Хрестоматия

 

     По алфавиту структура                     

 

I. ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА

Западная Европа в ХI – XIV вв.

«XI – XIV вв. стали для Западной Европы временем значительных перемен. В социально-экономической сфере наблюдался расцвет феодализма и зарождения буржуазных отношений. Этому способствовал бурный  рост городов, которые породили сословие бюргеров – предшественников буржуазии, преодолевалась феодальная раздробленность, складывались национальные государства с сословно-представительными монархиями.  Церковь, чувствуя ослабление власти над обществом, любыми средствами пыталась ее сохранить и укрепить, но это уже было невозможно. Указанные изменения шли на фоне мощной экспансии западного мира, которая и определила в конечном счете кровавый, жестокий характер эпохи.

В конце Х – начале XI в. в Западной Европе начинается период стабилизации и медленного постепенного расцвета. Это время ознаменовалось несколькими важнейшими явлениями в различных сферах жизни общества.

Х – XIII вв. стали периодом так называемой аграрной революции. Ее составляющими явились: переход к оседлости и земледелию последних кочевых племен (норманны); распространение трехпольного севооборота, который позволил увеличить засеваемые площади (вместо 1/2 только 1/3  оставалась под паром); совершенствование техники. Как результат этих процессов – рост урожайности, улучшение питания и рост населения в Западной Европе (хотя уровень производства при этом оставался очень скромным). По мнению М.К. Беннета, население всей Европы выросло с 42 миллионов  в 1000 году до 73 миллионов  человек в 1300 г.

Первый крестовый поход состоялся в конце XI века и завершился созданием Иерусалимского королевства (просуществовало до 1187 г.). В XIII в. захватнические войны, вдохновляемые папством, стали терять свою религиозную окраску, все больше стали проявляться их чисто грабительские цели. Ярче всего их подлинная суть выразилась в четвертом крестовом походе (1202 – 1204 гг.). Венецианский правитель Энрико Дандоло, вступив в сговор с вождями рыцарских отрядов (французов, итальянцев, немцев), сумел изменить направление похода. Осенью 1202 г. крестоносцы завоевали христианский город Задар в Далмации, а затем 12 апреля 1204 г. фактически с благословления папы Иннокентия III захватили Константинополь – столицу Византии и православного мира. В пламени пожаров сгорели богатейшие библиотеки, навсегда исчезли прекрасные памятники античного искусства, средоточием которых являлся Константинополь. Крестоносцы вывезли из византийской столицы величайшие ценности. Позолоченная бронзовая квадрига (четверка коней), творение древнегреческого скульптора Лисиппа, украшавшая константинопольский ипподром, до сих пор возвышается над главным входом в венецианский собор Святого Марка.

Варварский захват Константинополя основательно подорвал папскую идею «священный войны» против мусульман. Поражением закончился пятый поход (1217 – 1221 гг.) против мусульман. Недолговечным оказался успех шестого похода (1228 – 1229 гг.). К концу XIII в. крестоносцы утратили свои владения на востоке.

Современные западные историки оценивают результаты крестовых походов все более мрачно. «Святые земли, ставшие ареной войны, отнюдь не были источником хороших или плохих заимствований, о которых заблуждавшиеся историки некогда с увлечением писали», – отмечает французский исследователь Жак Ле Гофф. Он считает, что крестовые походы не способствовали подъему торговли, не приносили ни технических новшеств, ни новых производств, непричастны к духовным ценностям. Напротив, они вели к оскудению Запада, особенно рыцарства, походы сделали непроходимым ров, разделявший Запад и Византию.

До XIV в. разговоры о крестовых походах возобновлялись часто, но в поход никто не собирался.

Важнейшей составной частью средневековой цивилизации являлись города, которые во многом отличались от своих предшественников – городов античности.

В римском мире города были прежде всего политическими, административными и военными центрами  и только затем – экономическими. В раннее средневековье города сохраняли почти исключительно политическую и административную функции, и то ослабевшие. Некоторые из них повысили свой статус благодаря присутствию епископа. Будучи религией преимущественно городской, христианство поддерживало на Западе городскую жизнь.

