
Со всех сторон под знаменами самозванца стали собираться стрельцы, казаки, посадский люд. Повстанцы искали помощь за кордоном. На их призывы откликнулись белорусы и украинцы. В Белоруссии пан Мехо-вецкий успел навербовать в «царское» войско несколько тысяч человек. Большой отряд запорожских казаков присоединился к Лжедмитрию II уже после выступления его в поход поблизости от Карачева. Города, к которым подходило войско, приветствовали долгожданного Дмитрия. Самозванец повсюду раструбил о том, что идет на выручку Болотникову к осажденной Туле. До Тулы было рукой подать. Передовые повстанческие отряды заняли Епифань на ближних подступах к осажденной крепости. Но гарнизон Тулы, оказавшись в отчаянном положении, не смог дождаться подкреплений. Заняв Тулу, царь Василий без промедления отпраздновал окончание военной кампании и распустил уставшее войско по домам. Он недооценивал стойкость восставших. Царские воеводы ничего не могли поделать с Калугой, которую оборонял крупный отряд болотниковцев. Шуйский решил довершить разгром повстанцев руками повстанцев. Он велел выпустить из тюрем и вооружить казаков, взятых в плен под стенами Москвы. Командовать ими царь поручил атаману Юрию Беззубцеву, одному из главных сподвижников Болотникова. Беззубцев должен был не мешкая идти к Калуге и склонить гарнизон крепости к сдаче. Шуйский не мог быть спокоен, пока болотни-ковцы удерживали в своих руках Калугу. Но он слишком плохо рассчитал свои действия. Едва лишь приставы привели четырехтысячный казачий отряд под Калугу, в осадном лагере возникла смута. Бояре не могли добиться повиновения от вчерашних повстанцев. Дело дошло до вооруженных стычек между казаками и дворянами. Потеряв голову, воеводы бежали из осадного лагеря в Москву, бросив всю артиллерию, запасы ядер и пороха. Казаки передали захваченную амуницию защитникам Калуги, а сами ушли на запад на соединение с Дмитрием.
В трудный час неудач самозванец показал себя человеком малодушным, ничтожным. Весть о падении Тулы привела его к убеждению, что все пропало и надо поскорее уносить ноги из России. Из Волхова самозванец бежал к Путивлю. Отступление привело к быстрому распаду армии. Запорожские казаки ушли за кордон. В своем паническом бегстве Лжедмитрий II достиг Кома-рицкой волости, но тут его задержали «союзные» войска, прибывшие из-за рубежа.
На большой дороге в Комарицкой волости Лжедмитрий II встретил пана Тышкевича, а затем пана Валяв-ского, набравших на «царскую службу» 1800 человек пехоты и конницы. Вскоре к самозванцу вернулись ушедшие было казаки. Ободренный царек вторично напал на Брянск, потерпел неудачу и отступил на зимовку в Орел. Правительство Шуйского не смогло выделить достаточных сил для разгрома «стародубского вора». В Москве не оценили своевременно угрозы, исходившей от нового самозванца.
В течение зимы силы Лжедмитрия II значительно возросли. Толпами и поодиночке к нему со всех концов страны пробирались повстанцы из разбитых армий Болотникова. Волны крестьянской войны, отхлынув от центра, вновь затопили юго-западные окраины государства. Местные служилые люди, помещики, поначалу поддерживавшие «вора», скоро уразумели, куда дует ветер: наспех пристроив семьи, тайком пробирались к царю Василию. Вскоре в Москве собралось более тысячи дворян из северских городов. Чтобы покончить с дворянской изменой, самозванец пустил в ход меры, подсказанные ему болотниковцами. Он объявил о конфискации поместий у дворян, бежавших в Москву, и обратился с особым воззванием к холопам и крепостным «изменников-дворян». Пусть они идут к истинному Дмитрию, пусть они присягнут на верность ему и служат с оружием в руках, тогда, вещал самозванец, он пожалует им поместья их господ, а если в поместьях остались помещицы или их дочки, холопы могут жениться на них.
Призывы Лжедмитрия II возымели действие. В селах «рабы» стали чинить насилие над ненавистными дворянами, побивали и гнали их приказчиков, делили имущество. Дьяки самозванца выдали грамоты на владение конфискованными поместьями некоторым рыльским и курским крестьянам.
Крестьянская война находила отклик в народных низах на русских, украинских и белорусских землях. Многие белорусские мужики и мещане отправились в Стародуб с войском Меховецкого. Шляхта отзывалась о них с величайшим презрением. Под стать белорусам были и запорожцы с Украины.
Некоторое время казалось, что предстоит новый взрыв крестьянской войны. На самом деле ничего подобного не произошло. Перерождение началось в тот момент, когда руководителем движения стал самозванец с царским титулом и когда в его лагере появились отряды польской шляхты и русских дворян.
Никто не знал, кем был новый самозванец. Правительство Шуйского именовало его «стародубским вором». Люди, принадлежавшие к окружению Лжедмитрия II, считали, что по происхождению своему он был «московитом», но долго жил в Белоруссии. Самозванец умел читать и писать по-русски и по-польски. Современников поражала его редкая осведомленность в делах Лжедмитрия I. Иезуиты объясняли ее тем, что он служил писцом при особе первого самозванца, а после его гибели бежал в Литву. По словам иезуитов, писца звали Богданом и в его жилах текла иудейская кровь. Русские власти со временем официально подтвердили версию о еврейском происхождении Лжедмитрия II. Любопытные подробности сообщили о «воре» его советники. Князь Дмитрий Мосальский под пыткой показал: «...который де вор называется царем Дмитрием, и тот де вор с Москвы с Арбату от Знамения Пречистый из-за конюшен попов сын Митка, а отпущал де его с Москвы князь Ва-силей Мосальской за пят ден до растригина убийства». Мосальские принадлежали к ближайшему окружению нового самозванца. Но им не довелось наблюдать начало его карьеры. Советники подозревали, что, подобно чернецу Григорию, новый самозванец происходил из духовного чина. Московские летописцы придерживались того же мнения. Они называли вора поповским сыном на том основании, что он «круг церковной весь знал». Самое удачное следствие о самозванце произвел безвестный белорусский священник, живший в окрестностях Могилева и наблюдавший его первые шаги. Вкратце его рассказ сводился к следующему: «Дмитрий» наперед учил грамоте детей в доме у попа в Шклове, затем перешел под Могилев в село к попу Федору. И летом и зимой учитель носил одну и ту же баранью шапку и плохонький потрепанный кожушок. Чтобы заработать на жизнь, он ходил к Никольскому попу в Могилев и за грошовую плату колол ему дрова и носил воду. Шкловский грамотей не отличался благонравием. Однажды поп Федор застал его со своей женой. В бешенстве священник высек учителя розгами и выгнал его вон из своего дома.
Учитель дошел до крайней нужды. Ему пришлось ночевать под забором на могилевских улицах. Там его и заприметили несколько предприимчивых шляхтичей, прежде служивших Лжедмитрию I. Пан Зертинский высказал мысль, что мелкорослый бродяга может сойти за убитого московского царя. Пан Меховецкий подхватил эту мысль и перевел дело на практическую почву. В душе грамотея боролись трусость и угодливость. Участь первого самозванца пугала его, и он бежал из Могилева в Пропойск. Там его вскоре обнаружили и посадили под стражу. Могилевские покровители вызволили его из тюрьмы, и на этот раз бродяга оказался более сговорчивым. Слуги пропойского коменданта проводили новоиспеченного царька до Поповой горы, откуда было рукой подать до московского рубежа. Перед тем как пустить самозванца гулять по свету, покровители постарались связать его обязательствами. «От своего царского пресветлого имени» Дмитрий дал обширную запись «пану Зертинскому и товарищам его».
Лжедмитрий II появился в пределах Речи Посполитой. Но в его подготовке польское правительство не участвовало. Поглощенный борьбой с мятежниками, король не желал умножать свои трудности.
Мятеж усилил элементы анархии в Речи Посполитой. Наемные солдаты, сражавшиеся в королевских войсках и в отрядах мятежных магнатов, остались без работы после окончания «рокоша». Они искали, кому бы продать оружие, а тем временем не прочь были пограбить население польских, литовских и белорусских деревень. Те из солдат, которые не получили полный расчет из казны, становились на постой в королевских имениях и опустошали их не хуже саранчи.
Когда на Руси объявился новый царек, падкие до грабежа наемники хлынули в русские пределы в надежде на щедрое вознаграждение. Пан Меховецкий набрал немало этих «доблестных» солдат на службу в «царское» войско. С тех пор как Лжедмитрия II признали многие русские города и его дело стало на твердую почву, повышенный интерес к самозванческой интриге стали проявлять некоторые влиятельные лица, некогда поддерживавшие Отрепьева.
Обедневший украинский магнат князь Роман Ружинский взял в долг деньги и нанял большой отряд гусар. Лжедмитрий II и его покровитель Меховецкий испытали неприятные минуты, когда узнали о появлении Ружин-ского в окрестностях Орла. Самозванец не желал принимать его к себе на службу. Но Ружинского это нисколько не интересовало. В апреле 1608 г. он прибыл в лагерь Лжедмитрия II и совершил там своего рода переворот. Войсковое собрание сместило Меховецкого и объявило его вне закона. Новым гетманом солдаты выкрикнули Ружинского. Собрание вызвало к себе самозванца и категорически потребовало выдачи противников нового гетмана. Когда Лжедмитрий II попытался перечить, поднялся страшный шум. Одни кричали ему в лицо: «Схватить его, негодяя!» Другие требовали немедленно предать его смерти.
Взбунтовавшееся наемное войско окружило двор Лжедмитрия II вооруженной стражей. Шкловский бродяга пытался заглушить страх водкой. Он пьянствовал всю ночь напролет. Тем временем его «конюший» Адам Вишневецкий хлопотал о примирении с Ружинским. Самозванцу пришлось испить чашу унижения до дна. Едва царек протрезвел, его немедленно повели в польское «коло» и там заставили принести извинение наемникам. Смена хозяев в Орловском лагере имела важные последствия. Болотниковцы, пользовавшиеся прежде большим влиянием в лагере самозванца, стали утрачивать одну позицию за другой. Следом за польскими магнатами и шляхтой в окружении Лжедмитрия II появились русские бояре. Движение быстро утрачивало социальный характер.
Цит. по: Скрынников Р.Г. На страже московских рубежей. - М., 1986. – С. 64–69.
Марина Мнишек не обладала ни красотой, ни женским обаянием. Живописцы, щедро оплаченные самборскими владельцами, немало потрудились, чтобы приукрасить ее внешность. Но и на парадном портрете лицо будущей царицы выглядело не слишком привлекательным. Тонкие губы, обличавшие гордость и мстительность, вытянутое лицо, слишком длинный нос, не очень густые черные волосы, тщедушное тело и крошечный рост не отвечали тогдашним представлениям о красоте. Подобно отцу, Марина Мнишек была склонна к авантюре, а в своей страсти к роскоши и мотовству она даже превзошла отца. Она умела писать, но за всю долгую разлуку с суженым ни разу не взяла в руки пера, чтобы написать ему письмо.
Боярская дума и православное духовенство и слышать не желали о браке царя с католической «девкой». Мнишек была во всех отношениях незавидной партией. Ее семье недоставало знатности, к тому же эта семья погрязла в долгах и давно стояла на пороге разорения.
Отрепьев полностью отстранил бояр и князей церкви от брачных переговоров. Он сделал своим сватом дьяка Афанасия Власьева, «худородство» которого не соответствовало характеру его миссии. Вместе с дьяком в Польшу выехал секретарь С. Слоньский, член тайной Канцелярии.
Дьяк Афанасий Власьев был послан в Польшу с официальной миссией. Он должен был провести церемонию обручения царя с Мариной. Члену Канцелярии Яну Бучинскому поручены были тайные дела, связанные со сватовством. В конце 1605 г. он отправился в Самбор и передал Мнишеку настоятельную просьбу «Дмитрия» добиться от папского легата разрешения, «чтобы ее милость панна Марина причастилась на обедне у патриарха нашего, потому что без того венчана не будет». Царской невесте надо было получить разрешение ходить в греческую церковь, есть в субботу мясо, а в среду печеное. Особый наказ предписывал Марине, чтобы «волосов бы не наряжала», чтобы за столом ей служили кравчие.
Московское посольство, насчитывавшее 300 человек, доставило в Польшу поистине царские подарки. Власьев передал Юрию Мнишеку шубу с царского плеча, вороного коня в золотом уборе, драгоценное оружие, ковры и меха. Подарки невесте, выставленные в королевской резиденции, вызвали всеобщее изумление. Тут были жемчужный корабль, несущийся по серебряным волнам (его оценивали в 60 000 злотых), шкатулка в виде золотого вола, полная алмазов, перстни и кресты с каменьями, огромные жемчужины, золоченый слон с часами, снабженными музыкальным устройством и движущимися фигурками, ворох парчи и кружев.
Сигизмунд III не пожелал, чтобы обручение Марины Мнишек было проведено во дворце в Вавеле или в кафедральном соборе Кракова. Церемония состоялась в «каменице» Мнишеков возле Рынка. Каменное здание оказалось тесным, и царскому тестю пришлось потратить деньги на покупку смежных зданий. В них была устроена и спешно освящена «каплица».
На торжестве присутствовали король Сигизмунд III и примас Польши кардинал Мациевский, родня Мнишеков.
В конце 1605 г. польская знать торжественно отпраздновала обручение царя с Мнишек. По польским представлениям, эта церемония была равнозначна венчанию.
Цит. по: Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. - М., 20003. – С. 280.
«Царевич Пётр» - Илейка Муромец
Самозваный царевич Петр Федорович, появившийся на Тереке еще при жизни Отрепьева, сам рассказал историю своей жизни: первый раз — во время своих зарубежных странствий в декабре 1606 г. и во второй раз — перед боярским судом год спустя. Первая версия подробно изложена в польских источниках начала 1607 г. Оршанский староста Андрей Сапега записал рассказ «Петра» сразу после беседы с ним. Показания самозванца перед боярским судом были обнародованы московскими властями в приложении к царской грамоте от 19 октября 1607 г. Сопоставление двух версий позволяет составить подробное жизнеописание мнимого внука Грозного.
В отличие от Григория Отрепьева «Петр» был выходцем из простонародья и не имел подле себя ни кремлевских монахов, ни царских придворных, которые могли помочь ему в новой роли. Попав за рубеж, «Петр» изложил следующую историю. Родителями его были царь Федор Иванович и царица Ирина Годунова. В момент рождения царица подменила ребенка, чтобы спасти его от покушений со стороны Бориса Годунова. Желая надежнее укрыть сына от грозившей ему смерти, мать передала младенца на воспитание бабе-вдове.
Самозванец не мог сказать, от кого он узнал о своем царском происхождении. Такой вопрос не приходил ему в голову. Какие бы фантастические сведения о себе ни сообщал «Петр» он все же не мог уйти от опыта собственной жизни. Перед боярским судом в 1607 г. самозванец назвал свое подлинное имя - Илейка Коровин и показал, что родился и воспитывался в семье бабы Ульяны, вдовы торгового человека Тихона Юрьева из Мурома. Живя в Муроме, вдова «без венца» прижила сына Илью от посадского человека Ивана Коровина. Илейка остался сиротой после того, как Иван Коровин умер, а мать по приказу сожителя постриглась под именем старицы Улицы в девичьем Воскресенском монастыре. Торговый человек Т. Грознильников подобрал сироту едва ли не на дороге и увез в Нижний Новгород, где определил сидельцем в свою лавку. Через три года Илейка сбежал от купца и стал служить наймитом-казаком на стругах, плававших с товарами по Волге из Астрахани в Казань и Вятку.
Перед судом Илья вспомнил, как годовал в Астрахани, а жил у астраханского стрельца Харитона. (За рубежом самозванец нарочно исказил имя своего астраханского благодетеля.) Позднее Илья плавал на торговом судне в Нижний Новгород, а затем на стрелецком судне на Терек. Там он нанялся в стрелецкий приказ и участвовал в походе на Тарки 1604 г., а по возвращении из похода запродался в холопы на двор к сыну боярскому Григорию Елагину. Подобно Отрепьеву и Болотникову, «Петрушка» также был беглым боярским холопом.
В Польше самозванец должен был учитывать, что польские власти не желали вступать в какие бы то ни было соглашения с болотниковцами и не позволяли вербовать солдат для московского «царя». Поэтому, повествуя о своей жизни, «царевич» ни слова не сказал об участии в повстанческом движении в России.
Давая показания в Москве, «Петр» придерживался той же линии. Перезимовав на дворе у Елагина, Илейка бежал под Астрахань, где его «взяли казаки донские и волжские». …
… Гулящий человек на Волге, боярский холоп, а потом вольный казак – такая биография была обычна для казаков.
Цит. по: Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. – М., 2003. – С. 336 - 338
Тем временем в Пскове произошли события, грозившие развалить земское движение. Псковичи отказались присягнуть на верность царю Владиславу. Прошло некоторое время, и на Псковщине появился новый самозванец — Лжедмитрий III.
История псковского авантюриста незамысловата. Едва ] калужане предали земле останки шкловского бродяги, как в Москве нашелся другой авантюрист, взявшийся окончить прерванную комедию.
Кем был вновь объявившийся самозванец, неизвестно. Русские авторы допускали вопиющие противоречия, едва речь заходила о Лжедмитрии III. Придворный летописец Романовых утверждал, будто тот был москвичом: пришел в Ивангород «с Москвы из-за Яузы дьякон Матюшка и назвался царем Дмитрием». Современники подозревали, что новый «вор» происходил из духовного сословия, но его подлинного имени так и не установили. Свой рассказ о «царе» Матюшке автор «Нового летописца» снабдил неожиданным заголовком: «О Сидорке, Псковском воре». Итак, последнего самозванца звали то ли Матюшкой, то ли Сидоркой.
Где был этот человек в момент гибели Лжедмитрия II, никто не знает. Прошло немного времени, и дьякон сбежал из Москвы в Новгород. Опустошив свой тощий кошелек, Сидорка-Матюшка попытался заняться мелкой торговлей. Он добыл несколько ножей и еще кое-какую мелочь и задумал сбыть товар с выгодой для себя. Предприятие быстро лопнуло, и беглецу пришлось просить милостыню, чтобы не умереть с голода. В один прекрасный день он наконец собрался с духом и объявил новгородцам свое «царское» имя.
Толпа осыпала новоявленного «царя» бранью и насмешками. Многие узнали в нем бродячего торговца. Незадачливому самозванцу пришлось спешно убираться из Новгорода. Все же ему удалось увлечь за собой несколько десятков человек. С ними он бежал в Ивангород. Крепость эта находилась в руках бывших тушинцев, и самозванец рассчитывал на их любезный прием.
Ивангородцы изнемогали в неравной борьбе. Несколько месяцев крепость осаждали шведы. Затем к городу подошел пан Лисовский с отрядом. Горожане не поверили его дружеским заявлениям и заперли перед ним ворота.
Наконец их призывы о помощи были услышаны. В город прибыл воскресший «Дмитрий» собственной персоной. Три дня ивангородцы палили из пушек в честь долгожданного спасителя. Простым людям «царек» казался своим человеком. Иноземцы находили его смелым и находчивым краснобаем. В самом деле, «вор» без устали повторял историю своего спасения всем желающим. Он был зарезан в Угличе, но избежал смерти. Его изрубили и сожгли в Москве, но и тогда он восстал из мертвых. Его обезглавили в Калуге, но вот он — жив и невредим стоит перед всеми.
Добившись признания в Ивангороде, самозванец тотчас завязал тайные переговоры с псковичами. Нигде социальная борьба не приводила к столь решительным результатам, как во Пскове. Подняв восстание против царя Василия Шуйского, «меньшие люди» изгнали из города воевод, дворян и лучших людей. После свержения Шуйского семибоярщина так и не смогла добиться покорности от псковичей. Город отказался от присяги в пользу королевича Владислава. Весть о гибели Лжедмитрия II посеяла тревогу в псковских низах. Но сторонники калужского «царька» воспрянули духом, едва прослышали о появлении «государя» в Ивангороде. Псков не сразу освоился с невероятной новостью, и казаки, очертя голову бросившиеся в новую авантюру, принуждены были хитрить. Атаманы объявили о сборе в поход, и их сотни в боевом порядке покинули Псков. Едва за спиной у казаков захлопнулись крепостные ворота, отряд развернулся и помчался к Ивангороду. Прибыв в Ивангород, казаки уверили Матюшку в том, что Псков примет его с распростертыми объятиями. «Царек» поверил им и в начале июля разбил свои бивуаки в псковских предместьях. Его посланцы потребовали ключи от города. Псковичи долго советовались, как быть. В конце концов они решили, что проживут и без «царька».
Матюшка окончательно испортил дело после того, как велел захватить городское стадо и на славу угостил свое воинство. Шесть недель самозванец маячил у стен крепости, а затем внезапно исчез. Его спугнули шведы. По Новгородской дороге к Пскову приближались шведские отряды и ополчение новгородских дворян. К ним присоединилось немало псковских помещиков. Меньшие люди Пскова знали, что их не пощадят в случае поражения, и решительно отвергли все предложения о сдаче. «Новгородское государство» тщетно убеждало псковичей последовать его примеру и отдаться под покровительство Швеции. Псковский народ решительно отверг путь предательства. Не для того псковичи восстали против Владислава, чтобы признать над собой власть шведского королевича.
При поддержке новгородских и псковских дворян шведы попытались силой овладеть непокорным городом.
8 сентября 1611 г. они взорвали крепостные ворота и устремились на приступ со стороны реки Великой. Наемники помнили о «новгородском взятии» и предвкушали легкую победу. Они готовились разграбить древний город. Но псковичи давно изгнали из своего города всех, кто мог оказать помошь врагам. И потому шведские солдаты не добились тут успеха. Приступ был отбит. Пять недель неприятель осаждал крепость, а затем отступил к Новгороду.
Вскоре Псков подвергся нападению с запада. Король Сигизмунд III направил против Пскова армию гетмана Ходкевича, стоявшую в Ливонии. Ходкевич осадил Псково-Печорский монастырь. В течение полутора месяцев тяжелые осадные пушки вели огонь по монастырским укреплениям. В нескольких местах стена крепости покрылась трещинами и осела. Но стрельцы, монахи и окрестные крестьяне, затворившиеся в монастыре, не теряли мужества. Отразив семь вражеских приступов, они вынудили Ходкевича снять осаду и отступить в Ливонию.
В Пскове установилось народовластие. Город давно заявил о поддержке земского освободительного движения. Горожане готовы были послать войско, чтобы ускорить освобождение Москвы. Но им пришлось самим запросить помощи у земского ополчения, чтобы выстоять в неравной борьбе. «Многие напасти на нас сходятся отовсюду, — писал псковский «мир» вождям ополчения, — а помощи ниоткуда нет!» «Совет всей земли» откликнулся на это обращение. В Псков выступил воевода Никита Вельяминов, а за ним Никита Хвостов с отрядом казаков.