Средневековый город зародился и получил развитие благодаря именно экономической функции. Возобновленная торговля, особенно международная, породила Венецию, Флоренцию, Пизу, Милан, Париж, Гамбург, Любек и другие крупные средневековые города. Но условием их существования был подъем сельского хозяйства (о нем говорилось выше), который позволил лучше обеспечивать городские центры продовольствием и людьми. Развитие торговли достигало столь значительного уровня, что города заключали между собой договоры, ставя под контроль торговые пути, целые регионы. Ярчайшим примером являлся Ганзейский союз.

Особенностью развития немецких земель являлось ослабление императорской власти и усиление политической раздробленности. Центральная власть не могла оградить быстро развивающиеся города от произвола князей, грабежей со стороны рыцарей и защитить интересы немецких купцов во внешней торговле. В этих условиях города вынуждены были сами взять на себя защиту своих интересов как внутри, так и вне Германии. С этой целью они стали объединяться в союзы.

Крупнейшим из таких союзов была северогерманская Ганза. Ее история началась с соглашений между отдельными городами и группами городов. К середине XIV в. Ганза охватила почти все германские города, расположенные на берегах Северного и Балтийского морей. Ядром союза стали Штральзунд, Росток, Висмар, Любек, Гамбург и Бремен. Они стремились сосредоточить в своих руках всю государственную торговлю в бассейне Балтийского и Северного морей, а также с Русью. С этой целью Ганзейский союз основал свои торговые конторы в Каунасе, Бергене, Стокгольме, Брюгге, Лондоне, Новгороде и других городах.

К 1199 г. относится первая договорная грамота одного из активнейших членов Ганзейского союза Любека с Новгородом, который вплоть до XV в. был для Руси основным торговым «окном в Европу». Эта грамота содержит статьи о мире, о посольских и торговых отношениях. К этому времени Новгород был вольным городом, а Любек получил этот статус в 1226 г.

Любекские купцы, посещавшие Новгород с торговыми целями, издавна имели здесь свое подворье. В 1184 г. на Немецком купеческом дворе была открыта церковь св. Петра. Католический священник приезжал в Новгород с открытием навигации и жил в немецком («любском») дворе. Двор этот был отгорожен высоким тыном, за которым скрывались многочисленные постройки, где жили и хранили свои товары ганзейские купцы.

Любек и Новгород имели взаимную выгоду от торговли, но иногда заморские купцы оказывались особенно желанными гостями. Так, в 1230 г. по всей Руси свирепствовал голод, особенно он был силен в Новгороде, всегда зависевшим от импорта продовольствия. Люди ели мох, сосновую кору и собак. Но, как повествует новгородский летописец, «вскоре прибегоша немцы из-за моря с житом и мукою и сотвориша много добра, а ужо бо был при кончине град сий».

Заморским гостям, посещавшим новгородские земли, предоставлялись большие привилегии. Так, в 1270 г. немцам позволялось рубить лес по берегам рек для постройки судов и пользоваться кормом для привозимых животных. Их корабли могли свободно посещать русские гавани.

Одну из основ процветания Ганзы и Новгорода составляла торговля русским воском. Свечи из воска требовались в большом количестве для богослужений как в православных, так и в католических храмах. Новгород являлся основным транзитным центром, через который шло снабжение воском многих стран и городов католической Европы. Через Новгород шел воск, добывавшийся не только в «землях святой Софии» (т.е. новгородских владениях), но и в соседних русских княжествах. Так, в договоре Новгорода с ганзейскими городами, заключенным 6 января 1342 г., в качестве поставщиков воска называются «низовцы», то есть жители районов средней Волги, Оки, муромской и рязанской земель, карелы.

Основу русско-ганзейской торговли составляли также мед, кожа, меха, пенька, оружие. Ганза везла специи, мыло, краски, сукно, предметы роскоши.