Смерть Ляпунова развязала руки сторонникам самозванцев в подмосковном ополчении. Однако среди них не было единодушия. Шведы получили достоверную информацию о том, что Заруцкий старался убедить казаков избрать в цари Ивана Дмитриевича. Однако «царевич» был грудным младенцем, и все понимали, что править за него будет его мать Мнишек. Вдова двух самозванцев, однако, не пользовалась никакой популярностью в народе.
Весть о появлении «Дмитрия» в новгородских пределах вызвала минутное возбуждение среди казаков, которое вскоре улеглось. Весть была слишком невероятной. В таборах было много ветеранов, своими глазами видевших мертвую голову «государя», отделенную от туловища.
Шло время, а поток известий о деяниях «Дмитрия» не только не иссяк, но стал разрастаться. Время брало свое, и легковерные люди все больше свыкались с мыслью о новом спасении поистине бессмертного сына Грозного.
Цит. по Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. – М., 20003. – С. 456 – 458
Избрание Михаила Романова
Так соборное избрание Михаила было подготовлено и поддержано на соборе и в народе целым рядом вспомогательных средств: предвыборной агитацией с участием многочисленной родни Романовых, давлением казацкой силы, негласным дознанием в народе, выкриком столичной толпы на Красной площади. Но все эти избирательные приемы имели успех потому, что нашли опору в отношении общества к фамилии. Михаила вынесла не личная или агитационная, а фамильная популярность. Он принадлежал к боярской фамилии, едва ли не самой любимой тогда в московском обществе. Романовы — недавно обособившаяся ветвь старинного боярского рода Кошкиных. (см. схему «Происхождение династии Романовых»)Давно, еще при вел. кн. Иване Даниловиче Калите, выехал в Москву из «Прусские земли», как гласит родословная, знатный человек, которого в Москве прозвали Андреем Ивановичем Кобылой. Он стал видным боярином при московском дворе. От пятого сына его, Федора Кошки, и пошел «Кошкин род», как он зовется в наших летописях. Кошкины блистали при московском дворе в XIV и XV вв. Это была единственная нетитулованная боярская фамилия, которая не потонула в потоке новых титулованных слуг, нахлынувших к московскому двору с половины
XV в. Среди князей Шуйских, Воротынских, Мстиславских Кошкины умели удержаться в первом ряду боярства. В начале XVI в. видное место при дворе занимал боярин Роман Юрьевич Захарьин, шедший от Кошкина внука Захария. Он и стал родоначальником новой ветви этой фамилии — Романовых. Сын Романа Никита, родной брат царицы Анастасии,— единственный московский боярин XVI в., оставивший на себе добрую память в народе: его имя запомнила народная былина, изображая его в своих песнях о Грозном благодушным посредником между народом и сердитым царем. Из шести сыновей Никиты особенно выдавался старший, Федор. Это был очень добрый и ласковый боярин, щеголь и очень любознательный человек. Англичанин Горсей, живший тогда в Москве, рассказывает в своих записках, что этот боярин непременно хотел выучиться по-латыни, и по его просьбе Горсей составил для него латинскую грамматику, написав в ней латинские слова русскими литерами. Популярность Романовых, приобретенная личными их качествами, несомненно, усилилась от гонения, какому подверглись Никитичи при подозрительном Годунове; А. Палицын даже ставит это гонение в число тех грехов, за которые бог покарал землю русскую Смутой. Вражда с царем Василием и связи с Тушином доставили Романовым покровительство и второго Лжедимитрия и популярность в казацких таборах. Так двусмысленное поведение фамилии в смутные годы подготовило Михаилу двустороннюю поддержку, и в земстве и в казачестве. Но всего больше помогла Михаилу на соборных выборах родственная связь Романовых с прежней династией. В продолжение Смуты русский народ столько раз неудачно выбирал новых царей, и теперь только то избрание казалось ему прочно, которое падало на лицо, хотя как-нибудь связанное с прежним царским домом. В царе Михаиле видели не соборного избранника, а племянника царя Федора, природного, наследственного царя. Современный хронограф прямо говорит, что Михаила просили на царство «сродственного его ради союза царских искр». Недаром Авраамий Палицын зовет Михаила «избранным от бога прежде его рождения», а дьяк И. Тимофеев в непрерывной цепи наследственных царей ставил Михаила прямо после Федора Ивановича, игнорируя и Годунова, и Шуйского, и всех самозванцев. И сам царь Михаил в своих грамотах обычно называл Грозного своим дедом. Трудно сказать, насколько помог избранию Михаила ходивший тогда слух, будто царь Федор, умирая, устно завещал престол своему двоюродному брату Федору, отцу Михаила. Но бояр, руководивших выборами, должно было склонять в пользу Михаила еще одно удобство, к которому они не могли быть равнодушны. Есть известие, будто бы Ф.И. Шереметев писал в Польшу кн. Голицыну: «Миша-де Романов молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден»". Шереметев, конечно, знал, что престол не лишит Михаила способности зреть и молодость его не будет перманентна. Но другие качества обещали показать, что племянник будет второй дядя, напоминая его умственной и физической хилостью, выйдет добрым, кротким царем, при котором не повторятся испытания, пережитые боярством в царствование Грозного и Бориса. Хотели выбрать не способнейшего, а удобнейшего. Так явился родоначальник новой династии, положивший конец Смуте.
Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч.3. //Сочинения. В 9-ти т. Т.3. М., 1988. – C. 60 - 61.
Фёдор Никитич (Филарет)
Итак, с приездом Филарета Никитича временщики должны были отказаться от власти и уступить влияние ему. Иначе и быть не могло: Филарет, по праву отца, ближе всех стал к Михаилу и руководил им, как отец сыном. Таким образом началось двоевластие, и началось официально: все грамоты писались от лица обоих великих государей. Имя Михаила стояло в них впереди имени патриарха, но, зная волю и энергию Филарета, нетрудно отгадать, кому принадлежало первенство фактически.
И вот началась энергичная и умелой рукой направленная работа над водворением порядка в стране. Все стороны государственной жизни обратили на себя внимание правительства. С участием Филарета начались заботы о финансах, об улучшении администрации и суда и об устройстве сословий. Когда в 1633 г. Филарет сошел в могилу, государство Московское было уже совсем иным в отношении благоустройства — не все, конечно, но очень много для него сделал Филарет. И современники отдают справедливость его уму и делам. Филарет, говорит одна летопись, «не только слово Божие исправлял, но и земскими делами всеми правил; многих освободил от насилия, при нем никого не было сильных людей, кроме самих государей; кто служил государю и в безгосударное время и был не пожалован, тех всех Филарет взыскал, пожаловал, держал у себя в милости и никому не выдавал». В этом панегирике современника много справедливого; вновь возникший государственный порядок в самом деле многим был обязан Филарету, и этого мы не можем не признать, хотя, может быть, наши симпатии к властительной личности патриарха могут быть и меньше, чем к ее государственным заслугам. Но должно признаться, что историк, чувствуя общее благотворное влияние Филарета в деле устройства страны, не может точно указать границы этого влияния, отличить то, что принадлежит лично Филарету и что другим. В жизни наших предков личности было мало простора показать себя, она всегда скрывалась массой. Здесь мы можем только указать на общее значение Филарета в деле успокоения государства.
Цит. по: Платонов С.Ф.. Курс лекций по русской истории. – М.,2000.- С. 348-349.
Царь Алексей Михайлович
Царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взгляду на дело: одной ногой он еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении. Он вырос вместе с поколением, которое нужда впервые заставила заботливо и тревожно посматривать на еретический Запад в чаянии найти там средства для выхода из домашних затруднений, не отрекаясь от понятий, привычек и верований благочестивой старины. Это было у нас единственное поколение, так думавшее: так не думали прежде и перестали думать потом. Люди прежних поколений боялись брать у Запада даже материальные удобства, чтобы ими не повредить нравственного завета отцов и дедов, с которым не хотели расставаться, как со святыней; после у нас стали охотно пренебрегать этим заветом, чтобы тем вкуснее были материальные удобства, заимствуемые у Запада. Царь Алексей и его сверстники не менее предков дорожили своей православной стариной; но некоторое время они были уверены, что можно щеголять в немецком кафтане, даже смотреть на иноземную потеху, «комедийное действо», и при этом сохранить в неприкосновенности те чувства и понятия, какие необходимы, чтобы с набожным страхом помышлять о возможности нарушить пост в крещенский сочельник до звезды. <…>
<…> Этому-то царю пришлось стоять в потоке самых важных внутренних и внешних движений. Разносторонние отношения, старинные и недавние, шведские, польские, крымские, турецкие, западнорусские, социальные, церковные, как нарочно, в это царствование обострились, встретились и перепутались, превратились в неотложные вопросы и требовали решения, не соблюдая своей исторической очереди, и над всеми ними как общий ключ к их решению стоял основной вопрос: оставаться ли верным родной старине, или брать уроки у чужих? Царь Алексей разрешил этот вопрос по-своему: чтобы не выбирать между стариной и новшествами, он .не разрывал с первой и не отворачивался от последних. Привычки, родственные и другие отношения привязывали его к стародумам; нужды государства, отзывчивость на все хорошее, личное сочувствие тянули его на сторону умных и энергических людей, которые во имя народного блага хотели вести дела не по-старому. Царь и не мешал этим новаторам, даже поддерживал их, но только до первого раздумья, до первого энергичного возражения со стороны стародумов. Увлекаемый новыми веяниями, царь во многом отступал от старозаветного порядка жизни, ездил в немецкой карете, брал с собой жену на охоту, водил ее и детей на иноземную потеху, «комедийные действа» с музыкой и танцами, поил допьяна вельмож и духовника на вечерних пирушках, причем немчин в трубы трубил и в органы играл; дал детям учителя, западнорусского ученого монаха, который повел преподавание дальше часослова, псалтыря и Октоиха, учил царевичей языкам латинскому и польскому. Но царь Алексей не мог стать во главе нового движения и дать ему определенное направление, отыскать нужных для того людей, указать им пути и приемы действия. Он был не прочь срывать цветки иноземной культуры, но не хотел марать рук в черной работе ее посева на русской почве.
Несмотря, однако, на свой пассивный характер, на свое добродушно-нерешительное отношение к вопросам времени, царь Алексей много помог успеху преобразовательного движения. Своими часто беспорядочными и непоследовательными порывами к новому и своим уменьем все сглаживать и улаживать он приручил пугливую русскую мысль к влияниям, шедшим с чужой стороны. Он не дал руководящих идей для реформы, но помог выступить первым реформаторам с их идеями, дал им возможность почувствовать себя свободно, проявить свои силы и открыл им довольно просторную дорогу для деятельности: не дал ни плана, ни направления преобразованиям, но создал преобразовательное настроение.
Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч.3. //Сочинения. В 9-ти т. Т.3. – М., 1988. – C. 301, 309.
Из всего нравственного запаса, почерпнутого древней Русью из христианства, Ртищев воспитал в себе наиболее трудную и наиболее сродную древнерусскому человеку доблесть — смиренномудрие. Царь Алексей, выросший вместе со Ртищевым, разумеется, не мог не привязаться к такому человеку. Своим влиянием царского любимца Ртищев пользовался, чтобы быть миротворцем при дворе, устранять вражды и столкновения, сдерживать сильных и заносчивых или неуступчивых людей вроде боярина Морозова, протопопа Аввакума и самого Никона. Такая трудная роль тем легче удавалась Ртищеву, что он умел говорить правду без обиды, никому не колол глаз личным превосходством, был совершенно чужд родословного и чиновного тщеславия, ненавидел местнические счеты, отказался от боярского сана, предложенного ему царем за воспитание царевича. Соединение таких свойств производило впечатление редкого благоразумия и непоколебимой нравственной твердости: благоразумием, по замечанию цесарского посла Мейерберга, Ртищев, еще не имея 40 лет от роду, превосходил многих стариков, а Ордин-Нащокин считал Ртищева самым крепким человеком из придворных царя Алексея; даже казаки за правдивость и обходительность желали иметь его у себя царским наместником, «князем малороссийским».
Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч.3. //Сочинения. В 9-ти т. Т.3. – М., 1988.– C. 311.
Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин
Алексей… создал в русском обществе XVII в. преобразовательное настроение. Первое место в ряду государственных дельцов, захваченных таким настроением, бесспорно принадлежит самому блестящему из сотрудников царя Алексея, наиболее энергическому провозвестнику преобразовательных стремлений его времени, боярину Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину. Этот делец вдвойне любопытен для нас, потому что вел двойную подготовку реформы Петра Великого. Во-первых, никто из московских государственных дельцов XVII в. не высказал столько, как он, преобразовательных идей и планов, которые после осуществил Петр. Потом, Ордину-Нащокину пришлось не только действовать по-новому, но и самому создавать обстановку своей деятельности. По происхождению своему он не принадлежал к тому обществу, среди которого ему привелось действовать. <…>
<…> Внимательное наблюдение над иноземными порядками и привычка сравнивать их с отечественными сделали Нащокина ревностным поклонником Западной Европы и жестоким критиком отечественного быта. Так он отрешился от национальной замкнутости и исключительности и выработал свое особое политическое мышление: он первый провозгласил у нас правило, что «доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов». <…>
<…>Ордин-Нащокин во многом предупредил Петра и первый высказал много идей, которые осуществил преобразователь. Это был смелый, самоуверенный бюрократ, знавший себе цену, но при этом заботливый и доброжелательный к управляемым, с деятельным и деловым умом; во всем и прежде всего он имел в виду государственный интерес, общее благо. Он не успокаивался на рутине, всюду зорко подмечал недостатки существующего порядка, верно соображал средства для их устранения, чутко угадывал задачи, стоявшие на очереди. Обладая сильным практическим смыслом, он не ставил далеких целей, слишком широких задач. Умея найтись в разнообразных сферах деятельности, он старался устроить всякое дело, пользуясь наличными средствами. Но твердя без умолку о недостатках действующего порядка, он не касался его оснований, думал поправлять его по частям. В его уме неясные преобразовательные порывы Алексеева времени впервые стали облекаться в отчетливые проекты и складываться в связный план реформы; но это не был радикальный план, требовавший общей ломки: Нащокин далеко не был безрасчетным новатором. Его преобразовательная программа сводилась к трем основным требованиям: к улучшению правительственных учреждений и служебной дисциплины, к выбору добросовестных и умелых управителей и к увеличению казенной прибыли, государственных доходов посредством подъема народного богатства путем развития промышленности и торговли.
Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч.3. //Сочинения. В 9-ти т. Т.3. – C. 315, 317, 329.
Патриарх Никон
Никон родился в 1605 г. в крестьянской среде, при помощи своей грамотности стал сельским священником, но по обстоятельствам жизни рано вступил в монашество, закалил себя суровым искусом пустынножительства в северных монастырях и способностью сильно влиять на людей приобрел неограниченное доверие царя, довольно быстро достиг сана митрополита новгородского и, наконец, 47 лет от роду стал всероссийским патриархом. Из русских людей XVII в. я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона. Но его не поймешь сразу: это — довольно сложный характер и прежде всего характер очень неровный. В спокойное время, в ежедневном обиходе он был тяжел, капризен, вспыльчив и властолюбив, больше всего самолюбив. Но это едва ли были его настоящие, коренные свойства. Он умел производить громадное нравственное впечатление, а самолюбивые люди на это не способны. За ожесточение в борьбе его считали злым; но его тяготила всякая вражда, и он легко прощал врагам, если замечал в них желание пойти ему навстречу. С упрямыми врагами Никон был жесток. Но он забывал все при виде людских слез и страданий; благотворительность, помощь слабому или больному ближнему была для него не столько долгом пастырского служения, сколько безотчетным влечением доброй природы. По своим умственным и нравственным силам он был большой делец, желавший и способный делать большие дела, но только большие. Его поведение в 1650 г. с новгородскими бунтовщиками, которым он дал себя избить, чтобы их образумить, потом во время московского мора 1654 г., когда он в отсутствие царя вырвал из заразы его семью, обнаруживает в нем редкую отвагу и самообладание; но он легко терялся и выходил из себя от житейской мелочи, ежедневного вздора; минутное впечатление разрасталось в целое настроение. В самые трудные минуты, им же себе созданные и требовавшие полной работы мысли, он занимался пустяками и из-за пустяков готов был поднять большое шумное дело. У него была слабость, которой страдают нередко сильные, но мало выдержанные люди: он скучал покоем, не умел терпеливо выжидать; ему постоянно нужна была тревога, увлечение смелою ли мыслью или широким предприятием, даже просто хотя бы ссорой с противным человеком. Это словно парус, который только в буре бывает самим собой, а в затишье треплется на мачте бесполезной тряпкой.
Вступая на патриарший престол, он связал боярское правительство и народ торжественною клятвой дать ему волю устроить церковные дела, получил своего рода церковную диктатуру. Он начал с того, что своею властью без собора в 1653 г. перед великим постом разослал по церквам указ, сколько следует класть земных поклонов при чтении известной молитвы св. Ефрема Сирина, причем предписывал также креститься тремя перстами. Потом он ополчился против русских иконописцев своего времени, которые отступали от греческих образцов в писании икон и усвояли приемы католических живописцев, а также завел небывалый обычай произносить в церкви проповеди собственного сочинения. В древней Руси подозрительно смотрели на такие проповеди, видели в них признак самомнения проповедника. Распоряжения Никона показывали русскому православному обществу, что оно доселе не умело ни молиться, ни писать икон и что духовенство не умело совершать богослужение как следует. Смущение должно было усилиться, когда Никон приступил к исправлению богослужебных книг, хотя это дело он провел через церковный собор 1654 г. под председательством самого царя и в присутствии Боярской думы: собор постановил при печатании церковных книг исправлять их по древним славянским и по греческим книгам. Богослужебные книги в древней Руси плохо отличали от священного писания. Потому предприятие Никона возбуждало вопрос: неужели и божественное писание неправо? что же после этого есть правого в русской церкви? Тревога усиливалась еще тем, что все свои распоряжения патриарх вводил порывисто и с необычайным шумом, не подготовляя к ним общества и сопровождая их жестокими мерами против ослушников. Оборвать, обругать, проклясть, избить неугодного человека — таковы были обычные приемы его властного пастырства. Так он поступил даже с епископом коломенским Павлом, возражавшим ему на соборе 1654 г.: без соборного суда Павел был лишен кафедры, предан «лютому биению» и сослан, сошел с ума и погиб безвестной смертью. В 1655 г. в Успенском соборе в присутствии двух восточных патриархов Никон предал церковному отлучению всех, кто впредь будет писать или держать у себя новые иконы. При этом ему подносили отобранные иконы, и он, показывая каждую народу, бросал ее на железный пол с такою силою, что икона разбивалась. Наконец, он приказал сжечь неисправные иконы. Царь Алексей, все время смиренно слушавший патриарха, подошел к нему и тихо сказал: «Нет, батюшка, не вели их жечь, а прикажи лучше зарыть в землю».
Никон много помог успехам раскола тем, что плохо понимал людей, с которыми ему приходилось считаться, слишком низко ценил своих первых противников — Неронова, Аввакума и других своих бывших друзей. Внося личную вражду в церковное дело, Никон одновременно и ронял свой пастырский авторитет, и украшал страдальческим венцом своих противников, а разгоняя их по России, снабжал глухие углы ее умелыми сеятелями староверья. Так Никон не оправдал своей диктатуры, не устроил церковных дел, напротив, еще более их расстроил. Власть и придворное общество погасили в нем духовные силы, дарованные ему щедрой для него природой. Ничего обновительного, преобразовательного не внес он в свою пастырскую деятельность; всего менее было этого в предпринятом им исправлении церковных книг и обрядов.
Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч.3. //Сочинения. В 9-ти т. Т.3. – М., 1988. – C. 280 - 290.
Протопоп АВВАКУМ
Житие
Протопопа АввакумаРождение же мое в Нижегородских пределах, за Кудмою-рекою, в селе Григорове. Отец ми бысть священник прилежаше пития хмельного; мати же моя постница и молитвенница бысть, всегда учаше мя страху Божию. Аз же некогда видев у соседа скотину умершу, и той нощи, восставше, пред образом плакался довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть. И с тех мест обыкох по вся нощи молитися. Потом мати моя овдовела, а я осиротел молод и от своих соплеменник во изгнании быхом. Изволила мати меня женить, аз же пресвятой Богородице молился, да даст ми жену — помощницу ко спасению. И в том же селе девица, сиротина же, беспрестанно обыкла ходить во церковь, имя ей Анастасия. Она же в скудости живяше и моляшеся Богу, сочетается за меня совокуплением брачным.
Посем мати моя отьиде к Богу, аз же от изгнания преселихся во ино место. Рукоположен во дьяконы двадесяти лет с годом, и по дву летех в попы поставлен; и потом совершен в протопопы, тому двадесять лет минуло: и всего тридесять лет, как имею священство.
А егда в попах был, тогда имел у себя детей духовных много, по се время сот с пять или с шесть будет.
Егда еще был в попах, прииде ко мне исповедатися девица многими грехами обременена; нача мне, плакавшеся, подробну возвещати во церкви, пред Евангелием стоя. Аз же, треокаянный врач, сам разболелся огнем блудным. И горько мне бысть в тот час, зажег три свещи и прилепил к налою, и возложил руку правую на пламя, и держал, дондеже во мне угасло злое разжежение. И отпустя девицу, плакався пред образом Господним, да же отлучит мя Бог от детей духовных, понеже бремя тяжко, неудоб носимо. У вдовы начальник отнял дочерь, и аз молих его, да сиротину возвратит к матери. И он, презрев моление наше, и воздвиг на мя бурю, и у церкви, пришед сонмом, до смерти меня задавили. И аз лежа мертв полчаса и болыпи, и паки оживе Божиим мановением. И он, устрашася, отступился мне девицы. Потом научил его дьявол: пришед во церковь, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах, а я молитву говорю в то время. Посем двор у меня отнял, а меня выбил, всего ограбя, и на дорогу хлеба не дал.
В то же время родился сын мой Прокопий. Аз же, взяв клюшку, а мати — некрещеного младенца, побрели и на пути крестили. Егда же аз прибрел к Москве, к протопопу Стефану и к Неронову протопопу Ивану, они же обо мне царю известиша, и государь меня почал с тех мест знати. Отцы же с грамотою послали меня на старое место. А дьявол воздвиг на меня бурю. Приидоша в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их и бубны изломал на поле, един у многих, и медведей двух великих отнял — одного ушиб, а другого отпустил в поле.