История торговли, культурных связей Новгорода и северогерманских городов насчитывает несколько столетий. За это время были периоды, когда отношения прерывались в силу политических причин (войны, прекращение отношений между государствами), но в основном эти взаимовыгодные контакты строились на принципах согласия и дружбы. Договорная грамота 1436 г., подписанная обеими сторонами гласила: «Новгородцу блюсти немца, как своего брата новгородца, а немцу блюсти новгородца, как своего брата немца».

В 1478 г. Великий Новгород утратил независимость и был присоединен к Московскому княжеству. Центральная власть не жаловала прямые контакты новгородцев с Западом, всячески стремясь подорвать их экономическую и политическую мощь, самостоятельность. Поэтому при первом удобном случае (незаконная казнь русского купца Василия Сарана в Ревеле) Иван III приказал арестовать всех ганзейских купцов в Новгороде, а их товар был конфискован и отправлен в Москву (1495 г.). Фактически после этого события Ганзейский союз прервал свою торговлю с Новгородом и она стала постепенно перемещаться в другие города.

Если сначала город был преимущественно торговым узлом, рынком, то чуть позже его существеннейшей функцией стало производство. Именно в городах началось разделение труда. Специализация ремесленных работ началась еще в раннее средневековье в сельской местности, но в городах она была доведена до логического конца, и ремесленник перестал быть одновременно и крестьянином. Но, будучи плоть от плоти феодального общества, городские ремесленники ограничивались удовлетворением преимущественно местных нужд.

Крупная торговля, которую вели купцы, играла важную роль для расширения денежного хозяйства, которое также было связано с развитием городов. Решающим периодом здесь стал XIII в. Флоренция, Генуя, Венеция, испанские, французские, немецкие и английские государи, чтобы удовлетворить потребности в деньгах, стали сначала чеканить серебряную монету высокого достоинства, а затем золотую (флорентийский флорин появился в 1252 г., а экю Людовика Святого в 1263 – 1265 гг., венецианский дукат в 1284 г.). Внедряясь в сельскую местность и преобразуя земельную ренту, денежное обращение сыграло огромную роль в эволюции средневекового Запада, постепенно разрушая и вытесняя натуральное хозяйство.

Первоначально города находились в полной зависимости от сеньора в соответствии с системой феодальных отношений в обществе. По мере того, как города богатели, опека сеньора стала для них обременительной. По всей Европе в X – XIII вв. прокатилась волна столкновений, подчас вооруженных, горожан с сеньорами. В результате так называемого коммунального движения многие западноевропейские города получили право самоуправления и личную свободу для своих граждан. В Северной и Средней Италии крупнейшие города – Венеция, Генуа, Милан, Флоренция, Пиза, Сиена, Болонья – добились полной независимости и подчинили себе большие территории за пределами городских стен.

В свободном городе власть чаще всего принадлежала выборному совету – магистрату, все места в котором делились между патрициями – членами богатейших семей землевладельцев и купцов. Горожане объединялись в товарищества: купцы – в гильдии, ремесленники – в цехи. На территории города (внутри его крепостных стен) действовали свои законы, порядки, отличные от окружавших город земель.

Состав населения городов был весьма пестрым: ремесленники, купцы, ростовщики, представители духовенства, светские сеньоры, наемные солдаты, школяры, чиновники, артисты, художники и музыканты, бродяги, нищие. Первоначально всех этих жителей называли бюргерами в Германии, буржуа во Франции. Но позднее термин стал распространяться только на свободных состоятельных граждан, которые и составили новое сословие. По сути, все они были мелкими свободными собственниками, славились своей расчетливостью, деловой сметкой. Именно в их среде в XIII – XIV вв. начинает складываться новое мировоззрение, которому были присущи рационализм, критический взгляд на мир, свободомыслие. Это были люди, которых во Франции называли «третье сословие» и которые были предшественниками буржуазии. Именно в их среде капиталистические отношения получили быстрое развитие и привели к появлению первых мануфактур. В Италии первые ростки раннекапиталистических отношений в городах появились в XIV – XV вв., в Германии, Англии, Нидерландах – в XV – XVI вв.

Город оказал глубокое влияние и на развитие культуры. Начиная с XII в. центр ее развития перемещается из монастырей в города. Особенно ярко это проявлялось в области образования и архитектуры (созданы светские частные школы, университеты; появился готический стиль архитектуры, наиболее ярко проявившийся в готическом городском соборе).

Одним из «главных действующих лиц» средневековья была церковь. В «темные века» раннего средневековья она была единственной силой, объединявшей западноевропейские земли, задавала тон всему христианскому обществу. Позднее, несмотря на высокую приспособляемость католической церкви, она уже не могла властвовать во всех сферах жизни. С XIII в., по мнению ряда западных историков, начинается процесс падения влияния официальной церкви на человека и государство. Видя это, католические отцы начинают активно применять силу, появляется новое церковное учреждение – инквизиция.

Начало деятельности инквизиции как особого церковного суда католической церкви для борьбы с ересью и свободомыслием было положено папой Иннокентием III (1198 – 1216 гг.); она действовала почти во всех католических странах с XIII по XIX в.

Иннокентий III в борьбе за всемирное укрепление авторитета церкви и папской власти придавал особое значение искоренению ереси. В 1204 г. он поручил монахам цистерианского ордена в качестве посланцев Папы с исключительными полномочиями истребить альбигойскую ересь на юге Франции.

Вопрос об искоренении ереси обсуждал Вселенский Собор (1215 г.), который возложил на церковь ответственность за преследование инакомыслящих.

В XIII в. инквизиционные трибуналы были учреждены на юге Франции, в Италии, Германии, Испании, Португалии, позже в других странах Европы.

Папа Григорий IX (1227 – 1241 гг.) передал дело инквизиции орденам нищенствующих монахов – доминиканцам и францисканцам. Основатель ордена Доминик Гусман за фанатичную преданность папскому престолу и заслуги ордена в расправе с еретиками в 1234 г. был возведен в ранг святых.

Кровавый след в истории оставила испанская инквизиция. В 1480 г. король Фердинанд Кастильский учредил так называемую Новую инквизицию во главе с доминиканцем Томасом Торквемадой. Она стала орудием абсолютизма в борьбе против всех инакомыслящих. Всего в Мадриде с 1481 по 1808 г. взошли на костер 31912 человек и почти 300 тысяч понесли другие тяжкие наказания. За первые 18 лет по ее приговору было заживо сожжено 10220 человек. Последний акт сожжения на костре имел место в Испании в 1826 г.

В течение веков менялась конкретная направленность деятельности инквизиционных трибуналов, но оставалась неизменной ее реакционная сущность. В XIII – XIV вв. она в основном преследовала участников народных еретических движений.

Инквизиция была отменена в протестантских странах в XVI в., во Франции в 1789 г., в Португалии в 1820 г., в Испании в 1834 г.

Таким образом, костры в средневековой Европе были проявлением борьбы католической церкви за слабеющую власть над обществом, борьбы за абсолютное господство в области идеологии, мировоззрения.

Кроме власти духовной, церковь продолжала активную борьбу за власть светскую. В XI – XIV вв. даже самые сильные из государств-монархий не имели определенной территории и династической преемственности. Шел медленный и мучительный процесс складывания централизованных государств после кровавого периода феодальной раздробленности и усобиц. Ранее других централизованная монархия складывается в Англии (правление Генриха I в 1100 – 1135  гг. и Генриха III Плантагенета в 1154 – 1189 гг.). В начале XIV в. Англия была наиболее сформировавшимся и устойчивым христианским государством.

Сложно шло восстановление королевской власти во Франции, но и там к концу XIII – началу XIV в. она окончательно утвердилась (правление Филиппа Храброго в 1270 – 1285 гг., Филиппа IV Красивого в 1285 – 1314 гг.).

Одновременно шло становление в Европе наднациональной монархии во главе с Папой Римским. Обеспечив власть над епископами, взяв в свои руки кодификацию канонического права, использовав финансовые источники церкви, в XIII в. папство превратилось в мощное государство.