Изгнаша мя от места того вдругодряд. Аз же сволокся к Москве, и Божиею волею государь меня велел в протопопы поставить в Юрьевец-Повольский. И тут пожил немного. Дьявол научил попов и мужиков и баб: пришли человек с тысячу и с полторы их было, среди улицы били батожьем и топтали. Воевода с пушкарями прибежали и, ухватя меня, на лошади умчали в мое дворишко; и пушкарей воевода около двора поставил. Люди же ко двору приступают. Наипаче же попы и бабы, которых унимал от блудни, вопят: «Убить вора, да и тело собакам в ров кинем!» Аз же ночью ушел к Москве. Прибрел к Москве, духовнику Стефану показался; и он на меня учинился печален: «На что, де, церковь соборную покинул?» Царь пришел к духовнику благословиться ночью: меня увидел тут,— опять кручина: «На что, де, город покинул?» А жена, и дети в Юрьевце остались: неведомо — живы, неведомо — прибиты!
Посем Никон, друг наш, привез из Соловков Филиппа-митрополита. Егда же приехал, с нами, яко лис. Ведает, что быть ему в патриархах, и чтобы помешка какова не учинилась. Егда поставили патриархом, так друзей не стал и в Крестовую пускать! В пост Великий прислал память к Неронову Ивану. Я у него жил в церкви: егда куды отлучится, я ведаю церковь. Чел народу книги. Много людей приходило.
В памяти Никон пишет: «По преданию святых апостол и святых отец тремя персты крестились». Мы же задумалися, сошедшеся между собою: видим, яко зима хочет быти, сердце озябло и ноги задрожали. Мы же с Данилом, написав из книг выписки о сложении перст, подали государю. Он же скрыл их, мнит ми ся, Никону отдал.
После того меня взяли со стрельцами, на патриархове дворе на чепь посадили. Егда же рассветало, посадили меня на телегу и везли до Андроньева монастыря, и тут на чепи кинули. Три дни не ел, не пил; во тьме сидя, кланялся, не знаю — на восток, не знаю — на запад. Никто ко мне не приходил, токмо мыши и тарканы, и сверчки кричат, и блох довольно. Бысть же я в третий день приалчен, сиречь есть захотел, и после вечерни стал предо мною, не вем — ангел, не вем — человек, и по се время не знаю, токмо меня с чепью к лавке привел и посадил, и ложку в руки дал и хлебца немножко и щец дал похлебать. Да и не стало его. Двери не отворялись, а его не стало! Наутро архимандрит с братиею пришли и журят мне: «Что патриарху не покоришься?» Велели волочить в церковь. У церкви за волосы дерут, и под бока толкают, и в глаза плюют, И привезли к соборной церкви стричь. Государь с места сошел и, приступи к патриарху, упросил. Не стригши отвели.
Послали меня в Сибирь с женою и детьми. И колико дорогою нужды бысть, того всего много говорить. Протопопица младенца родила — больную в телеге и повезли до Тобольска; недель с тринадцать волокли телегами, и водою, и санями.
Архиепископ в Тобольске к месту устроил меня. Посем указ пришел, велено меня из Тобольска на Лену везти за сие, что браню и укоряю ересь Никонову. А как приехал, другой указ пришел: велено в Дауры везти. И отдали меня Афанасию Пашкову в полк. Суров человек: беспрестанно людей жжет, и мучит, и бьет. И я его много уговаривал, да и сам в руки попал. Навстречу приплыли люди, а с ними две вдовы: одна лет в 60, а другая и больше, плывут постричься в монастырь. А Пашков стал их ворочать и хочет замуж отдать. И я ему стал говорить: «По правилам не подобает таковых замуж отдавать». И чем бы ему, послушав меня, и вдов отпустить, а он вздумал мучать меня, осердясь. Стал меня из дощеника выбивать: «Для, де, тебя дощеник худо идет! Еретик, де, ты! Поди, де, по горам».
О, горе стало! Горы высокие, дебри непроходимые, утес каменный, яко стена стоит, и поглядеть — заломя голову! На те горы выбивал меня Пашков.
И аз ему малое писанейце написал: «Человече! Убойся Бога!» и прочая: там многонько писано; и послал к нему. Взяли меня палачи, привели перед него. Он же ударил меня по щеке, и в голову, и сбил меня с ног и лежачего по спине ударил трижды, и по той же спине семьдесят два удара кнутом.
Осень была, дождь на меня шел, всю ночь под капелию лежал. А лежа, на ум взбрело: «За что ты, Сыне Божий, попустил меня ему таково больно убить? Я ведь за вдовы твои стал!» Увы мне! Как дощеник в воду ту не погряз со мною? Воды мне в рот плеснули, так вздохнул да покаялся, и Господь-свет милостив; и опять не стало ничто болеть.
Посем привезли в Братский острог и в тюрьму кинули. И сидел в студеной башне, да Бог грел и без платья! Что собачка, в соломке лежу. Мышей скуфьею бил. Все на брюхе лежал: спина гнила. Хотел на Пашкова кричать: «Прости!», да сила Божия возбранила,— велено терпеть.
На весну поехали впредь. На Байкалове море тонул. По Хилке по реке заставил меня лямку тянуть. Стало нечего есть: люди учали с голоду мереть. Траву и коренья копали. И кости находили, от волков пораженных зверей, и что волк не доест — мы то доедим.
И у меня два сына маленьких умерли в нуждах тех.
Страна варварская, иноземцы немирные, отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми идти не поспеем. Протопопица бедная, бредет-бредет да и повалится: скользко гораздо! На меня, бедная, пеняет, говоря: «Долго ли муки сея, протопоп будет?» И я говорю: «Марковна, до самой до смерти!» Она же, вздохня, отвечала: «Добро, Петрович, ино еще побредем».
[Пришла] мне грамота: велено ехать на Русь.
В русские грады приплыл и уразумел о церкви, яко ничто же успевает.
Опечаляся, сидя, рассуждаю: «Что сотворю? Проповедаю ли слово Божие или скроюся где?» — понеже жена и дети связали меня. И видя меня печальна, протопопица моя приступи ко мне: «Что, господине, опечалился еси?» Аз же ей: «Жена, что сотворю? Зима еретическая на дворе: говорить ли мне или молчать? Связали вы меня!» Она же мне говорит: «Господи помилуй! Что ты, Петрович, говоришь? Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи! Поди, поди в церковь, Петрович, обличай блудню еретическую!» Я начах по-прежнему слово Божие проповедати и учити везде.
И до Москвы едучи, по всем городам и по селам, во церквах и на торгах кричал, проповедуя слово Божие.
Три годы ехал из Даур, а туды волокся пять лет.
К Москве приехал и, яко ангела Божия, прияша мя: государь и бояре— все мне рады. К Федору Ртищеву зашел: он сам выскочил ко мне, благословился от меня, и учали говорить — три дня и три ночи домой меня не отпустил и потом царю обо мне известил. Государь слова милостивые говорил: кланялся со мною, а сам говорит: «Благослови, де, меня и помолися обо мне».
Видят они, что я не соединяюся с ними. Приказал государь уговаривать меня, чтобы я молчал, и я потешил его: царь-то есть от Бога учинен, а се добренек до меня. Посулили мне сесть на Печатном дворе книги править. Пожаловал, ко мне прислал десять рублей денег. А про иных нечего и сказывать: всяк тащит! У света моей, у Федосьи Прокопьевны Морозовой, не выходя, жил во дворе, понеже дочь мне духовная. А к Федору Ртищеву браниться со отступниками ходил.
Да так-то с полгода жил, да вижу, яко церковное ничто же успевает, заворчал, написав царю, чтобы он старое благочестие взыскал и святую церковь от ересей оборонил.
И с тех мест царь на меня кручиновать стал: не любо стало, как опять я стал говорить, любо им, как молчу, да мне так не сошлось. Умыслили сослать меня с Москвы.
Да то ж говорят: «Долго ли тебе мучить нас? Соединись с нами, Аввакумушко!» Я отрицаюся.
Взяли меня: стригли и проклинали, а я их проклинал. Скована держали год без мала. Потом ко мне комнатные люди многажды присыланы были и говорили мне царевым глаголом: «Протопоп, ведаю, де, я твое чистое и богоподражательное житие, прошу, де, твоего благословения и с царицею и с чады,— помолися о нас!» Я и ныне, елико могу, о нем Бога молю.
Сослали в Пустозерье. И я из Пустозерья послал к царю два послания. Еще же от меня послано в Москву правоверным гостинца — книга «Ответ православных» и обличение на отступническую блудню. И за все сие присланы к нам гостинцы: повесили двух детей моих духовных.
Осыпали нас землею: сруб в земле, и около другой сруб, и около всех общая ограда.
И прочих наших на Москве жарили да пекли. Огнем, да кнутом, да виселицею хотят веру утвердить!
Да что много говорить? Бог благословит: мучься за сложение перст, не рассуждай много!
Цит. по Житие Аввакума //Памятники литературы Древней Руси: XVII век. Кн. 2. М., 1989. - С. 355—388.
Социально-экономическое развитие России В ХVII веке
События Смуты привели к разорению и опустошению значительной части России, особенно центральных районов. Экономика страны приходила в прежнее состояние очень медленно. Потребовались десятилетия, чтобы ликвидировать последствия событий начала века.
На хозяйственном развитии страны в XVII веке отрицательно сказалось отсутствие у России выхода к морям, что ограничивало возможности экономических связей с другими государствами, а также постоянная борьба с внешними врагами (Речью Посполитой, Швецией, Турцией, Крымским ханством), отвлекавшая много сил и средств.
Основной отраслью экономики России по-прежнему было сельское хозяйство. Методы обработки земли оставались традиционными, орудия труда совершенствовались крайне медленно. Рутинность и застойность сельскохозяйственной техники и обработки земли были причинами низкой урожайности, которая осложнялась бедствиями, недородами. Хозяйство по-прежнему носило натуральный характер.
В этих условиях рост объемов производства достигался за счет вовлечения в хозяйственный оборот новых земель (Среднего Поволжья, Сибири, южных районов России), а так же за счет более интенсивной эксплуатации крестьян.
По сравнению с сельским хозяйством более заметно в XVII веке изменилось промышленное производство. Его основу составляли крестьянские домашние промыслы, производящие разнообразные предметы потребления, а так же городское ремесло. В развитии ремесленного производства в XVII веке явно прослеживается тенденция превращения его в мелкотоварное производство. Увеличивается количество ремесленников, работающих на рынок. Постепенно складывается товарная специализация районов. Так, Тульско-Серпуховской район, Олонецкий край стали центрами металлообработки; в Ярославле и Казани развивалось производство кож; в Тотьме и Старой Руссе добывали соль и так далее.
Центрами ремесленного производства становятся не только города (Москва, Устюг Великий, Новгород, Тула и др.), но и некоторые села, население которых, порывая с земледелием, частично или полностью переходило к занятию ремеслом. (см. в хрестоматии статью «Село Иваново в ХVII веке».)
<…>Новым явлением хозяйственной жизни России XVII века было возникновение мануфактур, что было следствием развития ремесла, роста мелкотоварного производства.
Первая мануфактура была создана в 1631 году на Урале - Ницинский медеплавильный завод. Всего же в XVII веке в России было создано (по мнению большинства историков) более 30 мануфактур.
Среди первых мануфактур были предприятия казенные, а также купеческие мануфактуры. На казенных предприятиях работали государственные крестьяне, которые приписывались к мануфактурам и должны были на них отрабатывать свои повинности. На купеческих мануфактурах наряду с крепостным трудом использовался и вольнонаемный. В наймиты шли посадские люди, беглые, всякий вольный люд, а так же крестьяне на оброке, отходившие на временные заработки. Однако рынок вольнонаемного труда в России, где в XVII веке крепостное право еще активно развивалось, был крайне узок.
В XVII веке более интенсивно по сравнению с предыдущим временем стала развиваться и торговля. Крупными торговыми центрами становятся Москва, Устюг Великий, Вологда, Кострма, Нижний Новгород и т.д. Важную роль в торговле играли ярмарки. Среди них были и всероссийские (Макарьевская около Нижнего Новгорода, Свенская в районе Брянска, Ирбитская в Сибири) и местные. Так, большую известность получили Троицкая и Борисоглебская ярмарки в Шуе, а также ярмарки в селах Дунилово, Введенье, Писцово.
Расширение обмена товарами между отдельными районами страны свидетельствовало о начале складывания всероссийского рынка. Это вело к преодолению экономической раздробленности страны, а, следовательно, к укреплению централизованного государства. (см. схема «Экономическая жизнь России в ХVll веке.)
В XVII веке произошли изменения в социальных отношениях, в положении различных социальных групп. Все сословия обязаны были служить государству и отличались лишь по характеру повинностей. .(см. схему «Сословия в России в ХVII веке»)
Во главе служилого сословия стояло около сотни боярских фамилий - потомков бывших великих и удельных князей. Они занимали высшие должности в военном и гражданском ведомстве. Однако, в XVII веке они постепенно утрачивают свои позиции, в чем немаловажную роль сыграли события Смуты начала века. Все большую роль в государстве начинают играть выходцы из средних служилых слоев.
В течение всего столетия правительство раздавало дворянству огромные массивы земель. При этом часть владений перевели из поместья в вотчину, разрешили передавать поместья по наследству. В свою очередь, потомки вотчинников активно привлекались к государственной службе, получая за это новые земли.
Все это, а также разрешение по "Соборному уложению" 1649 года обменивать вотчины на поместья и наоборот, положило начало слиянию бояр и дворян в один замкнутый класс-сословие. С другой стороны, правительство, нуждающееся в служилом сословии, запрещает переход дворян и бояр в другие сословия. Например, в указе 1642 года запрещалось принимать в холопство боярских и дворянских детей. В результате государева служба становится наследственной повинностью высшего сословия. В XVII веке окончательно определились сословные привилегии дворян и бояр, как землевладельцев. Они могли иметь лично землевладение, вотчинное или поместное.
Таким образом, в XVII веке происходит процесс консолидации боярства и дворянства в рамках одного сословия, их обособления от других сословий.
Обособлению подвергалось и посадское население. Соборное уложение 1649 года и ряд указов окончательно сформировали привилегии посадских людей (право городского торга и промысла) и повинности тягла с торгов и промыслов).
Происходят изменения и в положении сельского земледельческого населения, основу которого составляли владельческие крестьяне.
Соборное Уложение 1649 года, закрепившее систему крепостной зависимости и завершившее развитие крепостнического законодательства Русского государства, закрепило частновладельческих крестьян за помещиками, боярами, монастырями и другими владельцами. Отменялись "урочные лета" для сыска и возврата беглых крестьян, устанавливалась наследственность крепостного состояния.
Юридическое закрепление на местах касалось не только владельческих крестьян, но и крестьян государственных и дворцовых, несших повинности только в пользу государства.
В целом крестьянство изживало прежнее деление на многочисленные категории (серебряников, старожильцев. новоприходчиков и т.д.). Появляется единое понятие тягловые люди, крепостные крестьяне.
Все более сближались с крестьянами по своему положению холопы, а податная реформа 1678 - 1681 годов уравняла холопов с крестьянами, обязав всех платить подати. По существу прозошло слияние холопства с крестьянством.
В результате всех правительственных мер на протяжении XVII века складывается определенная четкая сословная структура общества - сословный строй. За каждой общественной группой закрепляются определенные наследственные привилегии и обязанности, определенное место в общегосударственной структуре.(См. схему «Сословия в России в ХVll веке» «Социально-сословная структура российского общества в ХVII в.»)
Цит. по: История России с древнейших времен. Учеб. пособие/Иван. Гос. Энерг. Ун-т. – Иваново, 2003. – C. 106 - 109.
Начало формирования абсолютизма
Формально власть российских государей и ранее была самодержавна, неограниченна. Однако в XVI и в первой половине XVII века она таковой была далеко не всегда.
Традиционно московские государи управляли страной с помощью Боярской думы и вынуждены были считаться с мнением заседавших в ней бояр. Кроме этого, со второй половины XVI века начали созываться Земские Соборы, знаменовавшие собой начало складывания в России сословно-представительной монархии.
Роль земских Соборов возросла в годы Смуты, но еще более – в начале царствования Михаила Романова.
По документам известно, что за время царствования Михаила было до 10 созывов Земского собора, который рассматривал даже текущие государственные вопросы. Совершенно очевидно, что в той обстановке, которая сложилась после Смуты в России, авторитарная власть была обречена на провал; царь, нареченный народной волей, должен был и править при содействии земского представительства.
В новом способе управления страной отразилось понимание Михаилом и его окружением ситуации в стране.
Постепенно страна оправилась от потрясений Смутного времени. При Алексее Михайловиче роль Земских соборов в жизни государства падает. В 1648 - 1649 и 1651 - 1653 годах состоялись последние соборы. Крепнувшая самодержавная власть больше не нуждалась в поддержке сословно-представительного органа.
В XVII веке претерпевает изменения и Боярская дума. Аристократический характер ее сохранился, однако в Думу попадало все большее количество дворян и дьяков, а в среду бояр - родственников царя, фаворитов. Растет и численность Думы. В 70-е годы в нее входило болеее 70 членов, что делало ее работу затруднительной.
В итоге роль Боярской думы в государстве постепенно уменьшается. Наряду с ней при царе существует "так называемая "ближняя" или "тайная" дума из узкого круга особо приближенных вельмож для решения текущих вопросов. В полном составе Дума почти не собирается.
В XVII веке с усложнением и оживлением государственной, хозяйственной жизни стала более разветвленной и громоздкой система приказов. Росло их число. На протяжении XVII века действовало до 80 постоянных и временных приказов. Функции их часто пересекались, что не способствовало четкости управления, выросла численнсть чиновников в них: в середине века насчитывалось 837 приказных, в конце - 2739. Приказная система с трудом поддавалась контролю верховной власти.
Стремясь поправить дело, правительство предпринимает различные меры - слияние и реорганизацию некоторых приказов: объединение их в группы; подчинение нескольких приказов одному лицу. В середине столетия был создан Приказ тайных дел для контроля за деятельностью других приказов.
Эти меры были направлены на бюрократическую централизацию страны. Но приказную систему они коренным образом не изменили.
Централизации способствовали и изменения организации местного управления в уездах и городах.
В начале XVII века, в Смуту, на смену местному самоуправлению, введенному при Иване IV, пришло воеводское правление. Воеводы, посылаемые из Москвы, занимались и военными, и гражданскими делами на местах. При широкой компетенции воеводской власти надзор за ней из центра был затруднителен ввиду обширности российской территории, где существовало более 250 уездов. Размеры их (особенно в восточных районах) были очень велики. Это вызвало формирование в XVII веке более крупных территориально-административных единиц - разрядов, в которых объединялись несколько уездов под властью одного воеводы.
Общая тенденция к усилению централизации проявилась и в организации вооруженных сил.
Русское войско со времен Ивана IV формировалось из служилых людей "по отечеству" и "по прибору. Дворяне "по отечеству" должны были являться на службу дважды в год (на учения) или в военные походы со своими вооруженными слугами. Сбор дворянского ополчения в XVII веке становился все более затруднительным. Многие служилые люди уклонялись от выполнения своих военных обязанностей. Возрастали их требования получения земель под условия несения службы.
Постоянный характер воинских частей имели стрелецкие полки, а так же другие, набираемые "по прибору" отряды: пушкари, городовые казаки, жившие с семьями в своих домах в специально отведенных слободах, получавшие от правительства земельные наделы, частью же занимавшиеся и торговлей, и разными ремеслами.
Совмещение государевой службы с другими занятиями, очевидно, неблаготворно влияло на боеспособность русского войска. В XVII веке стрелецкие полки часто показывали свою несостоятельность в столкновениях с западными соседями.
С 1630 года началось создание полков регулярного строя, куда на добровольных началах вступали свободные люди и казаки. Прибегало правительство и к принудительным наборам "даточных людей". Так появились солдатские, рейтарские и драгунские полки нового строя. Большинство офицеров этих полков было иностранцами.
К концу столетия полки иноземного строя стали играть все большую роль в системе организации вооруженных сил русского государства. К 1681 году в стране насчитывалось свыше 60 тыс. солдат, около 30 тыс. рейтар; стрельцов - 50 тысяч и лишь около 16 тысяч дворян и детей боярских на военной службе.
Однако, содержать все полки регулярного строя правительству было не под силу, поэтому собирались они только на время войн, а после окончания войны - полностью или частично распускались.
В 60-х годах XVII века в селе Дединове, под Коломной, была предпринята попытка строительства кораблей, предназначавшихся для плавания по Волге и Каспийскому морю. В строительстве первого русского военного корабля "Орел"участвовали голландцы, приглашенные правительством для обучения русских кораблестроению.
С реорганизацией армии, с возрастанием роли чиновников, служилых незнатных людей в управлении государством серьезной помехой в укреплении самодержавной власти становится местничество Не случайно уже Михаил предпринимает попытки его ликвидировать, начав с запрета местнических споров в двух основных полках, Передовом и Сторожевом, и среди дипломатических лиц.
В 1682 году при Федоре Алексеевиче местничество было отменено окончательно.
Эволюция политического строя России к абсолютизму отразилась и в новом кодексе законов, принятом в 1649 году при Алексее Михайловиче - Соборном Уложении, которое оставалось основным законом в России вплоть до первой половины XIX века.
Кроме вопросов, связанных с жизнью различных сословий, о чем говорилось выше, в Соборном уложении большое внимание уделялось вопросам, связанным с охраной здоровья и чести царя, царской власти. Вводилось в связи с этим понятие государственного преступления. Такая защита престижа царской власти явилась также свидетельством укрепления самодержавия в середине XVII века.
Постепенный переход России к абсолютизму отчетливо виден в различных областях политической жизни, как носящих более глубинный характер, так и во внешних.
Изменился титул московских государей, в котором появился титул "самодержец". В 50-х годах, после вхождения Левобережной Украины в состав России, он звучал так: "Великий государь, царь, Великий князь всея Велики и Малыя и Белыя России Самодержец".
На пути к абсолютизму определенное препятствие создавала церковь, главы которой могли претендовать на власть.
При Михаиле Романове в сан был возведен его отец Филарет Никитич, который получил при этом титул государя, коим именовался и сам царь. Филарет, по отзывам современников "был очень властный человек". Превосходя Михаила твердостью характера и опытностью в делах, он занимал первостепенное в управлении государством вплоть до кончины в 1633 году. Однако, отношения Михаила и Филарета, поданным историков, были вполне дружелюбными.
Совсем по-иному сложились отношения патриарха и светской власти в царствование Алексея Михайловича, когда патриархом стал Никон. Возглавив Русскую православную церковь в 1652 году, Никон тоже получил титул "великого государя". Он пользовался тогда безграничным доверием молодого, малоопытного еще в делах Алексея Михайловича, на которого оказывал определенное влияние. В руках патриарха сосредоточились не только церковные, но и многие государственные дела.
Никон не только открыто равнял свою власть с государевой, но и отстаивал идею независимости и руководящей роли церкви, доказывая, что церковь ("священство") выше светской власти ("царства"), ибо царь получает свою корону из рук патриарха – представителя Бога на земле.
Жестокий, властолюбивый Никон вызывал недовольство не только у светских лиц, но и у высшего духовенства. Постепенно и сам царь начал освобождаться от слепого подчинения Никону. Размолвки с царем становятся все чаще. Наконец, в 1658 году в результате очередной размолвки с царем, Никон демонстративно отказался от патриаршества и уехал в Воскресенский монастырь, переоценив силу своего влияния, надеясь, что его позовут обратно. Официально патриарший сан с Никона снят не был, поэтому избрать нового патриарха было невозможно.
В конечном итоге Смута в Русской православной церкви зашла так далеко, что для разрешения всех конфликтов были, по инициативе царя, были приглашены главы православных церквей.
В 1666 - 1667 годах в Москве был созван Собор вселенских патриархов, на котором присутствовало до 30 архиереев, русских и от других главных церквей православного Востока.
Никон был обвинен в нарушении норм церковной жизни, неуважении к царю, вмешательстве в светские дела и т.д., лишен сана и сослан монахом в Ферапонтов монастырь.
Восточные патриархи, составив приговор над Никоном, поместили в его тексте утверждение о том, что патриарх должен быть во всем "послушен" царю. Русское высшее духовенство выступило против этого утверждения. В решении Собора после долгих споров было указано, что царь должен иметь преимущество в светских государственных делах, а патриарх - в церковных.
Однако, мнение греческих иерархов об общем превосходстве царской власти над патриаршеской было усвоено московскими государями, которые никогда больше не допускали возможности, чтобы власть церковная равняла себя с государственной.
Таким образом, в середине и второй половине XVII века в России начинается оформление абсолютизма, что проявилось в разных сферах политической жизни: в отмирании такого атрибута сословно-представительной монархии, как Земские соборы; в эволюции приказной системы, а так же состава Боярской думы; в расширении участия различных слоев населения в государственном аппарате; в изменении царского титула; в победном исходе для царской власти ее соперничества с властью церковной.
Цит. по: История России с древнейших времен. Учеб. пособие/Иван. Гос. Энерг. Ун-т. – Иваново, 2003. – C. 110 - 115.
Предистория раскола. Кружок «РЕВНИТЕЛЕЙ БЛАГОЧЕСТИЯ»
Со вступлением на царский престол Алексея Михайловича особенно выдающееся значение в Москве в церковных делах получил духовник царя, протопоп московского Благовещенского собора Стефан Вонифатьев. Это был человек выдающийся по/своему уму, высоким нравственным качествам, по своей ревности к благочестию, стремлениям к общественной деятельности. Как сильно было влияние духовника на молодого царя и в какую сторону оно направлялось, это между прочим видно из того, что когда Алексей Михайлович женился на Марии Милославской, «тогда честный протопоп Стефан молением и запрещением устрой не быти в оно брачное время смеху никаковому, ни бесовским играниям, ни песнем студним, ни сопельному, ни трубному козлогласованию». Стефан, как истый ревнитель благочестия, хотел, чтобы именно царский дом был образцом христианской жизни для подданных, чтобы царь первый отказался от тех свадебных обычаев, забав и игр, в которых более всего сохранилось языческого, несогласного с духом христианского благочестия. Он достиг своей цели, хотя его требование шло вразрез с народными вековыми обычаями, всеми признаваемыми и свято соблюдаемыми, свадьба царя действительно совершилась «в тишине и страхе Божий и в пениих и в песнех духовных».
Сделавшись человеком влиятельным у царя и в среде окружающих его лиц, Стефан Вонифатьев тесно сблизился с известным ревнителем благочестия и просвещения постельничим Федором Ртищевым. Оба обратили внимание на пороки, господствовавшие тогда в народе и в самом духовенстве, беспорядки в церковной жизни, на отсутствие у нас церковной проповеди и решились изыскать средства возвысить религиозно-нравственную жизнь и уничтожить церковные беспорядки. К Стефану и Ртищеву скоро пристал и еще очень видный влиятельный человек — Новоспасский архимандрит Никон.
Вонифатьев при содействии Ртищева и Никона изыскивает между тогдашним белым духовенством таких лиц, которые бы заявили себя строгою жизнию, неуклонным исполнением церковных правил, книжностью и готовностью на энергическую борьбу с общественными пороками. Таких лиц Стефан, при содействии государя, ставит на видные протопопские места в различных городах с тем, чтобы они своими поучениями и обличениями воспитывали народ в духе благочестия, чтобы для всего местного духовенства они служили образцом надлежащего исполнения пастырских обязанностей.
Своим ближайшим помощником и сотрудником в деле публичной церковной проповеди и водворения церковных порядков в самой Москве Стефан Вонифатьев избирает нижегородского священника Иоанна Неронова.
Так как сам Стефан вращался почти исключительно только в придворном кругу, то Неронов, по его мысли, должен был сделаться собственно народным проповедником и учителем. С этою именно целью Неронов был назначен протопопом московского Казанского собора, потому что «та церковь посреди торжища стоит и народ по все дни в ней бывает».
Живая устная проповедь, дотоле было совсем замолкшая в Москве, единогласное чинное пение и чтение, уже давно забытые в московских церквах, строгое исполнение всех положенных церковных служб возбуждало всеобщее внимание и привлекало в Казанский собор громадные толпы молящихся.
Истовостью в исполнении церковных служб, энергичною борьбою с различными общественными пороками отличались и другие члены кружка ревнителей. Достаточно припомнить знаменитого протопопа Аввакума, его подвиги в борьбе с нечестием, злострадания за обличения неправды, великую способность переносить все.
Благодаря Стефану ревнители хорошо были известны царю, царице и членам царской семьи, которые вполне сочувствовали направлению и всей деятельности кружка.
Деятельность кружка ревнителей благочестия была в известном отношении преобразовательною, так что представители кружка ревнителей, в глазах многих невежественных лиц, были не что иное, как опасные новаторы и даже чуть не еретики, стремящиеся изменить отеческие, веками освященные и всеми доселе признаваемые обычаи. Везде, где только появлялись с своими обличениями, везде они встречали вместе с сочувствием к себе и прямую вражду со стороны лиц, ими обличаемых, со стороны ленивого и невежественного духовенства.
В воззрениях первых деятелей кружка ревнителей, Стефана, Ртищева и потом Никона, не могло быть ничего особенно враждебного новым веяниям. Ртищев, устрояя около Москвы Андреевский монастырь и вызывая в него ученых, южнорусских монахов, действовал, конечно, с согласия Стефана. Точно так же и царь, не посоветовавшись со своим духовником, не решился бы на вызов в Москву ученых киевлян для книжных исправлений. Это делалось с согласия Стефана, который, следовательно, лично вовсе не был противником науки, образования.
Умный и непритязательный Стефан легко мирился с киевскою ученостью, как он впоследствии легко мирился с преобразовательною деятельностью Никона и даже усиливался помирить с нею своих пылких друзей.
Новые друзья Стефана, особенно Неронов, уже по самой живости своей натуры не могший оставаться на втором плане, не только привнесли с собою круг воззрений, во многом отличных от воззрений Стефана и Никона, но и старались придать им преобладающее руководящее значение, вследствие чего необходимо должна была с течением времени вскрыться рознь и повести к отделению московских ревнителей от провинциальных. Дело в том, что в лице пришлых в Москву провинциальных ревнителей, каковы Неронов, Аввакум и др., выступала на сцену старая Русь, совершенно чуждая новейшим московским культурным движениям. Это была Русь, прочно державшаяся всех дедовских верований, обычаев и традиций, крепко веровавшая в их незыблемость и спасительность, крайне неподатливая на всякую новину, враждебная всему, что стремится освободиться от уз векового, хотя бы уже и отжившего обычая. Но если эта старая Русь и не обладала научным образованием, воспиталась с помощью простого начетничества, если она затруднялась иногда подметить в Псалтыри простую типографскую ошибку,— зато она готова была на мученичество за свои верования и убеждения. Как мало в ней было способности к отвлеченному и критическому мышлению, так много было характера, энергии, способности всем жертвовать за свои излюбленные убеждения. На смерть идут за свое учение — одного этого уже достаточно для массы, чтобы видеть в их учении, не разбирая и не оценивая его по существу, святую непререкаемую истину.
Вот такие-то люди, сгруппировавшись около Стефана, постепенно становятся известными самому царю, приобретают влияние и начинают заявлять притязание на руководящую роль в церковных делах. До тех пор, пока новые московские веяния не нашли себе определенного выражения в церковной реформе Никона, провинциальные ревнители еще держались Стефана и Никона. Как же скоро Никон вступил на патриарший престол и энергично стал продолжать дело церковного исправления, а Стефан решительно стал в этом деле на сторону Никона, ревнители провинциалы отстранились и пошли своим собственным путем.
Так случилось, что в то самое время, когда в высших и передовых кругах правительственной Москвы уже совершился тот великий перелом в духовной жизни, вследствие которого прежние устои и основы русской жизни стали признаваться некоторыми несостоятельными, когда проявилось стремление с помощью тесного сближения с образованными киевлянами и греками внести в нашу духовную жизнь новые культурные элементы, построить ее на новых началах, в это самое время старая Русь, со всем строем старых понятий, со старыми идеалами в лице Неронова, Аввакума и др. является в Москву, занимает здесь видное положение, становится благодаря счастливым обстоятельствам крупною влиятельною силою и заявляет притязания направлять всю общественную и, особенно, церковную жизнь. При таких обстоятельствах старое и новое направления в русской жизни враждебно столкнулись в Москве и между ними произошла ожесточенная борьба за право дальнейшего существования.
Цит. по: Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов.//Хрестоматия по истории России: В 4 т. – Т.2. в 2 кн. Кн.1. ХVII – начало ХVIII века. – М., 1995. – С.49 – 53.
<…> Расхождение интересов царской и церковных властей было подготовлено и событиями духовной жизни русского общества. Проникновение в ходе польско-шведской интервенции и торговых контактов влияния западноевропейской культуры привело к увеличению количества православных верующих, которых перестали удовлетворять однообразные церковные службы и обряды, а также отдельные нормы поведения, установленные церковью. Падению авторитета церкви способствовало также стяжательство, то есть жизнь не по христианским нормам ряда священников, разница в церковных обрядах и почитании святых в различных территориях страны и т.д.
В результате сократилось посещение храмов. Церковь пыталась устранить недостатки, но не смогла. Как укрепить свою власть над церковью и в то же время усилить ее влияние на население, не знало и государство. Но и светская и церковная власти понимали необходимость проведения церковных реформ.
Особенно актуальным этот вопрос стал с 1648 года, с начала освободительной войны украинского народа против шляхетской Польши. Украина хотела объединиться с Россией. Но между русской и украинской православными церквами существовали религиозно-обрядовые различия, не разрешив которых, нельзя было добиться долговременного объединения государств.
Причина различий состояла в том, что в XVII веке Украина совершала богослужение в соответствии с греческими (константинопольскими) книгами, а в России к этому времени сложились свои традиции.
Главными отличиями украинских обрядов от русских были: троеперстие при совершении крестного знамения вместо двуперстия; единогласие вместо многогласия; поясные поклоны вместо земных и др.
Обеспокоенность "нестроениями" в церковной жизни привела к созданию в Москве в 50-е годы кружка ревнителей благочестия, т.е. сторонников старорусской православной традиции. В него входили как духовные, так и светские лица. Целью кружка было искоренение беспорядков в церковном быту, возвышение религиозно-нравственной жизни. Для осуществления этих задач члены кружка готовили церковную реформу. Но у них не было единства по вопросу о том, какие нормы взять за основу богослужебной практики: константинопольские и украинские или московские.
В результате, по этому вопросу возникло две точки зрения и кружок распался на две группы. Первую составляли провинциальные ревнители благочестия - протопопы И.Неронов, А.Петров и другие. Их сторонником был первоначально и патриарх Никон. Они считали, что истинная вера на Руси, а не в Византии или на Украине.
Вторую группу составляли царь, протопоп С.Вонифатьев, постельничий Ф.Ртшцев и другие столичные лица. Позже к ним присоединился Никон. Они отказались (в известной мере по политическим мотивам) от традиционной оценки греческой церкви, как уклоняющейся от истинной веры. Они считали необходимым устранить расхождения в церковной практике на основе греческого образца. Это предложение получило поддержку узкого, но влиятельного круга духовных и светских лиц в России и на Украине. Не дожидаясь решения церковного собора, царь пригласил в Москву для исправления церковных книг ученых монахов из Киева.
Решающую роль в проведении реформы церкви играл Никон, который в 1652 году был избран на патриарший престол. Это беспрецедентный случай в истории, когда крестьянский сын занимает высший религиозный пост в стране.
С весны 1653 года патриарх Никон начал реформу. С целью сделать в глазах украинцев воссоединение с Россией максимально привлекательным, продемонстрировать отсутствие различий между православием в Москве и на Украине, на Руси вводилась греческая обрядность вместо старорусской: двоеперстие заменялось троеперстием, символом культа был объявлен четырехконечный крест вместо восьмиконечного; из Символа веры и из некоторых других молитв были исключены слова, которых не было в греческих подлинниках и др.
Таким образом, реформа не затрагивала сути православия, она касалась лишь внешней стороны церковной жизни, но ее проведение встретило ожесточенное сопротивление ряда верующих. В стране произошел раскол, то есть отделение от Русской православной церкви части верующих, не признавших церковные реформы 1653-1656 годов.
Цит. по: Богородская О.Е., Будник Г.А. История русской православной церкви. Иваново, 1998. – С.31-33.
В рядах раскольников были представители самых разных слоев населения: бояре, купцы, стрельцы, посадские люди, крестьяне, многие (особенно провинциальные) священнослужители.
Причины раскола многообразны. Ученые В.О.Ключевский, Н.Ф.Каптерев, П.Н.Милюков основными мотивами раскола считали консерватизм, приверженность русского народа дедовским обычаям, неприязнь к новшествам, особенно заимствованным с Запада.
Протоиерей, историк философии и общественной мысли В.В.Зеньковский рассматривал раскол, как протест против заражения церкви "мирским духом", что угрожало вековой мечте о священном православном царстве на Руси.
Историки А.П.Щапов и Н.М.Никольский видели в расколе проявление социального протеста широких народных масс против усиления крепостнического гнета со стороны государства.
Видимо, все эти факторы имели место. Кроме этого, надо иметь в виду, что реформа была проведена поспешно, без должной подготовки массового сознания, с помощью насилия, хотя ее политико-дипломатические цели были, видимо, оправданы.
Возможно, раскол не пустил бы такие корни, но, по мнению известного специалиста в области православной церкви А.В.Карташева, уход в 1658 году Никона с патриаршего поста усилил фанатизм вождей раскола, вселил в них веру о возвращении старых порядков. Но, осудив в 1666 году Никона и сослав его в монастырь, царь не отменил реформ патриарха. Никон был обвинен в неуважении к царю, вмешательстве в светские дела, гордыне, нарушении норм церковной жизни и др.
Действительно, Никон пытался возвысить церковную власть над светской и отменить Соборное уложение 1649 года. В начале своего патриаршества он вытребовал себе титул "Великого государя", заявляя о необходимости решающего значения его голоса в любом государственном деле. В тот период царь принял условия Никона, так как считал эту меру полезной для проведения церковной реформы. Однако по мере ее осуществления он все больше тяготился притязаниями патриарха на лидерство в стране.
Начало раскола относится к 1654 году, к выступлению протопопа Аввакума против нововведений. Среди сторонников раскола были такие даровитые и умные люди, как Иван Неронов, Андрей Денисов, Спиридон Потемкин и др. Они выступили под флагом "хранителей древнего благочестия". Протопоп Аввакум писал в своем "Житии", что до появления Никона именно Россия была центром и хранительницей истинного православия, и поэтому, "...не нам у греков, а им у нас надо учиться правой вере". С точки зрения исторических фактов протопоп Аввакум и его товарищи были правы: не русские, а греки отступили от традиций первых христиан, пересмотрев в XII веке обрядовые нормы. Что касается исправления священных книг, то у греков погрешностей и ошибок встречалось не меньше, чем у русских.
Полемика между никонианами и староверами вылилась в настоящую идеологическую войну. Но победа в ней фактически была гарантирована реформаторам, так как за ними стояла государственная власть. Царь Алексей, несмотря на свою истовую религиозность, не препятствовал патриарху Никону в сломе прежнего церковного уклада. По косвенным данным, за реформой скрывался прицел Алексея стать во главе всего православного мира. Старообрядцы восприняли царя как вероотступника.
Государство преследовало староверов. Так, протопоп Аввакум был на 10 лет сослан в Сибирь, затем пострижен и сослан в Пустозерск. Тяготы не сломили его, он продолжал отстаивать свои идеи и в 1682 году был сожжен с несколькими своими единомышленниками. Однако раскол церкви репрессиями преодолен не был.
Итак, в середине ХУЛ века с одобрения царя патриархом Никоном была проведена церковная реформа, в ходе которой было установлено единообразие в богослужебных чинах русской и украинской церкви. Вместе с тем эта реформа породила такое сложное по своему социальному составу и разнообразное по идеологии движение, как раскол. Кроме того, стремление патриарха Никона к возвеличиванию власти церкви над государством послужило впоследствии одной из причин реформ Петра I и Екатерины П по ограничению политического и экономического могущества православной церкви.
Цит. по: Богородская О.Е., Будник Г.А. История русской православной церкви. Иваново, 1998. – С.33-35.
Внешняя политика России в XVII веке
Смутное время оставило в наследство множество нерешенных внешнеполитических проблем.
В руках шведов оставались северо-западные русские земли, на западных русских землях хозяйничали поляки, продолжались набеги крымских ханов - опасного южного соседа.
Таким образом, уже в начале XVII века определились три основных направления внешне-политической деятельности Российского государства: северо-западное (борьба со Швецией за освобождение русских земель и за выход в Балтийское море); западное (отношения с Речью Посполитой) и южное (отношения с Крымом). (См. схему «Внешняя политика. Основные направления»)
Рассмотрим, как разрешались эти внешне-политические проблемы.
Шведы продолжавшие хозяйничать после Смуты на новгородских, прибалтийских русских землях, планировали еще захват псковских земель. Но осада ими Пскова в 1614 году окончилась их отступлением и шведский король Густав Адольф согласился на переговоры. В феврале 1617 года Россия и Швеция заключают Столбовский мирный договор: новгородскую землю шведы возвратили русским, но оставили за собой земли по Финскому заливу: Иван-город, Ям, Копорье, Орешек. Россия потеряла выход в Балтийское море.
Попытка вернуть земли, утраченные по Столбовскому миру (русско-шведская война 1656-1658 гг.), так же не удалась.(См. схему «Северо-западное направление внешней политики»)
Неудачи России в отношениях со Швецией объясняются отсутствием надежных союзников, но, главное - тем, что правительство было, в первую очередь, занято малороссийскими делами и борьбой с Речью Посполитой и Турцией.
После Смуты отряды польско-литовских интервентов продолжали разорять русские земли. Не отказались польские правящие круги и от своих претензий на московский престол.
В 1617 - 1618 годах польский королевич Владислав совершил поход на Москву, но взять ее не смог. Поляки вынуждены были пойти на перемирие, подписанное в деревне Деулино в 1618 году. Владислав отказался от русского престола, но за это Россия отдала Польше Смоленск и Черниговские земли.
В 1632 году, решив воспользоваться наступившим в Польше после смерти Сигизмунда "бескоролевьем", Россия начала войну с Речью Посполитой за возвращение Смоленска, но потерпела поражение.(Смоленская война)
Большую роль в решении задачи возвращения западных русских земель со Смоленском сыграли события, происходившие на Украине.(см. словарь Освободительная война украинского народа в ХVII веке и схему «Вхождение Украины в состав России»).
Объединение Великого Княжества Литовского с Польшей в результате Люблинской унии 1569 года способствовало тому, что польская шляхта стала проникать на русские земли, в том числе лежащие по Днепру, на окраине ("украйне") государства, водворять там крепостное право. Брестская церковная уния 1596 года привела к религиозному преследованию православных на этих "украйных" землях.
В ХVII веке сопротивление католическому влиянию и шляхетскому угнетению на Украине вылилось в целую серию восстаний, переросших в войну с Речью Посполитой. Первая волна выступлений пришлась на 20 - 30-е годы, но все они были подавлены.
Новый подъем движения начался в конце 40-х - начале 50-х годов. Центром его стала Запорожская Сечь, - так Запорожские казаки называли созданные ими укрепленные городки. расположенные за порогами в нижнем течении Днепра. Именно туда стекалось множество народа, бежавшего от произвола польских магнатов и от окатоличивания. Во главе движения встал Богдан Хмельницкий, избранный гетманом Войска Запорожского.
В результате успешных действий отрядов Хмельницкого против польского войска в январе - июле 1649 г. вся Украина оказалась в руках восставших. В августе 1649 года польские власти и повстанцы заключили договор (под Зборовом), но его условия не устраивали ни одну из сторон.
В 1650 году начался новый этап войны. Ситуация складывалась не в пользу Хмельницкого. Хмельницкий решает просить помощи у Москвы. К Москве тяготели и народные массы, видя в ней опору православия и убежище от польского насилия.
Обращение Хмельницкого к Алексею Михайловичу с просьбой принять Малороссию под свою высокую руку было передано Земскому собору. Собор обсуждал проблему много раз на протяжении 1651 - 1658 годов, ибо Москву страшила неизбежная в случае присоединения Украины война с Польшей.
Наконец, Земский собор 1 октября 1653 года вынес решение Украину принять. (см. в хрестоматии статью «Из решения Земского собора 1653 года о воссоединении Украины с Россией».) К Хмельницкому был отправлен посол (боярин Бутурлин).
В 1654 году в Преяславле на общей раде (народном собрании),где кроме казаков присутствовали представители многих украинских городов, был провозглашен акт о соединении Украины с Россией. Малороссия сохранила свое внутреннее самоуправление. Гетман сохранил право дипломатических сношений со всеми государствами, за исключением Польши и Турции.
Следствием решения Переяславской рады, была война Москвы и Польши за Малороссию, начавшаяся весной 1654 года.
Московские войска первоначально действовали успешно, взяв Смоленск, Вильно, Гродно и другие города.
После смерти Богдана Хмельницкого (1657 год) в Малороссии активизировались противники России, пропольски настроенная часть казацкой верхушки во главе с гетманом Иваном Выговским, которые заключили договор о переходе Украины под власть Польши (1658 г.)
Выговскому в союзе с крымскими татарами удалось нанести московскому войску тяжелое поражение под Конотопом (1659 год). Однако против курса Выговского восстала значительная часть казачества. На Украине началась Смута. Выговский бежал в Польшу. Гетманом стал Юрий Хмельницкий (сын Богдана), который лавировал между поляками и Москвой. В конечном итоге, казачьи полки на левом берегу Днепра избрали себе особого гетмана (запорожского атамана И. Брюховецкого), а Правобережная Украина отошла к Польше со своим особым гетманом.