Тенденция к складыванию централизованных государств потерпела поражение в Италии и  Германии. В Италии одной из причин этого стало вмешательство папской власти. И тем не менее, наступало время становления территориальных национальных государств.

Особенностью европейских государств этого периода явилось то, что они складывались в форме сословно-представительной монархии. Уже в XIII в. во Франции короли неоднократно созывали для решения главным образом финансовых вопросов представителей от городов и рыцарей. В отдельных областях существовали свои местные сословные собрания – «штаты», рассматривавшие областные дела и местное налоговое обложение. При Филиппе IV Красивом, особенно после 1302 г., штаты стали созываться все чаще. Генеральными они назывались в тех случаях, когда на них присутствовали представители сословий из всех областей королевского домена.

Французское сословное представительство состояло из трех палат, которые соответствовали основным сословиям общества – духовенству, дворянству, «третьему сословию». Главную роль на заседаниях штатов играли города, поддерживающие политику централизации и дававшие королю основную часть субсидий. Французские короли использовали в своих интересах рознь разных сословий, очень редко выступавших совместно, поэтому Генеральные штаты так и не добились тех больших прав, которые завоевал английский парламент.

В Англии парламент окончательно сложился в правление Эдуарда I (1272 – 1307). Как Эдуард I, так и его преемники видели в этом органе противовес крупным феодалам. Парламент давал возможность королю больше опираться на рыцарство и городскую верхушку.

По своей структуре английский парламент отличался от французского. В него приглашались личными королевскими письмами архиепископы, епископы, аббаты крупнейших монастырей и бароны. Кроме того, туда вызывались по два рыцаря от каждого графства и по два горожанина от наиболее крупных городов. Рыцари и городские представители избирались на местных собраниях в графствах и в городах наиболее зажиточными людьми. Массы свободного крестьянства и городская беднота не были представлены в парламенте.

В первой половине XIV в. парламент стал делиться на две палаты: верхнюю – палату лордов, где заседали прелаты и бароны, и нижнюю – палату общин, где заседали рыцари и представители городов: вместе они имели численный перевес над баронами. Прочный союз рыцарства и городской верхушки в парламенте обеспечил им большее политическое влияние по сравнению с сословно-представительными собраниями других стран, в частности с Генеральными штатами Франции. В XIV в. помимо права устанавливать налоги парламент приобрел право участвовать в издании статусов (законов), которые обычно принимались королем и палатой лордов по петиции палаты общин.

В XIII – XIV вв. английский парламент играл прогрессивную роль, поскольку он ограничивал политические притязания реакционного баронства и направлял политику короля в интересах передовых слоев общества того времени – рыцарства и верхушки горожан.

Цит. по: Некоторые тенденции развития средневекового общества в Европе и Азии ХI – XIV вв. // История России с древнейших времен /В.Ю. Халтурин, С.П. Боброва, О.Е. Богородская, Г.А. Будник и др.; Под ред. В.Ю. Халтурина: Учеб. пособие. Иваново, 2003. С. 32 – 40.

См. также схему «Общие черты и особенности процесса образования централизованных государств в Западной Европе и Руси».

Западная Европа на рубеже XV – XVI вв.

В Западной Европе рубеж XV – XVI вв. – время перехода максимально развитых феодальных отношений в капиталистические.  Ссылка на схему

В политике это проявляется в укреплении государственности и государственных структур. Общая для большинства стран Европы линия политической эволюции заключалась в укреплении центральной власти, в усилении вмешательства государства в жизнь общества. Однако на рубеже веков власть короля пока не была подлинно абсолютной. Это была эпоха сословно-представительных монархий. К этому времени в большинстве стран Западной Европы были созданы парламенты.  Вначале работа парламента не была регламентирована: не были определены ни сроки собраний, ни порядок их проведения – все это решал король в зависимости от конкретной ситуации. Однако уже тогда стал важнейшим и постоянным вопрос, который рассматривали парламентарии – налоги. Парламент мог выступать и как совещательный, и как законодательный, и как судебный орган. Постепенно за ним закрепляются законодательные функции и намечается определенное противопоставление парламента и короля. Так, король не мог без санкции парламента вводить дополнительные налоги, хотя формально король был намного выше парламента, и именно он созывал и распускал парламент, предлагал вопросы для обсуждения.