В то же время продолжалась война России с Речью Посполитой, которая шла с переменным успехом на территории Малороссии и России. Война эта истощила силы обеих воюющих сторон.
В 1667 году в деревне Андрусове (недалеко от Смоленска) было заключено перемирие на 13,5 лет. Царь Алексей Михайлович отказался от Литвы, которую завоевали московские войска, но к России вернулись Смоленск и Северная земля, отнятые поляками во время Смуты в начале XVII века. К России так же отошла Левобережная Украина и город Киев на правом берегу Днепра. Запорожская Сечь переходила под совместное управление Польши и России.
Таким образом, Малороссия оказалась разделенной. В 1686 году был подписан "вечный мир" Польши и России, подтвердивший условия Андрусовского перемирия. Длительный конфликт России и Польши был ликвидирован. (См. схему «Вхождение Украины в состав России»).
На протяжении всего XVII века существовала проблема охраны южных российских границ. Крымское ханство, находившееся в вассальных отношениях с Турцией, не прекращало опустошительных набегов на русские земли.
После Смуты Россия занялась укреплением новой границы, где были увеличены гарнизоны, началось строительство новой (Белгородской) засечной черты от Атырки к Тамбову. Появились новые города-укрепления: Тамбов, Козлов, Верхний и Нижний Ломов и др.
Большую роль в охране границы играло донское казачество, (словарь) часто объединявшееся в своих действиях с запорожскими казаками.
В 1637 году казаки взяли штурмом турецкую крепоость Азов в устье Дона, которая была военной базой турецко-татарской агрессии против России.
Пять лет продолжалось знаменитое "Азовское сидение". Пять лет казаки удерживали Азов, успешно отражая все штурмы крымцев и турок, прибывшим им на помощь. Казаки просили Москву включить Азов в число русских владений и прислать войско. Вопрос об Азове решался Земским собором 1642 года. На нем выявилось множество противоречий и проблем внутренней жизни. Сил и средств на помощь казакам не было. Присоединение Азова обострило бы отношения с Турцией, вело бы к войне с этим могущественным противником.
Правительство поняло, что удержать Азов будет невозможно и приказало казакам оставить его, что и было сделано.
В годы русско-польской войны за Украину Турция и татары часто мешали разрешению спорных вопросов между Россией и Польшей, заключая и внезапно разрывая союзы то с одной, то с другой стороной.
В 1677 году турецко-татарские войска вторглись на Украину. Это привело к началу войны между Россией и Турцией - первой в их отношениях за два столетия.
В 1677 - 1681 годах шли боевые действия, где русские войска имели перевес, но решающего удара татаро-турецкой армии нанести были еще не в силах.(русско-турецкая война 1676-1681 гг.)
В 1681 году в Бахчисарае был заключен мирный договор с Турцией, по которому военные действия прекращались на 20 лет. Границей между русским государством и Турцией устанавливался Днепр. Крымский хан и турецкий султан признавали переход в руки России Левобережной Украины и Киева. Однако, набеги крымцев продолжались, территориальные споры разрешены не были.(См. схему «Южное направление внешней политики»).
Заключение "вечного мира" между Россией и Польшей открывало возможность для их объединения против татаро-турецкой агрессии. Россия примкнула к антитурецкой "Священной лиге" - союзу Австрии, Речи Посполитой и Венеции.
В осуществлении взятых на себя в "Священном союзе" обязательств, отвечающим и своим интересам, Россия предпринимает в 1687 и 1689 годах два больших похода против Крымского ханства. Эти походы русских войск под командованием князя В.В. Голицына сопровождались боьшими потерями, но ожидаемых результатов не дали. Русские армии, отвлекая значительные силы противника, лишь помогали армии союзников в их борьбе с Турцией.
Борьба с турецко-татарской агрессией, за выход в Черное море была продолжена в конце XVII века Петром I.
В XVII веке под покровительство России просились правители православных Грузии и Молдавии, стремясь избавиться от турецких набегов. Однако, оказывая им дипломатическую поддержку, к оказанию военной помощи Москва еще не была готова, не было сил и средств.
Территория России в XVII веке расширилась не только за счет вхождения в ее состав Левобережной Украины, но и за счет включения новых земль Сибири, начало освоения которых было положено в XVI столетии. (См. схему «Восточное направление внешней политики»)
В XVII веке продвижение русских в Сибирь приобрело еще больший размах. (см. Хрестоматия. Освоение Сибири) Сибирь привлекала пушными богатствами, новыми землями, полезными ископаемыми Состав переселенцев был достаточно пестр: казачество, служилые люди, часто направляемые в Сибирь "по государеву указу"; крестьянство, надеевшееся избавиться на новых землях от угнетения; промысловики.
Государство было заинтересовано в освоении богатых земель, суливших пополнение казны. Поэтому правительство поощряло заселение ссудами и податными льготами, нередко, смотря "сквозь пальцы" на уход в Сибирь бывших крепостных.
Продвижение в XVII веке в Восточную Сибирь осуществлялось по двум направлениям. Один путь лежал вдоль северных морей. Осваивая земли, русские достигли северо-восточной оконечности материка. В 1648 году казак Семен Дежнев с товарищами на небольших судах открыл пролив, отделяющий Азию от Северной Америки. Другой путь на восток шел вдоль южных границ Сибири. В 1643 - 1646 годах, по Амуру в Охотское море вышла экспедиция Василия Пояркова, а в 1649 - 1653 годах в Даурию и по Амуру совершил свой поход Ерофей Хабаров. Таким образом, в течении XVII века территория России расширилась до берегов Тихого океана, Курильских островов. (См. в хрестоматии статью «Освоение Сибири»)
Цит. по: История России с древнейших времен. Учеб. пособие/Иван. Гос. Энерг. Ун-т. – Иваново, 2003. – C. 115 - 120
ПРИСОЕДИНЕНИЕ ЛЕВОБЕРЕЖНОЙ УКРАИНЫ К РОССИИ: ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИСТОРИКОВ
(Ключевский В.О., Соловьев С.М., Гумилев Л.Н.)
… С самого начала восстания Хмельницкого между Москвой и Малороссией установились двусмысленные отношения. Успехи Богдана превзошли его помышления: он вовсе не думал разрывать с Речью Посполитой, хотел только припугнуть зазнавшихся панов а тут после трех побед почти вся Малороссия очутилась в его руках. Он сам признавался, что ему удалось сделать то, о чем он и не помышлял. У него начала кружиться голова, особенно за обедом. Ему мерещилось уже Украинское княжество по Вислу с великим князем Богданом во главе; он называл себя «единовладным самодержцем русским», грозил всех ляхов перевернуть вверх ногами, всю шляхту загнать за Вислу и т. д. Он очень досадовал на московского царя за то, что тот не помог ему с самого начала дела, не наступил тотчас на Польшу, и в раздражении говорил московским послам вещи непригожие и к концу обеда грозил сломать Москву, добраться и до того, кто на Москве сидит. Простодушная похвальба сменялась униженным, но не простодушным раскаянием. Эта изменчивость настроения происходила не только от темперамента Богдана, но и от чувства лжи своего положения. Он не мог сладить с Польшей одними казацкими силами, а желательная внешняя помощь из Москвы не приходила, и он должен был держаться за крымского хана. После первых побед своих он намекал на свою готовность служить московскому царю, если тот поддержит казаков. Но в Москве медлили, выжидали, как люди, не имеющие своего плана, а чающие его от хода событий. Там не знали, как поступить с мятежным гетманом, принять ли его под свою власть или только поддерживать из-за угла против поляков. Как подданный, Хмельницкий был менее удобен, чем как негласный союзник: подданного надобно защищать, а союзника можно покинуть по миновении в нем надобности. Притом открытое заступничество за казаков вовлекало в войну с Польшей и во всю путаницу малороссийских отношений. Но и остаться безучастным к борьбе значило выдать врагам православную Украину и сделать Богдана своим врагом: он грозил, если его не поддержат из Москвы, наступать на нее с крымскими татарами, а не то, побившись с ляхами, помириться да вместе с ними поворотиться на царя. Вскоре после Зборовского договора, сознавая неизбежность новой войны с Польшей, Богдан высказал царскому послу желание в случае неудачи перейти со всем войском Запорожским в московские пределы. Только года через полтора, когда Хмельницкий проиграл уже вторую кампанию против Польши и потерял почти все выгоды, завоеванные в первой, в Москве, наконец, признали эту мысль Богдана удобнейшим выходом из затруднения и предложили гетману со всем войском казацким переселиться на пространные и изобильные земли государевы по рекам Донцу, Медведице и другим угожим местам: это переселение не вовлекало в войну с Польшей, не загоняло казаков под власть султана турецкого и давало Москве хорошую пограничную стражу со стороны степи. Но события не следовали благоразумному темпу московской политики. Хмельницкий вынужден был к третьей войне с Польшей при неблагоприятных условиях и усиленно молил московского царя принять его в подданство, иначе ему остается отдаться под давно предлагаемую защиту турецкого султана и хана крымского. Наконец, в начале 1653 г. в Москве решили принять Малороссию в подданство и воевать с Польшей. Но и тут проволочили дело еще почти на год, только летом объявили Хмельницкому о своем решении, а осенью собрали земский собор, чтобы обсудить дело по чину, потом еще подождали, пока гетман потерпел новую неудачу под Жванцем, снова выданный своим союзником—ханом, и только в январе 1654 г. отобрали присягу от казаков. После капитуляции под Смоленском в 1634 г. 13 лет ждали благоприятного случая, чтобы смыть позор. В 1648 г. поднялись казаки малороссийские. Польша очутилась в отчаянном положении; из Украины просили Москву помочь, чтобы обойтись без предательских татар, и взять Украину под свою державу. Москва не трогалась, боясь нарушить мир с Польшей, и 6 лет с неподвижным любопытством наблюдала, как дело Хмельницкого, испорченное татарами под Зборовом и Берестечком, клонилось к упадку, как Малороссия опустошалась союзниками-татарами и зверски свирепою усобицей, и, наконец, когда страна уже никуда не годилась, ее приняли под свою высокую руку, чтобы превратить правящие украинские классы из польских бунтарей в озлобленных московских подданных. Так могло идти дело только при обоюдном непонимании сторон. Москва хотела прибрать к рукам украинское казачество, хотя бы даже без казацкой территории, а если и с украинскими городами, то непременно под условием, чтобы там сидели московские воеводы с дьяками, а Богдан Хмельницкий рассчитывал стать чем-то вроде герцога Чигиринского, правящего Малороссией под отдаленным сюзеренным надзором государя московского и при содействии казацкой знати, есаулов, полковников и прочей старшины. Не понимая друг друга и не доверяя одна другой, обе стороны во взаимных сношениях говорили не то, что думали, и делали то, чего не желали. Богдан ждал от Москвы открытого разрыва с Польшей и военного удара на нее с востока, чтобы освободить Малороссию и взять ее под свою руку, а московская дипломатия, не разрывая с Польшей, с тонким расчетом поджидала, пока казаки своими победами доконают ляхов и заставят их отступиться от мятежного края, чтобы тогда легально, не нарушая вечного мира с Польшей, присоединить Малую Русь к Великой. Жестокой насмешкой звучал московский ответ Богдану, когда он месяца за два до Зборовского дела, имевшего решить судьбу Польши и Малороссии, низко бил челом царю «благословить рати своей наступить» на общих врагов, а он в божий час пойдет на них от Украины, моля бога, чтобы правдивый и православный государь над Украиной царем и самодержцем был. На это, видимо искреннее, челобитье из Москвы отвечали: вечного мира с поляками нарушить нельзя, но если король гетмана и все войско Запорожское освободит, то государь гетмана и все войско пожалует, под свою высокую руку принять велит. При таком обоюдном непонимании и недоверии обе стороны больно ушиблись об то, чего недоглядели вовремя. Отважная казацкая сабля и изворотливый дипломат, Богдан был заурядный политический ум. Основу своей внутренней политики он раз навеселе высказал польским комиссарам: «Провинится князь, режь ему шею; провинится казак, и ему тоже—вот будет правда». Он смотрел на свое восстание только как на борьбу казаков со шляхетством, угнетавшим их, как последних рабов, по его выражению, и признавался, что он со своими казаками ненавидит шляхту и панов до смерти. Но он не устранил и даже не ослабил той роковой социальной розни, хотя ее и чуял, какая таилась в самой казацкой среде, завелась до него и резко проявилась тотчас после него: это—вражда казацкой старшины с рядовым казачеством, «городовой и запорожской чернью», как тогда называли его на Украине. Эта вражда вызвала в Малороссии бесконечные смуты и привела к тому, что правобережная Украина досталась туркам и превратилась в пустыню. И Москва получила по заслугам за свою тонкую и осторожную дипломатию. Там смотрели на присоединение Малороссии с традиционно-политической точки зрения, как на продолжение территориального собирания Русской земли, отторжение обширной русской области от враждебной Польши к вотчине московских государей, и по завоевании Белоруссии и Литвы в 1655 г. поспешили внести в царский титул «всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца Литовского, Волынского и Подольского». Но там плохо понимали внутренние общественные отношения Украины, да и мало занимались ими, как делом неважным, и московские бояре недоумевали, почему это посланцы гетмана Выговского с таким презрением отзывались о запорожцах, как о пьяницах и игроках, а между тем все казачество и с самим гетманом зовется Войском Запорожским, и с любопытством расспрашивали этих посланцев, где живали прежние гетманы, в Запорожье или в городах, и из кого их выбирали, и откуда сам Богдан Хмельницкий выбран. Очевидно, московское правительство, присоединив Малороссию, увидело себя в тамошних отношениях, как в темном лесу. Зато малороссийский вопрос, так криво поставленный обеими сторонами, затруднил и испортил внешнюю—политику Москвы на несколько десятилетни, завязил ее в невылазные малороссийские дрязги, раздробил ее силы в борьбе с Польшей, заставил ее отказаться и от Литвы, и от Белоруссии с Волынью и Подолией и еле-еле дал возможность удержать левобережную Украину с Киевом на той стороне Днепра. После этих потерь Москва могла повторить про себя самое слова, какие однажды сказал, заплакав, Б. Хмельницкий в упрек ей за неподание помощи вовремя: «Не того мне хотелось и не так было тому делу быть»
Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч.3. //Сочинения. В 9-ти т. Т.3. – М., 1988. - C. 109 – 113.
Силен был неожиданный удар, нанесенный Польше Москвою в 1654 году; понятно, что успехам Москвы способствовало нападение шведов на Польшу с другой стороны. Но это нападение, по-видимому грозившее Польше окончательною погибелью, удержало ее на краю пропасти: во-первых, произведя столкновение между Швециею и Москвою, оно остановило напор последней на Польшу; во-вторых, опять чрез поднятие религиозной борьбы, возбудило народные силы, произвело народную войну, которая окончилась изгнанием шведов. Обстоятельства переменились: несмотря на страшное опустошение, истощение страны, Польша нашлась в выгоднейших против Москвы условиях для продолжения войны: у нее были два союзника, первый — смута малороссийская, второй — хан крымский. И война длилась, и не видать было возможности окончить ее; Москва слишком много приобрела вначале, и потому ей было тяжело отказаться от всего приобретенного на верхнем Днепре и Двине, невозможно отказаться ото всей Малороссии, «отдать оба куска православного хлеба собаке»; на это она могла решиться только при последней крайности, а этой крайности, несмотря на страшное истощение сил, еще не было, ибо Польша, вследствие своего истощения, не могла наносить решительных ударов и пользоваться победами своими. Но с другой стороны, положение ее вовсе не было так отчаянно, чтоб она могла согласиться на московские требования: не только возвратить все приобретенное Сигизмундом и Владиславом, но и уступить половину Украины, отнять земли у своей шляхты в пользу бунтливых Козаков. Таким образом, несмотря на продолжительные съезды уполномоченных, мир был невозможен. Надобно было, чтоб одному из воюющих государств нанесен был откуда бы то ни было новый сильный удар, который бы заставил его согласиться на требование другого; этот удар нанесен был Польше усобицею, поднятою Любомирским, и грозою турецкою, накликанною Дорошенком. Перемирие состоялось.
Это перемирие с первого взгляда могло назваться очень ненадежным: Киев был уступлен Москве только на два года, а между тем легко было видеть, что Москве он очень дорог, что Москва употребит все усилия оставить его за собою. Но к удивлению, война не возобновлялась до второй половины XVIII века, и Андрусовское перемирие перешло в вечный мир с сохранением всех своих условий. Напрасно поляки утешали себя мыслию, что на их отчизну во второй половине XVII века послано такое же испытание, какое было послано на Москву в начале века, и что Польша выйдет из него так же счастливо, как и Москва: для Польши с 1654 года начинается продолжительная, почти полуторавековая агония, условленная внутренним ослаблением, распадением; в 1667 году великая борьба между Россиею и Польшею оканчивается. С этих пор влияние России на Польшу усиливается постепенно без всякой борьбы, вследствие только постепенного усиления России и равномерного внутреннего ослабления Польши; Андрусовское перемирие было полным успокоением, совершенным докончанием, по старинному выражению. Россия покончила с Польшею, успокоилась на ее счет, перестала ее бояться и обратила свое внимание в другую сторону, занялась решением тех вопросов, от которых зависело продолжение ее исторического существования, вопросов о преобразованиях, о приобретении новых средств к продолжению исторической жизни. Таким образом, Андрусовское перемирие служит также одною из граней между древнею и новою Россиею.
После Андрусовского перемирия Москва успокоилась со стороны Польши, но не могла успокоиться со стороны Малороссии. В этой стороне, на восток от Днепра, произошел переворот: земельная собственность переменила своих владетелей; польские паны исчезли, но это не успокоило страны, ибо на их место явились Другие — войсковая, козацкая старшина, которая стремилась к господству, стремилась немедленно же выделиться из войсковой массы или в виде шляхты польской под руководством сенатора Выговского, или в виде дворянства московского под руководством боярина Брюховецкого; но это стремление старшины встречало сильное противоборство в демократическом стремлении козачества, представителем которого было Запорожье. Толкуя о правах и вольностях бедной отчизны Украины, старшина стремилась к господству, имея в виду только собственные выгоды; козачество требовало равенства, с ненавистью смотря на людей, которые, выппедши из его рядов, павлинились в дворянском или шляхетском звании; «мы знаем только гетмана и не хотим знать боярина!» — кричало Запорожье. Города, ненавидя Козаков и старшину их, одинаково для них тяжелых, с радостью увидали бы уничтожение гетманского, козацкого регимента, лишь бы только оставались за ними их права; высшее духовенство, также толкуя о правах и вольностях, ставило себя в ложное положение, из-за этих прав и вольностей отвергая православную Москву и приклоняясь к латинской Польше,— положение, которого большинство народное не могло долго ему позволить. Так раздиралась Малороссия внутренно и этим, разумеется, облегчала работу государства Московского, которое незаметно приготовляло приравнение. Но прежде чем это приравнение последовало, отношения московского правительства в Малороссии были странные, как и следовало ожидать от господствовавшей в Малороссии безурядицы. Украина давала московскому правительству полное право не уважать того, что она называла своими правами и вольностями, ибо, во-первых, каждый в Малороссии понимал эти права и вольности по-своему; во-вторых, с самого начала стали нарушаться права, уступленные государству, права, которые оно необходимо должно было иметь. Еще в то время, когда сильная рука Богдана Хмельницкого держала Малороссию, было нарушено самим Хмельницким существенное право великого государя, право, без которого соединение Малой России с Великою было немыслимо, право, чтоб Малороссия имела одинакую политику с Москвою. Но этого мало: условием присоединения было, чтоб доходы малороссийские собирались на жалованье войску, козакам; но вот в Москве узнают, что доходы собираются вовсе не на жалованье козакам, которые, не получая этого жалованья, охладели к службе; из Малороссии, для которой начата была тяжелая война, доведшая Московское государство до крайнего истощения, из Малороссии беспрестанно приходят требования, чтоб войска царского величества шли на помощь против ляхов, изменников западной стороны, и татар. Московское государство, которое начало войну в надежде действовать против Польши дружно с двух сторон, из двух России, должно теперь растягивать свои силы для защиты громадной пограничной линии, тогда как этих сил недоставало и для защиты приобретенного в Белоруссии и Литве. У преемника Богданова, у гетмана славного Войска Запорожского, было ничтожное число коза-ков, с которыми он не мог ничего предпринять. Разумеется, при таком печальном положении дел прежде всего необходимо было определить доходы малороссийские, ввести сколько-нибудь правильный сбор, определить число Козаков, которых надобно было содержать этими доходами. На все это государство имело полное право по статьям Богдана Хмельницкого; но при первой попытк' поднимается страшный ропот и волнение; привыкли жить безе всякого надзора, привыкли брать, что кому было угодно, и вмешательство правительства, вытребованное необходимостию, страшим безнарядьем, явилось нестерпимым посягательством на права вольности? Чьи права и вольности? На этот вопрос не могли отвечать в Малороссии. Вследствие невозможности отвечать на этот вопрос обнаружилось явление, что сами малороссияне начали диктовать московскому правительству, как действовать в пользу при-равнения быта малороссийского к быту остальных областей государства. Но этими внушениями не ограничивались в Малороссии: и старшина светская, и старшина духовная твердили московскому правительству, что измена господствует в Малороссии, что козаки шатаются, положиться на них ни в чем нельзя: при первом появлении неприятеля, ляхов, передадутся к ним. С чем обыкновенно приезжало посольство малороссийское в Москву, чем наполнены были грамоты и информации, им привозимые? Обвинениями в измене; вспомним печальную историю междугетманства; вспомним, как гетман и епископ, блюститель Киевской митрополии, вели борьбу друг с другом доносами в Москву, и кто после этого мог пожаловаться, что слово черкашенин стало в Москве синонимом изменника? Московский воевода, московский ратный человек входил в Малороссию как в страну, кипящую изменою, где он не мог положиться ни на кого, где в каждом жителе он видел человека, замышляющего против него недоброе, выжидающего только удобного случая, чтоб вынуть нож из-за пазухи. Каких же дружеских отношений после того можно было ожидать между двумя братственными народонаселениями? Какое уважение мог чувствовать москаль к шатающимся, мятущимся черкасам? Чем он мог сдерживаться, особенно в то время солдатского своеволия и хищничества? Он не сдерживался тем, что находился в родной земле, между своими же русскими людьми: ему толковали и толковали в самой Малороссии, сами малороссияне, что он среди врагов, среди изменников; это, разумеется, вполне могло разнуздывать москаля, он мог легко оправдаться в своих и чужих глазах: что же щадить изменников? Но мы видели, что иное было поведение относительно Козаков, иное относительно горожан, более верных.
Общество малороссийское вышло слишком юно на сцену, когда история решала самые важные для него вопросы. Отсутствие внутренней сплоченности, разброд составных начал, жизнь особе и вражда между живущими особе условливали слабость страны, не дозволяли ей не только независимого, но и своеобразного политического существования. Отсюда эта шатость, колебание, вторые мы видели в продолжение нашего рассказа и которые Давали полный простор всякой силе пробиваться сквозь неспло-нные ряды. Почти вся вторая половина XVII века представляет смутное время для Малороссии, подобное Смутному времени Московского государства в начале века: та же шатость, та же нота, отсутствие ясно определенных целей и отношений, дающих твердость человеку и обществу, то же перелетство. Но Московском государстве печальная эпоха была непродолжительна; кроме того, московские люди шатались между своими искателями власти, выставлявшими одинаково народное знамя как скоро явились чужие искатели, то это появление собрало шатающийся народ, поставило его на твердые ноги и повело прекращению Смуты. Но несчастная Малороссия шаталась очень долго, шаталась и между поляками, и между турками. Уже не говоря о том, какой материальный ущерб понесла она от этого как Заднепровье было вконец опустошено и сильно досталось и восточной стороне, не говоря уже о материальном вреде, мы не можем не указать на вредное нравственное влияние, которое должно было испытать народонаселение страны от этой долгой шатости, долгой смуты; не можем не указать, как вредно должны были действовать эти явления на характер народа, расшатывая общество все более и более, ослабляя общественный смысл у народа, отучая его от общественных приемов, отучая его ходить твердо, смотреть прямо в лицо окружающим явлениям, укореняя вредную привычку не верить никому и вместе верить всему и носиться в разные стороны по первому слуху. Общественное развитие было задержано; общество продолжало обнаруживать черты детства. Последующие события XVII и даже XVIII века должны подтвердить правду сказанного.
Цит. по: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. // Соловьв С.М. Сочинении. В 18 кн. Т. 11-12. М., 1991. –С. 180-184
Последствия выбора. Выбор, сделанный на основе естественного мироощущения народа, оказался правильным. Дабы убедиться в этом, достаточно сказать несколько слов о дальнейшей судьбе и роли украинского народа в российской истории XVII—XVIII вв.
В отличие от поляков, ограничивавших, как мы помним, число «реестровых» казаков, московское правительство увеличило реестр на 60 тысяч человек по сравнению с требованиями Богдана Хмельницкого. Фактически реестр охватывал все население слободской Украины. Кроме того, сохранилось пять-семь тысяч запорожских казаков. При польском господстве Украина могла только мечтать о подобном положении. Ни о какой дискриминации украинцев в составе России не было и речи. Более того, в XVII в. очень сильно возросло интеллектуальное влияние украинцев на население России. Украинские монахи и священники — люди образованные, поднаторевшие в диспутах с католиками, знавшие языки, — высоко ценились московской патриархией. Позже, говоря об истории русского церковного раскола, мы будем иметь возможность убедиться, что раскол был конфликтом великорусской (московской) и украинской православных традиций. Украинские монахи сумели победить в этом конфликте и оказали тем самым решающее воздействие на изменение русских церковных обычаев. Имена Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого, Феофана Прокоповича стали неотъемлемой частью истории русской культуры.
Впоследствии, когда на смену национальной политике России пришла политика имперская, украинцы тоже оказались не в проигрыше. Решающую роль здесь сыграли как раз этнические отличия украинцев от великороссов. Эти отличия определялись и этническим субстратом (в состав будущего украинского народа вошли торки, когда-то жившие на границе степи) и проявлялись в некоторых чертах стереотипа поведения (например, украинцы и тогда были более усердными служаками, нежели русские), а также в характере связи этноса с ландшафтом. Об этом имеет смысл рассказать подробнее.
Великороссы, как и донские казаки, расширяя свой этнический ареал, селились, как правило, по берегам рек. Река, ее пойма, служила базой хозяйства русского человека, его основной связью с кормящим ландшафтом. Украинцы, напротив, сумели освоить просторы водоразделов. Они выкапывали колодцы-криницы, делали запруды на ручейках и имели достаточное количество воды. Так на водоразделах возникали хутора с садиками, и, поскольку земля была плодородной, особых забот о хлебе насущном украинцы не знали. Когда же при Екатерине II (1762—1796) в результате двух военных кампаний были завоеваны сначала северный берег Черного моря, а потом Крым, исчезла и существовавшая ранее угроза со стороны татар. При этом для заселения стали доступны новые степные пространства — Дикое поле.
В XVIII в. украинское население быстро росло, и в его составе имелось множество пассионариев, ибо их пассионарные предки, сложившие головы в междоусобицах конца XVII в., успели оставить законное и незаконное потомство. Подавляющее большинство украинских казаков было записано в реестр, поэтому возможность сделать карьеру была практически у каждого. Весь XVIII в. украинцы этим и занимались. В итоге дочь царя Петра I Елизавета Петровна вышла замуж за Алексея Разумовского (брак был морганатическим, без оглашения); его брат, Кирилл Разумовский, стал последним гетманом Украины. И хотя при Екатерине II Украина потеряла свое самоуправление, позиции украинцев при дворе поколеблены не были: обязанности великого канцлера империи исполнял граф Безбородко, который сформулировал свое политическое кредо в следующих словах: «Як матушка-царица захоче, так хай и буде». Ни акцент, ни происхождение Безбородко никого не смущали и не помешали ему стать первым чиновником государства.
Может быть, эта взаимная терпимость украинцев и великороссов и была важнейшим свидетельством правильности выбора, сделанного на Переяславской раде в 1654 г.
Цит. по: Гумилев Л.Н. От Руси к России: Очерки этнической истории . – М., 1992. – С. 254 – 256
«...Русские переселенцы и администрация в основной своей массе легко устанавливали плодотворные контакты с народами Сибири и Дальнего Востока, недаром противодействие миграции русских было столь ничтожно. Конфликты с русскими, если они и возникали на первых порах, например у бурят или якутов, быстро улаживались и не имели тяжких последствий в виде национальной розни. Единственным практическим следствием русского присутствия для аборигенов стал ясак (уплата одного-двух соболей в год), который инородцы понимали как подарок, дань вежливости «белому царю». При огромных пушных ресурсах Сибири дань была ничтожна, в то же время, попав в списки «ясашных» инородцев, местный житель получал от центрального правительства твердые гарантии защиты жизни и имущества. Никакой воевода не имел права казнить «ясашного» инородца: при любых преступлениях дело посылалось на рассмотрение в Москву, а Москва смертных приговоров аборигенам никогда не утверждала...
В целом с установлением власти московского царя образ жизни местного населения Сибири никак не изменился, потому что никто не пытался его сломить и сделать из аборигенов русских. Скорее наоборот. Так, в якутах русские встретили народ, оседлый быт которого был им близок. Россияне, выучив якутский язык и усвоив местные обычаи и навыки, в большей степени приблизились к якутам, чем якуты к ним... Поскольку русские не стали переучивать не похожих на них людей, а предпочли найти с местными жителями общий язык, они прочно закрепились в Сибири, где живут по сей день. Так в очередной раз были подтверждены преимущества уважения к праву других людей жить по-своему...
За считанные десятилетия русский народ освоил колоссальные, хотя и малонаселенные пространства на востоке Евразии, сдерживая при этом агрессию Запада. Включение в Московское царство огромных территорий осуществлялось не за счет истребления присоединяемых народов или насилия над традициями и верой туземцев, а за счет комплиментарных контактов русских с аборигенами или добровольного перехода народов под руку московского царя. Таким образом, колонизация Сибири не похожа ни на истребление североамериканских индейцев англосаксами, ни на работорговлю, осуществлявшуюся французскими и португальскими авантюристами, ни на эксплуатацию яванцев голландскими купцами. А ведь в пору этих «деяний» и англосаксы, и французы, и португальцы, и голландцы уже пережили век Просвещения и гордились своей «цивилизованностью».
Цит. по: Гумилев Л.Н. От Руси до России: Очерки по русской истории. — М., 1996. – С. 261-262.
XVII век - это время самых разных по характеру, социальному составу, требованиям восстаний, бунтов и движений.(См. схему «Народные восстания»)
Многие из них были вызваны конкретными обстоятельствами, часто ошибочными действиями властей.
После Смуты правительство, испытывавшее финансовые трудности и нуждавшееся в средствах для ведения войн с целью возвращения потерянных в Смуту земель, помимо постоянного налога прибегало к чрезвычайным денежным сборам, косвенным налогам. В разоренной событиями Смутного времени стране уплата чрезвычайных налогов часто бывала невозможна из-за нищеты, неплатежеспособности населения России. Недоимки в казну росли.
В 1646 году правительство Алексея Михайловича увеличивает косвенные налоги, подняв цену на соль в четыре раза. Но вместо пополнения казны вновь происходит сокращение доходов, ибо народ оказался не в состоянии покупать соль по новой цене. В 1647 году правительство налог отменяет, но решено было взыскать недоимки за три года любыми способами.
Это решение вылилось в июне 1648 года в открытое восстание в Москве, получившее название "Соляного бунта". Несколько дней Москва была в мятеже: жгли, убивали, грабили всех, кого считали виновником народных бед. К горожанам присоединились стрельцы и пушкари, часть дворян. Восстание удалось подавить лишь с помощью подкупленных стрельцов, которым увеличили жалование.
Восстание, испугавшее власти, во многом способствовало созыву в 1649 году Земского собора и принятию Соборного уложения - нового кодекса законов.
"Соляной бунт" в Москве не был единственным. В 1630 - 1650-х годах восстания произошли более чем в 30 русских городах: Великом Устюге, Воронеже, Новгороде, Пскове, Курске, Владимире, сибирских городах.
Эти восстания не облегчили положение народа. В середине XVII века налоговый гнет возрос еще более. Денег требовали войны, которые вела Россия со Швецией и Польшей, нужны были средства и на содержание государственного аппарата.
В поисках выхода из тяжелого финансового положения русское правительство взамен серебряной монеты с 1654 года по той же цене стало чеканить медную. Медных денег было выпущено так много, что они обесценились. Дороговизна продуктов привела к голоду. Доведенные до отчаяния посадские московские люди летом 1662 года подняли восстание. (Медный бунт.) Оно было жестоко подавлено, но правительство для успокоения народа вынуждено было прекратить чеканку медных денег, которые вновь заменялись серебряными.
В череде этих и других выступлений особо выделяется движение Степана Разина, (которое в историографии советского времени принято было называть "крестьянской войной") Но даже если отойти от классового подхода советского времени, все равно следует отметить, что восстание Разина было крупнейшим выступлением XVII века, с большими действиями двух армий, военными планами и реальной угрозой московскому правительству со стороны восставших.
Усиление феодальной эксплуатации, оформление крепостного права, рост налогового гнета усилили бегство крестьян на окраины страны, в недосягаемые для правительства районы.
Одним из мест, куда направлялись беглые крестьяне, был Дон, где они делались свободными людьми. В казачьих областях с древних пор существовал обычай не выдавать явившихся туда беглецов.
К середине 60-х годов на Дону скопилось большое количество беглых.
В отличие от старых донских казаков эти новоприбывшие люди (их стали называть "голытьбой", "голутвенными казаками") жалования не получали. Пахать землю на Дону казакам запретили, боясь, что земледелие превратит казаков в крестьян и приведет к закрепощению их Москвою.
"Голытьба" активно участвовала в походах против Крыма и Турции, дававших богатую добычу ("походы за зипунами").
В 1658 - 1660 годах турки и крымские татары блокировали выход в Азовское и Черное моря. Объектом нападения казаков все чаще становилось побережье Каспия.
В 1666 году отряд в 500 казаков под предводительством атамана Василия Уса предпринял поход с Дона через Воронеж к Туле, чтобы предложить правительству свои услуги в связи с войной России и Польши, желая получить на военной службе средства к существованию. В дороге к отряду присоединилось множество крестьян и посадского люда. Отряд вырос до 3 тысяч человек.
Против усовцев было собрано большое, хорошо вооруженное правительственное войско, вынудившее повстанцев отойти на Дон. Многие из участников похода Василия Уса впоследствии влились в армию Степана Разина.
В 1667 году "голутвенные казаки" отправились к Каспийскому морю в "поход за зипунами" во главе С.Т. Разиным. Они захватили Яицкий городок (ныне Уральск), сделав его своим опорным пунктом. В 1668 - 1669 годах разинцы подвергли опустошительным набегам западное побережье Каспия, разбив флот иранского шаха, и с богатой добычей вернулись на Дон. Поход этот не выходил за рамки обычного казацкого похода за добычей.
Весной 1670 года С.Разин начал новый поход на Волгу, в котором приняли участие казачество, крестьяне, посадское население, многочисленное нерусское население Поволжья.
Основной целью похода была Москва, маршрутом - Волга, среди восставших был силен наивный монархизм, вера в доброго царя. Гнев их был направлен против воевод, бояр, дворян, всех богатых людей. Их пытали, жестоко казнили, жгли их дома, грабили их имущество, освобождая простой люд от податей и крепостной зависимости.
Восставшие захватили Царицын, Астрахань, без боя сдались Саратов и Самара, затянулось лишь взятие Симбирска. Восстание охватило громадную территорию от низовьев Волги до Нижнего Новгорода, от Украины и до Заволжья.
Лишь весной 1671 года большим напряжением сил 30-тысячной армии против 20-тысячного войска С.Т. Разина правительство смогло снять осаду Симбирска и разгромить восстание.
Сам Разин был захвачен зажиточными домовитыми казаками, выдан правительству и летом 1671 года казнен. Отдельные отряды повстанцев сражались с царскими войсками до осени 1671 года.
Анализируя причины поражения восстания, исследователи прежде всего отмечают невысоки уровень военной организации; разобщенность восставших; разнохарактерность целей и требований различных социальных и национальных слоев участников вооруженной борьбы.
Восстание С.Т. Разина заставило правительство искать пути укрепления существующего строя. Усиливается власть воевод на местах, были продолжены преобразования в армии; начинается переход к системе подворного обложения.
Одной из форм протеста в XVII веке стало движение раскольников.
В 1653 году по инициативе патриарха Никона в Русской православной церкви была проведена реформа, призванная ликвидировать разночтения в книгах и обрядах, накопившиеся за долгие столетия.
Началось исправление церковных книг по греческим образцам. Вместо старорусской была введена греческая обрядность: двоеперстие было заменено троеперстием, символом веры был объявлен четырехконечный крест вместо восьмиконечного.
Нововведения были закреплены Собором русского духовенства в 1654 году, и в 1655 году одобрены константинопольским патриархом от имени всех восточных православных церквей.
Однако реформа, проводимая поспешно, без подготовки к ней русского общества вызвала сильное противоборство в среде русского духовенства и верующих. В 1656 году защитники старых обрядов, признанным лидером которых стал протопоп Аввакум, были отлучены от церкви. Но эта мера не помогла. Возникло течение старообрядцев, создавших свои церковные организацию. В Русской православной церкви, таким образом, произошел раскол. Старообрядцы, спасаясь от преследования, уходили в далекие леса и за Волгу, где основывали раскольничьи общины - скиты. Ответом на преследования стали акции массового самосожжения, запощевания (голодной смерти).
Движение старообрядцев приобрело и социальный характер. Старая вера стала знамением в борьбе против усиления крепостничества.
Наиболее мощно протест против церковной реформы проявился в Соловецком восстании. Богатый и знаменитый Соловецкий монастырь открыто отказался признать все новшества, введенные Никоном, повиноваться решениям Собора. В Соловки было послано войско, но монахи затворились в монастыре, оказали вооруженное сопротивление.
Началась осада монастыря, длившаяся около восьми лет (1668 – 1676 г.). Стояние монахов за старую веру послужило примером для многих.
После подавления Соловецкого восстания усилились гонения на раскольников. В 1682 году были сожжены Аввакум и многие его сторонники. В 1684 году последовал указ, по которому староверов надлежало пытать, а в случае непокорения - сжечь. Однако и эти меры не ликвидировали движение сторонников старой веры
В конце XVII века Россию потрясли стрелецкие бунты. К этому времени, в связи с созданием полков нового строя, роль стрельцов сократилась, они потеряли многие привилегии. Стрельцы не только несли военную службу, но и активно занимались хозяйственной деятельностью. Самоуправство стрелецких полковников, частая задержка жалования, обязанность платить налоги и пошлины с промыслов, рост имущественного неравенства в их среде - все вызывало недовольство стрельцов.
Этим недовольством ловко воспользовалось боярство в борьбе за власть после смерти Федора Алексеевича, спровоцировав стрелецкие мятежи 1682, 1689 и 1696 годов.
Итогом мятежей, активного участия стрельцов в политической борьбе около трона явилось коренное реформирование армии, проведенное Петром I и приведшее к расформированию стрелецких войск.
Городские и крестьянские восстания, стрелецкие и раскольнические бунты сообщили, по словам В.О.Ключевского, "тревожный характер XVII веку". Требования восставших привлекали внимание правительства к насущным, назревшим проблемам, подталкивали его к преобразованиям.
Цит. по: История России с древнейших времен. Учеб. пособие/Иван. Гос. Энерг. Ун-т. – Иваново, 2003. – C. 115 - 120
Борьба населения нашего края с польской интервенцией в начале XVII века
В начале XVII века польские и шведские феодалы предприняли широкомасштабную интервенцию против России. На русский престол взошёл ставленник польских панов Лжедмитрий I — беглый русский монах Григорий Отрепьев. Однако ему удалось продержаться в Москве всего около года, он был убит в результате народного восстания. В 1608 году в Россию вторгся новый самозванец Лжедмитрий II с большим войском поляков. Он осадил Москву, а отдельные польские отряды рассыпались по так называемому Замосковному краю, куда входила и территория Верхней Волги. Им удалось захватить Кострому, Галич, Суздаль, Шую, Лух и другие города. На сторону поляков переметнулось немало русских из имущих слоев, среди них были воеводы Плещеев из Суздаля и Просовецкий из Луха. Такие изменники получили в народе презрительное прозвание "тушинцев" по названию подмосковного села Тушино, где находился лагерь интервентов, осаждавших столицу. Суздаль и Лух стали опорными базами поляков и тушинцев, откуда они совершали грабительские набеги на города и сёла нашего края. Уже в октябре 1608 года поляками была захвачена Гаврилова слобода (ныне - Гаврилов Посад), в ней стоял отряд пана Яна Ковецкого, в соседнем селе Осановце остановился с отрядом ротмистр Сума, небольшие вражеские гарнизоны стояли и в других сёлах современного Гаврилово-Посадского района - Шекшове и Глумове. Интервенты убивали недовольных, насильничали, грабили; награбленное обычно отправлялось в многолюдный польский лагерь, осаждавший Троице-Сергиев монастырь под Москвой. Побывали они и в селе Иванове. Воевода Фёдор Плещеев писал польскому гетману Яну Сапеге; "Послал я от себя... пана Мартына Собельского с казаками, да с ним же с Мартыном пошел Лисовского полку пан Чижевский с казаками и божьею милостью на Волге город Плёс взяли, пришли назад в Суздальский уезд, в старые таборы, в село Иваново-Кохму". Выражение "старые таборы", относившееся к селу Иванову, свидетельствует о том, что оно, наряду с Суздалем и Лухом, было какое-то время опорной базой для разбойничьих походов поляков.
Конец 1608 года и первая половина 1609 оказались особенно насыщенными событиями, связанными с иноземной интервенцией в нашем крае. Бесчинства поляков, тушинцев и примкнувших к ним казаков вызвали справедливое возмущение населения. Чаша терпения, как видно, переполнилась, когда в декабре 1608 года в Суздальский уезд (занимавший значительную часть территории нашего края) явился для сбора дани польский пан Комаровский с отрядом.
В конце XVI века Григорий Отрепьев некоторое время жил в Спасо-Евфимиевом монастыре в Суздале, а затем - в Спасо-Кукоцком монастыре, который находился возле села Серби-лово Гаврилово-Посадского района. Об этом свидетельствует документ "Иное сказание о самозванце".
10 декабря 1608 года жители Шуи, первоначально присягнувшие Лжедмитрию II и "целовавшие ему крест", отреклись от самозванца. Они не только сами выступили против интервентов, но и послали грамоту в соседнюю Ярополчскую волость (район города Вязников), которая под влиянием шуян тоже отказалась признать самозванца законным царём. Чтобы наказать непокорных, Фёдор Плещеев с отрядом предпринял поход на Шую в декабре того же года. Ему удалось взять город, и он хвастливо писал Яну Сапеге, что его войска "посады шуйские пожгли". При этом в письме упомянуто, что защитники города "бились с нами насмерть".
В начале 1609 года в нашем крае развернулось широкое патриотическое движение против поляков. Никоновская летопись сообщала: "Вложи бог мысль добрую во всех чёрных людях, и начаша збиратися по городам и волостям, в Юрьевце Повольском собрашася с сотником, с Фёдором Красным, да ещё с крестьянином с Григорием с Лапшой,... на Холую Илейка Денгин". Характерно, что этот официально составленный документ особо подчёркивал народный характер движения, шедшего от "чёрных людей", и даже сообщал их имена -Григорий Лапша и Илья Деньгин, собиравший людей в слободе Холуй. К летописному свидетельству следует добавить, что важным центром движения сопротивления стала Кинешма, здесь его возглавил местный воевода Фёдор Боборыкин.
Изменнику Плещееву недолго пришлось торжествовать после победы над шуянами. 11 февраля 1609 года крупные силы кинешемцев во главе с Фёдором Боборыкиным "лыжные и конные" напали на Плещеева возле села Дунилова (Шуйский район) и наголову разбили его отряд, состоявший из суздальцев и изменников из Луха. Только убитыми Плещеев потерял 130 человек, кинешемцы захватили различные трофеи, в том числе три пушки. Патриотам удалось очистить от тушинцев и город Лух.
Эти события не на шутку встревожили поляков и самого Лжедмитрия. Уже через несколько дней после сражения под Дуниловым он отправил грамоту гетману Сапеге с требованием послать на помощь Плещееву одного из лучших польских полководцев пана Александра Лисовского. Уже 6 марта 1609 года оправившиеся после разфома поляки нанесли поражение отряду патриотов возле Холуя, тушинцы снова сумели овладеть Л ухом. В мае пан Лисовский неожиданно появился под Кинешмой с отрядом конных и пеших воинов. Кинешемцы смело выступили навстречу неприятелю. 25 мая 1609 года в двух верстах от города в районе современного кинешемского завода имени Калинина состоялось ожесточенное сражение. Ополчение недостаточно обученных горожан не смогло противостоять хорошо вооруженному и многочисленному отряду Лисовского. Сыграло свою роль и то, что в ходе битвы пал отважный воевода Фёдор Боборыкин. Поляки оттеснили ополченцев и на следующий день ворвались в Кинешму. Несмотря на отчаянное сопротивление жителей, она была захвачена врагом и подверглась жестокому разграблению. Помощь кинешемцам пытался оказать отряд из Юрьевца, подошедший к уже захваченному врагом городу. Однако юрьевчане вынуждены были отойти. Лисовский, простояв на пепелище Кинешмы десять дней, двинулся разорять окрестные земли. При приближении поляков к Юрьевцу всё население, прихватив свой скарб, переправилось на противоположный берег Волги, город был захвачен интервентами. Однако это был последний успех Лисовского. Его войско, засевшее рядом с Юрьевцем на острове посреди Волги, было застигнуто врасплох ратью, пришедшей .на судах из Нижнего Новгорода. Летопись сообщала о печальной участи захватчиков: "Побиша их до конца, а инии и в Волге истопоша. Лисовский же утече с малыми людьми". В конце 1609 года большая часть территории нашего края была очищена от поляков и изменников - тушинцев.
Однако, в руках поляков оставалась еще Москва и другие русские города. Только в 1611-1612 годах патриотические силы России сумели объединиться и окончательно освободить родину от интервентов. Инициатором широкого патриотического движения, начавшегося в Нижнем Новгороде, стал Козьма Минин. Во главе собиравшегося здесь ополчения решено было поставить популярного в народе князя Дмитрия Михайловича Пожарского (1578-1642), происходившего из небогатого, но древнего рода Стародубских князей. Вотчинные владения Пожарских в различное время располагались на территории нашего края в Южском, Пестяковском, Верхне-Ландеховском районах. В разное время им принадлежали доныне существующие села - Мугреево, Мыт, Верхний и Нижний Ландехи, Пестяки, Холуй. Д.М. Пожарский еще в марте 1611 года принимал активное участие в восстании москвичей против поляков, получил здесь тяжелое ранение и был увезен в свою вотчину село Мугреево (в современном Южском районе). Жители Нижнего Новгорода снарядили к князю посольство, в составе которого были архимандрит Феодосии и "сын боярский" Ждан Болтин, в Мугреево приезжал к Пожарскому и Козьма Минин. Князь, несмотря на то, что он еще не совсем оправился от ран, согласился встать во главе ополчения. В октябре 1611 года он выехал из Мугреева в Нижний Новгород.
Войско Минина и Пожарского, выйдя в начале марта 1612 года по зимнему пути из Нижнего Новгорода, отправилось к Москве не прямо, а окольным путём, через поволжские земли. Здесь Д.М. Пожарский надеялся значительно пополнить силы своего войска. Его расчеты оправдались; ополчение, проходя по территории нашего края, приняло в свои ряды значительное пополнение из местных жителей. История донесла до нас имена руководителей крестьянских отрядов, влившихся в войско Пожарского, это уже упоминавшийся Григорий Лапша и Фёдор Ремень. По преданию, Ремень стал одним из близких помощников Козьмы Минина. Память об этих народных героях сохранилась в названиях деревни Лапшихи под Кинешмой и Ременновской улицы в том же городе. В Юрьевце к ополчению присоединился отряд местных татар, которым юрьевчане положили жалование за военную службу. Жители Юрьевца, а также Кинешмы пожертвовали деньги в фонд ополчения. В Кинешме войско Минина и Пожарского расположилось на несколько дней на отдых, тем временем вперёд, в Плёс, была выслана артель плотников, чтобы подготовить плоты и паромы для переправы через Волгу. В дальнейшем наши земляки, сражавшиеся под знаменами Пожарского, принимали участие в боях при освобождении Москвы от захватчиков и в окончательном изгнании их из России.
Однако, отдельные отряды поляков, казаков и тушинцев под руководством Лисовского и его сторонников бесчинствовали на территории края ещё несколько лет. Это были не регулярные войска, а настоящие разбойничьи шайки.
В частности, в 1615,1616 и 1619 годах ими были совершены набеги на Шую. В документах, относящихся к 1617 году, перечислены разграбленные в это время Лисовским сёла и деревни, они до сих пор существуют на карте области. Это Сергеево, Пупки, Павлюково в Шуйском районе, Большие и Малые Дорки, Потанино в Палехском районе.
"Смутное время" отрицательно сказалось на социально-экономической жизни края. Заметно уменьшилась в начале XVII века численность сельского населения, были разорены многие города. Однако, уже к 30-м годам экономика края, в первую очередь, земледелие, а также ремёсла и торговля снова получили широкое развитие.
Цит. по: Балдин К.Е., Ильин Г.В. Ивановский край в истории Отечества. – 2-е изд. доп. – Иваново, 1998. – С. 13 - 16.
Социально-экономическое развитие Ивановского края в XVII столетии
Одной из основных социально-экономических тенденций в XVII веке стало значительное укрепление феодального землевладения. С одной стороны, расширялись земли боярско-княжеской знати, с другой - увеличивалось мелкое и среднее поместное землевладение дворян, которым первые Романовы достаточно щедро раздавали земли. Среди титулованных вотчинников нашего края следует отметить князей Голицыных, владевших слободой Холуй; Черкасских, которым принадлежали сёла Иваново, Васильевское, Нижний Ландех. Село Лежнево в XVII веке принадлежало Пушкиным - предкам поэта, его хозяевами были последовательно Григорий Гаврилович, Матвей Степанович и Фёдор Матвеевич Пушкины. Последний в конце столетия принял участие в заговоре полковника Циклера, направленном против юного Петра I, и был казнён, именно об этих событиях поэт писал: "...С Петром мой пращур не поладил и был за то повешен им" (справедливости ради уточним, что Ф.М. Пушкин был не повешен, а обезглавлен).
Наряду со знатью, владевшей десятками и сотнями тысяч крепостных в разных местностях России, росла и укреплялась поместная дворянская прослойка. Типичным представителем её был, например, Данила Змеев, которому Василий Шуйский пожаловал за "московское осадное сидение" большое село Кузнецово (Шуйский район), к той же категории средних и мелких землевладельцев принадлежали дворяне Кашинцовы, имевшие поместья в окрестностях Шуи.
Значительные масштабы приобрело монастырское землевладение. По-прежнему, как и в предыдущее столетие, десятки деревень и сёл принадлежали в крае богатому суздальскому Спасо-Евфимиевскому монастырю. Пашнями, покосами, рыбными ловлями владели многочисленные монастыри, расположенные в пределах нынешней Ивановской области: Воробьёвский (село Дунилово Шуйского района), Николо-Писчуговский (Комсомольский район), Николо-Борковский (близ поселка Холуй) и др. Отметим, что последний из них был основан одним из сыновей Д.М. Пожарского по желанию самого полководца. Наиболее богатым из местных монастырей был в этот период Николо-Шартомский, ему принадлежало 1470 душ крестьян в современном Шуйском районе, а такие соляные варницы возле города Нерехты.
Кроме частновладельческих и монастырских земель в нашем крае были и дворцовые земли, которыми распоряжался сам царь. Они охватывали почти полностью Юрьевецкий и Пучежский районы, дворцовыми сёлами были Дунилово (Шуйский район) и Гари (Ильинский район). Эти земли поставляли все необходимое для царского двора. Так, оброк, отправлявшийся из Дунилова в Москву, включал хлеб, мед, воск, соления, орехи, мясо, рыбу, грибы, сукно, холст, шубы и многое другое. Из дворцового фонда производились царем земельные пожертвования. В 1685 году Дунилово и его окрестности были отданы боярину Федору Абрамовичу Лопухину, на дочери которого женился Петр I. Этот дар был весьма щедрым. В руки Лопухина перешло 56 сел и деревень, в которых насчитывалось 1660 душ крестьян. Дворцовому ведомству принадлежал также конный завод в Гавриловой слободе. Есть предположение, что в XVII веке это был один из самых крупных конных заводов в России. К нему были приписаны окрестные села и деревни Ярышево, Закомелье, Шекшово и др., их крестьяне должны были снабжать фуражом государственных лошадей. Заводу принадлежали также обширные луга по рекам Ирмесу и Воймиге.
Административное деление края в XVII веке значительно отличалось от современного, границы XVII века не имели ничего общего даже с делением
XVIII и XIX столетий. Основной административной единицей в это время был уезд. Центральные и западные районы области, а также Южский, Пестяковский, Верхне-Ландеховский районы входили в Суздальский уезд, восточные - в Юрьевецкий, северные - в Костромской. Существовали также небольшие Кинешемский, Лухский и Шуйский уезды. Уезды делились на станы, в частности, окрестности Иванова входили в Талицкий стан, Южский район в Стародубо-Ряполовский стан.
В рассматриваемый период в хозяйственной жизни края происходили важные изменения - начал формироваться всероссийский внутренний рынок. Возникала более или менее отчётливая специализация различных районов на производстве тех или иных видов сельскохозяйственной или ремесленной продукции. Естественным следствием этого становился интенсивный торговый обмен между отдельными регионами, в этой связи существенно возросла в XVII веке ярмарочная торговля.
Замосковный край, куда входила территория современной Ивановской области, не отличался плодородием почвы, и выращенный урожай зачастую не мог прокормить в течение года растущее население. Поэтому для многих крестьян дополнительным источником существования становились промыслы. Нередко крестьяне совсем забрасывали землю и жили только ремесленным трудом, такое хозяйство называлось "непашенным". Существовали целые сёла, где население почти не занималось сельским хозяйством. В селе Иванове в 1630 году из 89 крестьянских дворов 73 были непашенными, а по переписи 1667 года из 312 дворов того же села только 38 значились как "пашенные". К концу XVII века относятся первые свидетельства о том, что в Иванове развивалось текстильное производство. Это челобитная ивановского крестьянина Трифона Григорьева от 1691 года, жаловавшегося на то, что в Холуе во время ярмарки его ограбили и "сняли" с него 12 рублей, вырученных им за "холщёвый промысел". Изготовление тканей было развито и в селе Тейкове. Это видно из документа 1672 года, в котором сказано, что на Макарьевской ярмарке была куплена для тейковчан краска; несомненно, она предназначалась для окраски тканей. В окрестностях Шуи - в селах Дунилове, Афанасьевском, Васильевском выделывали кожи, шили полушубки, тулупы, рукавицы, именно в связи с этим крупнейший местный феодал - князь Шуйский - получил прозвище "шубника".
В городах ремесло также получало всё более широкое распространение. Предметом гордости шуян было мыловаренное производство, в XVII веке в Шуе работало 11 "мыльных варниц", 16 кожевенных заводов (под словом "завод" здесь следует иметь в виду ремесленную мастерскую), 14 сыромятных, 7 скорняжных, 4 рукавичных и 4 меднокотельных завода, 11 кузниц, существовало и "иконописное мастерство". При этом Шуя не отличалась очень большими размерами среди соседних городов. Так, по переписи 1681 года здесь значилось 203 двора, во Владимире - 400, в Суздале - 515.
Продавали ремесленный товар как на всероссийских ярмарках - Макарьевской, Ирбитской и др., так и на местных. Среди них наибольшую известность получили Троицкая и Борисоглебская ярмарки в Шуе, ярмарки в сёлах Введенье, Дунилово, Писцово, Холуй. Специально для торговли в Шуе был построен обширный гостиный двор. Здесь торговали местные и приезжие купцы и ремесленники. Среди них было много ивановцев, по этому поводу некто Лучка Ялагин (вероятно, управляющий вотчиной) сообщал своему хозяину, князю Черкасскому, что крестьяне из Иванова "почасту в Шую с товаренцом волочатца". В Шуе у князей Черкасских был особый осадный (то есть освобожденный от различных пошлин и сборов) двор, заведённый, вероятно, для тех ивановцев, которые приезжали сюда по торговым делам.
О том, что можно было купить на Шуйском гостином дворе, свидетельствует отрывок из таможенной книги города Юрьева-Польского. В нём говорится, что юрьевский крестьянин привез из Шуи 90 сит, 180 рогож, 50 кулей, 100 деревянных ставцов (деревянная посуда). Здесь можно было купить и съестные припасы, домашних животных. География торговых связей Шуи была исключительно широкой, в гостином дворе была даже лавка английской торговой компании.
За пределы нашего края товары вывозились, как правило, по Волге через Кинешму, Плёс, Юрьевец. Существовало торговое судоходство и по реке Тезе. Оно известно с 1611 года, когда последовал указ о сборе пошлин с судов, идущих вверх по Тезе в Шую с товаром. Теза в XVII веке была гораздо полноводней, чем сейчас, по реке могли проходить крупные суда - барки, называвшиеся "тезянками". От 1686 года сохранилась грамота царей Петра и Ивана и царевны Софьи, где запрещалось перегораживать Тезу мельничными плотинами в ущерб судоходству. Купцы из нашего края возили товары и в весьма отдалённые районы. В таможенных книгах городов Великого Устюга и Тотьмы упомянуты в XVII веке торговцы из Кинешмы и Решмы. Кинешемские купцы проникали со своими товарами и в Сибирь. Торговые люди везли товар также за границу, в документе 1654 года упомянуты "костромитин Ивашко" и "кинешемец Микитка", ездившие торговать в Тилянь" и "Кизилбашские города", т.е. в Персию.
В XVII веке значительно усилился феодальный гнёт, происходит окончательное закрепощение крестьян. Это вызвало целый ряд беспрецедентных по своим масштабам народных выступлений - крестьянские восстания под руководством И. Болотникова и С. Разина, городские восстания середины XVII века. На территории нашего края таких крупных народных выступлений не было. Наиболее распространёнными формами протеста крестьян и посадских людей были побеги, подача прошений. Беглые чаше всего уходили в разбойничьи ватаги, которые нападали на богатых людей и грабили их. Старинные акты и предания XVII века пестрят упоминаниями о "разбоях" и "татьбе" в окрестностях Шуи и села Иванова, в других местах нашего края.
Своеобразной формой социального протеста был раскол, возникший после церковной реформы патриарха Никона (1608-1681). Религиозная оболочка старообрядчества в значительной степени скрывала недовольство людей феодальной эксплуатацией и произволом светских властей. С нашим краем был связан один из наиболее видных идеологов и вождей раскола протопоп Аввакум Петрович (1620-1682). В 1652 году он два месяца исправлял священническую должность в городе Юрьевце. Раскольничье учение активно пропагандировалось во второй половине XVII века в районе Кинешмы, Решмы, Юрьевце. Здесь создали группы своих приверженцев монах Калитой Колесников и его ученик Подрешетников. Они убеждали народ не ходить в церковь, не молиться официальным иконам, не слушать священников. Старообрядческая община существовала и в селе Иванове. Об этом свидетельствует относящийся к 60-м годам XVII века документ - "извет" (донос) некого старца Серапиона "на новых еретиков, на богомерзких пустынников и лживых учителей", где обличаются местные раскольники. Как явствует из этого документа, раскольничья идеология приняла в Иванове крайние формы, отрицалась не только официальная церковь, но и царская власть.
Культурное наследие, оставшееся нам от XVII века, сравнительно небогато. В нашем крае не было крупных административных, торгово-промышленных и религиозных центров, таких, как соседние Кострома, Владимир, Суздаль, Нижний Новгород. Памятников архитектуры, возведённых до XVII века, в области нет, а те, которые относятся к этому столетию, насчитываются единицами. Среди них особое место занимает комплекс зданий Николо-Шартомского монастыря рядом с селом Введенье Шуйского района - Никольский собор, построенный в 1651 году, и Казанская церковь (1678). Большой интерес представляют также Воскресенская церковь (1680), стоящая в центре посёлка Лух, и две Троицкие церкви (зимняя и летняя) в поселке Писцово. В этом же столетии были возведены такие памятники как Успенская церковь и Щудровская палатка в Иванове. Успенская деревянная церковь, расположенная в начале улицы Фрунзе, первоначально находилась на территории Покровского монастыря, стоявшего в XVII веке на месте современного Дворца искусств на площади Пушкина. Затем её дважды переносили с места на место, пока она не была поставлена там, где расположена в настоящее время. Что касается Щудровской палатки, то она в XVII столетии служила вотчинной конторой князей Черкасских, отсюда наместники князя управляли селом и окрестными деревнями, входившими в княжескую вотчину. Свое название палатка получила по имени местного крестьянина Щудрова, который в начале XIX века приспособил здание под мастерскую для отделки тканей.
В XVII веке в нашем крае получило широкое распространение иконописа-ние. Центрами его были не только широко известные села Палех и Холуй, но и города Кинешма и Шуя. Многие иконы, изготовленные умелыми мастерами, представляли собой настоящие произведения искусства. Однако большая часть их писалась по шаблонам и была рассчитана на массового потребителя. Их сотнями и тысячами покупали крестьяне и посадское население. В документе 1688 года говорилось. Что «в некой веси Суздальского уезда, иже именуется село Холуй, поселяне пишут иконы без всякого рассуждения и страха» Это свидетельствовало о том, что «богомазы» не всегда придерживались жестких церковных канонов в своем ремесле. Иконы, изготовленные в нашем крае, продавались на местных ярмарках, вывозились и за его пределы. Грамота от 1650 года сообщала о том, что крестьяне из окрестностей Шуи регулярно отправлялись «в ходьбу в Украйные города иконы менять».
Цит. по: Балдин К.Е., Ильин Г.В. Ивановский край в истории Отечества. – 2-е изд. доп. – Иваново, 1998. – С. 16 - 20.
(...) Глава XI. Суд о крестьянех. А в ней 34 статьи
1. Которые государевы дворцовых сел и черных волостей крестьяне и бобыли выбежав из государевых дворцовых сел и ис черных волостей, живут за патриархом или за митрополиты, и за архиепископы, и епископом, или за монастыри или за бояры, или за околничими и за думными, и за комнатными людьми, и за стольники и за стряпчими, и за дворяны московскими, и за дьяки, и за жильцы, и за городовыми дворяны и детьми боярскими, и за иноземцы и за всякими вотчинники и помещики, а в писцовых книгах, которые книги писцы подали в Поместной и в (ы)ные приказы после московского пожару прошлого 134 году, те беглые крестьяне, или отцы их. Написаны за государем, и тех государевых беглых крестьян и бобылей сыскивая свозити в государевы дворцовые села и в черные волости, на старые их жеребьи, по писцовым книгам з женами и з детьми и со всеми их Крестьянскими животы без урочных лет.
2. Такъже будет кто вотчинники и помещики учнут государю бити челом о беглых своих крестьянех и о бобылях, и скажут, что их крестьяне и бобыли, выбежав из-за них, живут в государевых в дворцовых селех, и в черных волос-тах, или на посадех в посадских людех, или в стрельцах, или в казаках, или в пушкарях, или в и (ы)ных в каких-нибудь в служилых людех в Замосковных и в Украинных городех, или за патриархом, или за митрополиты, или за архиепископы и епископы, или за монастыри, или за бояры, и за околничими, и за думными и за комнатными людьми, и за столники, и за стряпчими, и за дворяны московскими, и за дьяки, и за жилцы, и за городовыми дворяны и детми боярскими, и за иноземцы, и за всякими вотчинники и помещики: и тех крестьян и бобылей по суду и по сыску слдавати по писцовым книгам, которыя книги писцы в Поместной приказ отдали после московского пожару прошлого 134-го году, будет те их беглыя крестьяне, или тех их беглых крестьян отцы, в тех писцовых книгах за ними написаны, или после тех писцовых книг те же крестьяне, или их дети по новым дачам написаны за кем в отделных или в отказных книгах. А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без урочных лет.
(...) 9. А которые крестьяне и бобыли за кем написаны в переписных книгах прошлых, 154-го и 155-го годов, и после тех переписных книг из-за тех людей, за кем они в переписных книгах написаны, збежали или впередь учнут бегати: и тех беглых крестьян и бобылей, и их братью, и детей, и племянников, и внучат з женами и з детьми и со всеми животы, и с хлебом стоячим и с молоченым (отдавать из бегов тем людем, из-за кого они выбежат, по переписным книгам, без урочных лет, а впредь отнюд никому чюжих крестьян не приимать, И за собою не держать.
(...) 22. А которые крестианские дети от отцов своих и от матерей учнут отпиратися: и тех пытати. (...)
30. А за которыми помещики и вотчинники крестьяне и бобыли в писцовых, или во отдельных или во отказных книгах, и в выписях написаны на по-местных их и на вотчинных землях порознь, и тем помещикам и вотчинником крестьян своих с поместных своих земель на вотчинныя свои земли не сводити, и тем своих поместей не пустошити.
(...) 32. А будет чьи крестьяне и бобыли учнут у кого наймоватися в работу и тем крестьяном и бобылем у всяких чинов людей наймоватися на работу по записям, и без записей поволно. А тем людем, у кого они в работу наймутся, жилых и ссудных записей и служилых кабал на них не имати и ничим их себе не крепити, и как от них те наймиты отработаются, и им отпущати их от себя безо всякаго задержания. (...)
Глава XIX. О посадских людех. А в ней 40 статей
1. Которыя слободы на Москве патриарши и митрополичи, и владычни, и монастырская, и бояр и околничих и думных и ближних, и всяких чинов людей, а в тех слободах живут торговые и ремесленые люди и всякими торговыми промыслы промышляют и лавками владеют, а государевых податей не платят, и служеб не служат, и те все слободы со всеми людми, которые в тех слободах живут, всех взята за государя в тягло и в службы безлетно и бесповоротно, опричь кабалных людей. А кабалных людей, по роспросу будет скажется, что они их вечные, отдавати тем людем, чьи они, и велеть их свесть на свои дворы. А которые и кабальные люди, а отцы их и родители их были посадския люди, или из государевых волостей: и тех имать в посады жить. А впредь, опричь государевых слобод, ничьим слободам на Москве и в городех не быть. А у патриарха слободы взяти совсем опричь тех дворовых людей, которые изстари за прежними патриархи живали в их патриарших чинех дети боярские, певчие, дьяки, подьячие, истопники, сторожи, повары и хлебники, конюхи и иные чинов дворовых его людей, которым дается годовое жалованье и хлеб. (...)
5. А которыя слободы патриарши и властелинския, и монастырския, и боярския, и думных и всяких чинов людей около Москвы, и те слободы со всякими промышленными людми, опричь кабалных людей, потому же по сыску, взяти за государя. А пашенных крестьян будет которые объявятся по роспросу их поместей и вотчин старинные крестьяне, а привезены на те земли, и с тех слобод велети тем людем, у кого те слободы будут взяты, свести в свои вотчины и в поместья. А будет у тех пашенных крестьян на Москве и в городех есть лавки и погребы и соляные варницы, и им те лавки и погребы и варницы продать государевым тяглым людем, а впредь лавок и погребов и варниц опричь государевых тяглых людей никому не держати.
6. А выгону быта около Москвы на все стороны от Земляного города ото рву по две версты, а отмерити те выгоны новою саженью, которая сажень, по государеву указу, зделана в три аршина, а в версте учинили по тысечи сажен.
7. А которые патриарши, и властелинские и монастырские, и боярских и околничих и думных и всяких чинов людей слободы устроены в городех на государевых посадских землях, или на белых местех, на купленых и не на куп-леных, или на животинных выпусках без государева указу: и те слободы со всеми людми и з землями, по роспросу, взята в посад без лет и бесповоротно, за то, не строй на государево земле слобод, и не покупай посадской земли. (...)
11. А которые в городех стрелцы, и казаки, и драгуны всякими торговыми промыслы промышляют, и в лавках сидят, и тем стрельцом и казаком, и драгуном, с торговых своих промыслов платити таможенныя пошлины, а с лавок оброк, а с посадскими людми тягла им не платити, и тяглых служеб не служити. (...)
13. А которые московские и городовые посадские тяглые люди сами, или отцы их в прошлых годех живали на Москве, и в городех на посадех и в слободах в тягле, и тягло платили, а иные жили. на посадех же и в слободах у тяглых людей в свделцах и в наймитах, а ныне оне живут в заклатчиках за патриархом же, и за митрополиты, и за архиепископы, и за епископы, и за монастыри, и за бояры, и за околничими, и за думными, и за ближними и за вся-ких чинов людми на Москве и в городех, на их дворех, и в вотчинах, и в поместьях и на церковных землях, и тех всех сыскивати и свозити на старые их посадские места, где кто живал напередь сего, безлетно же и бесповоротно. И дыкредь тем всем людем, которые взяты будут за государя, ни за ково в за-клатчики не записыватися, и ничьими крестьяны и людми не называтася. А будет они въпередь учнут за ково закладыватися и называтися чьими крестьяны иди людьми; и им за то чинити жестокое наказанье, бита их кнутом по торгом и ссылати их в Сибирь на житье на Лену. Да и тем людем, которые их учнут впередь за себя приимати в закладчики, по тому же быта от государя в великой опале, и земли где за ними те закладчики впередь учнуть жиги, имати на государя. (...)
21. А которые посадские люди давали дочерей своих девок за волных за всяких людей, и тех волных людей по женам их в черныя слободы не имати.
22. А которые водные люди поженилися на посадских на тяглых вдовах, и поженяся с тягла сошли, а прежние мужья тех их жен написаны в писцовых книгах на посадех в тягле, и тех людей, которые женилися тяглых людей на женах, имати на посад для того, что они поженилися на тяглых женках, и шли к ним в домы.
23. А которые посадские люди зятей своих приимали в домы, и за них давали дочерей своих для того, чтобы тем их зятем жита в их домех, по их живот и их кормити, и тем всем жиги в тягле в сотнях и в слободах; а будет за кого выдут, и их взяти в посад. (...) 37. А будет чьи нибудь старинные, или кабальные люди, или крестьяне и бобыли, которые за кем написаны в писцовых книгах, бегаючи у кого женятся на Москве и в городех у посадских людей, на дочерях на девках, или на вдовах, и таких беглых людей по крепостям, а крестьян по писцовым книгам с посадов отдавати з женами их и з детьми тем людем, из за кого они збежат, а в посад их в тягло по женам их не имати.
(...) 39. А которые тяглые люди продают беломесцом тяглыя свои дворы, а пишут вместо купчих закладные, и те свои дворы просрочивают, а те люди, кому они те свои дворы заложа просрочат обеливают, и черным людем в черных сотнях и слободах тяглых дворов и дворовых мест нетяглым людем не за-кладывати, и не продавата. А кто продаст, или заложит белым людем тяглой двор, и те дворы имати и отдавати безденежно в сотни, а по закладным у кого те дворы были заложены в денгах отказывата. А кто черные люди те свои дворы продадут, или заложат, и тех черных людей за воровство биги кнутом.
40. А у кого всяких чинов у руских людей дворы на Москве в Китае и в Белом и в Земляном городе в загородских слободах, и тех дворов и дворовых мест у руских людей немцам и немкам вдовам не покупати, и в заклад не имати. А которые немцы и их жены и дети у руских людей дворы или места дворовые учнут покупати, или по закладным учнут бита челом на руских людей, и купчие и закладные учнут приносита к записке в Земской приказ, и тех купчих и закладных не записывати. А будет кто руские люди учнут немцам, или немкам дворы и дворовыя места продавата, и им за то от государя быта в опале. А на которых немецких дворех поставлены немецкие керки, и те керки сломати, и впередь в Китае и в Белом и в Земляном городе на немецких дворех керкам не быта. А быта им за городом за Земляном, от церквей божиих в далных местех.
Цит. по Хрестоматия по истории СССР. XVI -ХVП вв. / Под ред. А.А. Зимина./Сост. В.А. Александров и ВД. Корецкий. - М., 1962.
"Прелестные Грамоты" С.Разина
1. Грамота от Степана Тимофеевича от Разина. Пишет вам Степан Тимофеевич всей черни. Хто хочет богу да государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичю, и я выслал казаков, и вам бы за(о)дно измеников вывадить и мирских кравапивцев вывадить.
И <...> мои казаки како промысь (промысл. - Сост.) станут чинить, и ва[м] бы <...> итигь к ним в совет, и кабальныя и апальныя шли бы в по[л]к к моим казакам.
2. От донских и от яицких атаманов молотцов, от Стефана Тимофеевича и ото всего великого войска Донского и Яицкого наметь Цывильского уезду розных сел и деревень черней руским людем и татаром и чюваше и мордве. Стоять бы вам черне, руские люди и татаровя и чювяша, за дом пресвятые богородицы и за всех святых, и за великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича <...> (т), и за благоверных царевичев, и за веру православных християн. А как не Цывильска к вам, к черне, руские люди и татарови и чюваша и мордва, высылыцики в Цывильской уезд по селом и по деревням будут и станут загонеть в осад стоять в Цывильску, и вам бы, черне, в осад в Цывильск не ходить, потому что над вами учинет обманом, всех в осаде вас прерубет. А тех бы вам цивильских высильщиков ловить и привозить в войско в Синбирск. А которые цывиленя дворяня и дети боярские и мурзы и татаровя, похотев заодно тоже стоять за дом пресвятые богородицы и за всех святых и за великого государя и за благоверных царевичев, и за веру православных крестиян, и вам бы, чернь, тех дворян и детей боярских и мурз и татар ничем не тронуть и домов их не разореть. А с войсковой памяти вам, чернь, списывать отдавать списки по селам церковным причетником дьячком в слово в слово. И списывая, отдавать их по розным волостем и по селам и по деревням сотцким и старостам и десяцким, чтоб они, уездные люди, все в сию высковою наметь знали. К сей памяти высковую печать атаман Степан Тимофеевич приложил. А с сею высковою памятью послан наш высковой казак Ахпердя мурза Киддибяков, и вам бы, чернь, ево во всем слушать и спору не держать. А буде ево слушать ни в чем не станете, и вам бы на себя не пенять.
3. Великого войска Данского и Еицкого и Запорожского от атаманов от Михаила Харитоновича, да от Максима Дмитревича, да от Михаила Китаевича, да от Семена Нефедьева, да от Артемья Чирскова, да от Василья Шилова, да от Кирилы Лаврентьева, да от Тимофея Трофимовича в Челнавской атаманом мо-лотцом и всему великому войску.
Послали мы к вам Козаков лысогорских Сидара Леденева да Гаврилу Болдырева для собранья и совету великого войска. А мы ныне в Танбове ноября в 9 день в скопе, у нас войскова силы с 42 000, а пушак у нас 20, а зелья у нас полпятаста и больши пуд.
И кой час к вам ся память придет, и вам бы пожаловать атаманы и молотцы, собрався, ехоть к нам на помочь с пушками и з зельем безо всякого мотчанья днем и ночью наспех. А писал к нам из Орзамасу донской атаман, что наши козаки князь Юрья Долгаруково побили со всем его войским, а у него была пушак 120, а зелья 1500.
Да пожаловать бы вам, породеть за дом пресвятые богородицы и за великого государя, и за батюшку за Степана Тимофеевича, и за всю провославную християнскою веру. Потом вам, атаманы молотцы, атаман Тимофей Трофимов челом бьет.
А будет вы к нам не пойдетя собраньем на совет, и вам быть от великого войска в казни, и женам вашим и детем быть порубленым и домы ваши будут розарены, и животы ваши и статки взяты будут на войска.
Цит. по Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. - М., 1957. - Т. II. Ч. 1. С. 65. 91, 252. или www.hrono.ru
с просьбой о воссоединении Украины с Россией
Лист Богдана Хмельницкого, посланный из Черкас царю Алексею Михайловичу, с сообщением о победах над польским войском и желании украинского народа объединиться с Россией
8 июня 1648 г.
Наяснийший, велможний и преславний цару московский, а нам велце милостивий пане и добродию.
Подобно с презреня божого тое ся стало, чого ми сами соби зичили и старалися о тое, абихмо часу теперишного могли чрез посланцов своих доброго здоровья вашей царской велможности навидити и найнижший поклун свой отдати. Ажно Бог всемогущий здарив нам от твоего царского величества посланцув, хоч не до нас, до пана Киселя посланих в потребах его, которих товариши наши козаки в дорози натрафивши, до нас, до войска завернули. Чрез которих радостно пришло нам твою царскую велможност видомим учинити оповоженю вири нашое старожитной греческой, за которую з давних часов и за волности свои криваве заслужоние, от королей давних надание помир[ем] и до тих час от безбожних ариян покою не маем.
[Тв]орець избавитель наш Исус Христос, ужаловавшис кривд убогих людей и кривавих слез сирот бидних, ласкою и милосердем своим святим оглянувшися на нас, подобно, пославши слово свое святое, ратовати нас рачил. Которую яму под нами били викопали, сами в ню ся обвалили, же дви войска з великими таборами их помог нам Господь Бог опановати и трох гетманов живцем взяти з иншими их санаторами: перший на Жолтой Води, в полю посеред дороги запорозкои, комисар Шемберк и син пана краковского ни з одною душею не втекли. Потом сам гетман великий пан краковский из невинним добрим чоловиком паном Мартином Калиновским, гетманом полним коронним, под Корсуном городом попали обадва в неволю, и войско все их квартянное до щадку ест розбито; ми их не брали, але тие люди брали их, которие нам служили [в той м]ире от царя кримского. Здалося тем нам и о том вашому [царскому] величеству ознаймити, же певная нас видомост зайш[ла от] князя Доминика Заславского, которий до нас присилал о мир просячи, и от пана Киселя, воеводи браславского, же певне короля, пана нашего, смерть взяла, так розумием, же с причини тих же незбожних неприятелей это и наших, которих ест много королями в земли нашой, за чим земля тепер власне пуста. Зичили бихмо соби самодержца господаря такого в своей земли, яко ваша царская велможност православний хрестиянский цар, азали би предвичное пророчество от Христа Бога нашего исполнилося, што все в руках его святое милости. В чом упевняем ваше царское величество, если би била на то воля Божая, а поспех твуй царский зараз, не бавячися, на панство тое наступати, а ми зо всим Войском Запорозким услужить вашой царской велможности готовисмо, до которогосмо з найнижшими услугами своими яко найпилне ся отдаемо. А меновите будет то вашому царскому величеству слишно, если ляхи знову на нас схотят наступати, в тот же час чим боржей поспешайся и з своей сторони на их наступати, а ми их за Божею помощу отсул возмем. И да исправит Бог з давних виков ознаймленное пророчество, которому ми сами себе полецевши, до милостивих нуг вашему царскому величеству, яко найуниженей, покорне отдаемо.
Дат с Черкас, июня 8, 1648.
Вашему царскому величеству найнизши слуги. Богдан Хмельницкий, гетман з Войском его королевской милости Запорозким.
Цит. по // http:www.hist.msu.ru/ER/Etext/bogdan.htm
Из решения Земского Собора 1653 года о воссоединении Украины с Россией
<...>А о гетмане о Богдане Хмельницком и о всем Войске Запорожском бояре и думные люди приговорили, чтоб великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии изволил того гетмана Богтана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами их и з землями принять под свою государскую высокую руку для православные християнские веры и святых божиих церквей, потому что паны рада и вся Речь Посполигая на православную християнскую веру и на святые божий церкви востали и хотят их искоренить, и для того, что они, гетман Богдан Хмельницкой и все Войско Запорожское, присылали к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю веса Русии бити челом многижда, чтоб он, великий государь, православные християнские веры искоренить и святых божиих церквей разорить гонителем их и клятвопреступником не дал и над ними умилосердился, велел их принята под свою государскую высокую руку. А будет государь их не пожалует, под свою государскую высокую руку принята не изволит, и великий бы государь для православные християнские веры и святых божиих церквей в них вступился, велел их помирит через своих великих послов, чтоб им тот мир был надежен.
И по государеву указу, а по их челобитью государевы великие послы в ответех паном раде говорили, чтоб король и паны рада междоусобье успокоили, и с черкасы помирились, и православную християнскую веру не гонили, и церквей божиих не отнимали, и неволи им ни в чем не чинили, а ученили б мир по Зборовскому договору.
А великий государь его царское величество для православные християнские веры Яну Казимеру королю такую поступку учинит: тем людем, которые в его государском имянованье в прописках объявились, те их вины велит им отдать. И Ян Казимер король и паны рада и то дело поставили ни во что и в миру с черкасы отказали. Да и потому доведетца их принять: в присяге Яна Казимера короля написано, что ему в вере християнской остеретата и защищати, и никакими мерами для веры самому не теснити, и никого на то не попущати. А будет он тое своей присяги не здержит, и он подданых своих от всякия верности и послушанья чинит свободными.
И он, Ян Казимер, тое своей присяги не здвржал, и на православную християнскую веру греческого закона востал, и церкви божий многие разорил, а в-ыных униею учинил. И чтоб их не отпустить в подданство турскому салтану или крымскому хану, потому что они стали ныне присягою королевскою вольные люди.
И по тому по всему приговорили: гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять...
Цит. по Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах. М.. 1953. Т. III. С. 413-414.
Жалованная грамота царя Алексея Михайловича гетману Богдану Хмельницкому и всему войску Запорожскому.
О сохранении их прав и вольностей
1654 г. марта 27
Божиею милостию мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович веса Великия и Малыя Росии самодержец <...>, пожаловали есмя наших царского величества подданных Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и писаря Ивана Выговского, и судей войсковых, и полковников, и ясаулов, и сотников, и все Войско Запорожское, что в нынешнем во 162-м (1654 г.) году как по милости божий учинились под нашею государскою высокою рукою он, гетман Богдан Хмельницкий, и все Войско Запорожское и веру нам, великому государю, и нашим государским детем, и наследником на вечное подданство учинили. <...>
И мы, великий государь наше царское величество, подданного нашего Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и все наше царского величества Войско Запорожское пожаловали велели им быти под нашею царского величества высокою рукою по прежним их правам и привилиям, каковы им даны от королей польских и великих князей литовских, и тех их прав и вольностей нарушивати ничем не велели, и судитись им велели от своих старших по своим прежним правам, а наши царского величества бояря и воеводы в те их войсковые суды вступатись не будут. А число Войска Запорожского указали семя, по их же челобитью, учинить спискового 60 000, всегда полное. А буде судом божиим смерть случитца гетману, и мы, великий государь, поволили Войску Запорожскому обирати гетмана по прежним их обычаем самим меж себя. А кого гетмана оберут, и о том писати к нам, великому государю, да тому же новообранному гетману на подданство и на верность веру нам, великому государю, учинит, при ком мы, великий государь, укажем, а при булаве гетманской староству Чигиринскому со всеми его приналежностями, которые преж сего при нем были, указали есмя быти попрежнему. Также и именей казатцких и земель, которые они имеют для пожитку, отнимати у них и вдов после казаков осталых у детей не велели, а быти им за ними по-прежнему. А буде ис которых пограничных государств учнут приходить в Войско Запорожское к гетману к Богдану Хмельницкому послы о добрых делех, и мы, великий государь, тех послов гетману принимать и отпускать поволили. А ис которых государств, и о каких делех те послы присланы, и с чем отпущены будут, и гетману о том о всем писати к нам, великому государю, вскоре. А буде которые послы от кого присланы будут с каким противным к нам, великому государю, делом, и тех послов в Войске задерживать и писать об них к нам, великому государю, вскоре ж, а без нашего царского величества указу назад их не отпускать. А с турским салтаном и с польским королем без нашего царского величества указу ссылки не держать. И по нашему царского величества жалованью нашим царского величества подданным Богдану Хмельницкому, гетману Войска Запорожского, и всему нашему царского величества Войску Запорожскому быти под нашею царского величества высокою рукою по своим прежним правам и привилиям и по всем статьям, которые писаны выше сего. И нам, великому государю, и сыну нашему, государю царевичю князю Алексею Алек-сеевичю, и наследником нашим служити, и прямити, и всякого добра хотети, и на наших государских неприятелей, где наше государское повеленье будет, ходит, и с ними бигись, и во всем быти в нашей государской воле и послушанье навеки. <...>
Цит. по Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах. - М. 1953. -Т. III. - С. 567-570 или www.hrono.ru
Июля 5 [Ошибка П. Гордона Медный бунт был 25 июля 1662 года]. Рано утром, когда я обучал полк на поле у Новоспасского монастыря, к нам явился полковник Крофорд, сообщил, что в городе великое смятение, и дал приказ выступать к Таганским воротам. Я осведомился, где император [царь], и узнав, что он в Коломенском, советовал идти туда, на что полковник никак не соглашался и послал одного русского лейтенанта разведать, в чем дело. Затем он сам поскакал к мосту, где проходили мятежники, и подвергся бы нападению, если бы не был спасен выборными солдатами [два московских выборных полка, сформированных в 1656 - 58 гг.], кои его знают.
Мятежники толпою вышли из Серпуховских ворот. Их было около 4 или 5 тысяч, без оружия, лишь у некоторых имелись дубины и палки. Они притязали на возмещение [убытков] за медные деньги, соль и многое другое. С сею целью в разных местах города были расклеены листы, а один стряпчий перед Земским двором читал лист, содержащий их жалобы, имена некоторых особ, коих они мнили виновными в злоупотреблениях, и призыв ко всем идти к царю и добиваться возмещения, а также голов дурных советников.
Когда чернь собралась, иные пошли грабить дом гостя или старосты по имени Василий Шорин, но большинство отправились в Коломенское, где, пока Его Величество пребывал в церкви, они домогались у бояр и придворных обращения к царю. Наконец, когда царь вышел из церкви и сел на коня, они весьма грубо и с громкими воплями настаивали, чтобы он загладил их обиды. Царь и кое-кто из бояр порицали их за то, что пришли в таком беспорядке и количестве, и объявили, что обиды будут заглажены, а посему немедленно будет созван совет - им должно лишь немного потерпеть. Тем временем при первом их появлении был послан приказ двум стрелецким полковникам идти со своими полками как можно скорее в Коломенское, а прочим было велено подавить оставшихся в Москве.
В сильном нетерпении я убеждал полковника идти в Коломенское, но он все не желал выступать без приказа. У нас в полку было около 1200 человек, в том числе 800 мордвин и черемисских татар, кои, верно, не стали бы сочувствовать или примыкать к мятежникам и бунтовщикам; остальные - пестрая смесь из русских - не стоили большого доверия. Правда, за малым исключением все они оставались под знаменем, а офицеры хорошо за ними надзирали. Я раздал порох и пули, каждому по три заряда - все, что имел.
Наконец я добился от полковника разрешения самому ехать в Коломенское за приказом, что и сделал весьма спешно. Однако бунтовщики так обложили дворцовые аллеи, что я никак не мог подобраться и с большим трудом избежал плена. По пути назад на лугу стоял полковник Аггей Ал[ексеевич] Шепелев со своим полком, который сильно поредел, ибо многие из его солдат участвовали в бунте. Я спросил, какие им получены приказания; он ответил - стоять на месте. Чуть поодаль я повстречал Артемона Сергее[еевича] Матвеева, а затем Семена Фед[оровича] Полтева на марше с их довольно поредевшими полками. Оба сказали, что им велено идти в Коломенское, но не могли подать совет, что делать мне.
Князь Юрий Ивано[вич] Ромодановский, один из главных наперсников и фаворитов Его Величества, был послан в Слободу, или Предместье Иноземцев, дабы привести их всех в Коломенское. В Слободе поднялся большой переполох. У одного купца брали оружие, раздавали желающим, и все выступали, кто на лошадях, кто пешком.
Добравшись до полка, который полковник отвел от ворот и построил возле монастыря, я убедил его идти вперед. Мы дошли до Кожуховского моста, где получили приказ остановиться, охранять мост и захватывать беглецов. К этому времени два стрелецких полка явились и были пропущены через задние ворота дворца, Они соединились со всадниками из придворных и, произведя нападение через большие ворота, без особого риска и труда рассеяли [мятежников], одних загнали в реку, других перебили и множество взяли в плен. Многие к тому же спаслись.
Солдаты нашего полка поймали 13 отставших, кои вместе с прочими, взятыми позже, были назавтра отправлены в Коломенское. Из сих бунтовщиков множество на другой день было повешено в разных местах, а около 2000 с женами и детьми впоследствии сослано в дальние края.
Все иноземные офицеры получили за сие дело небольшие пожалованья или награды, а мой полковник - весьма значительный дар, наряду со стрелецкими полковниками, кои вместе со своими офицерами были щедро награждены. Если бы полковник последовал моему совету, мы явились бы в срок для охраны Его Величества и вполне могли разгромить бунтовщиков. Мой полковник потом часто сокрушался, что упустил столь хорошую возможность ко своему и нашему отличию.
Примерно тогда же возмутились башкирские татары и стали тревожить русские гарнизоны в Уфе, Осе и другие. Земля эта лежит по пути в Сибирь, на юг от реки Камы; реки Уфа, Сон и прочие, что омывают их землю, впадают в Каму. Повод к сему бунту дали притеснения и вымогательства губернаторов. [Башкиры] - хорошие наездники, вооруженные луками, стрелами и копьями. Они язычники. Земля их неплодородна, полна лесов и изобильна рыбой и дичью. Всего их менее 10 000 семей…
Мой полковник получил приказ выступить с полком против сих дикарей. Узнав об этом, я заявил ему, что согласно моему договору уже прослужил почти год майором; я не намерен и не стану отправляться так далеко от двора (свыше 1000 верст) в оном чине, ибо мы, возможно, проведем [там] несколько лет. Поразмыслив об этом, и сам [не] желая настолько удаляться от двора, к тому же против неблагородного врага, полковник принял меры, дабы избавиться от сего поручения. С региментом туда отправился подполковник, произведенный в полковники, меня же произвели в подполковники на его место.
Цит. по Патрик Гордон. Дневник. Пер. Д.Г. Федосова. М., 2002. - С. 119 -121.
Марина Мнишек