Другим политическим новшеством этого времени были политические партии, начавшие складываться еще в XIII в.

Практически все страны Западной Европы прошли через ужасы кровавых раздоров и войн. Примером может быть война Алой и Белой Розы в Англии в XV в. В результате этой войны Англия потеряла четвертую часть своего населения. 

Сильное воздействие на формирование политических идей в Европе оказал итальянец Никколо Макиавелли (1469 – 1527), занимавший государственную должность секретаря во Флорентийской республике, автор знаменитой книги «Государь». Макиавелли четко разграничил нравственность частную и политическую, считая, что между ними нет ничего общего. Для него нравственное содержание политики определяется государственной целесообразностью: благо народа –  высший закон, считал он. У каждого народа, по его мнению, есть своя судьба, свое предназначение, избежать или изменить которые невозможно. Гениальность политических лидеров и чистота общественных нравов могут только оттянуть, отсрочить момент падения государства, если он предопределен. Макиавелли утверждал, что все средства, ведущие к достижению общественного блага, оправдываются этой целью.

Другим сильным фактором, воздействовавшим на умонастроение европейцев конца XV – первой половины XVI в. были идеи Возрождения и Реформации. Реформация в Западной и Центральной Европе представляла широкое общественное движение, носившее в основе своей антифеодальный характер. По форме это была борьба против католической церкви, являвшейся, как известно, опорой феодального строя. Религиозные войны были жестокими. Так в ночь на 24 августа 1572 г. (день св. Варфоломея) французские католики (предводители – герцоги Гизы), вырезали всех гугенотов в Париже (более 2 тыс. чел.), не взирая на возраст (женщин, детей, стариков). Наибольшее распространение они получили в Нидерландах и Англии. Здесь сложилось общественное мышление, в основе которого было осознание уникальности каждого человека, ценности человеческой жизни, свободы и достоинства. В некоторых странах Западной Европы распространились идеи протестантизма,  в соответствии с которыми были проведены церковные реформы, закрыты монастыри, отменялись церковные праздники, частично была проведена секуляризация монастырских земель.

Таким образом, с рубежа XV – XVI вв. в Европе стало складываться новое мировоззрение, основанное на гуманизме. Теперь в центр мира ставилась конкретная личность, а не церковь. Гуманисты резко противостояли традиционной средневековой идеологии, отрицая необходимость полного подчинения души и разума религии. Человек все более интересуется окружающим миром, радуется ему, пытается его усовершенствовать.

В этот период все более отчетливо проявляется неравенство в уровнях политического и экономического развития отдельных стран. Более быстрыми темпами развиваются Нидерланды, Англия и Франция. Отстают Испания, Португалия, Италия, Германия. В то же время, на их развитие оказывали влияние и общие для того времени процессы и события.

Темпы экономического развития европейских стран усилились благодаря Великим географическим открытиям. Непосредственной причиной их были поиски европейцами новых морских путей в Китай и Индию, о которых, особенно об Индии, распространялась слава, как о стране несметных сокровищ, и с которыми торговля была затруднена из-за арабских, монголо-татарских и турецких завоеваний.

В результате Великих географических открытий начинают складываться колониальные империи. Во второй половине XVI в. на путь колониальных захватов вступают англичане, голландцы и французы. Кроме того, из вновь открытых земель в Европу стекаются сокровища, золото и серебро. Следствием этого явилось повышение цен, прежде всего на сельскохозяйственную продукцию. Этот процесс, в той или иной степени имевший место во всех странах Западной Европы, получил в исторической литературе название революции цен. Он способствовал росту денежного богатства у купцов, предпринимателей, спекулянтов и послужил одним из источников первоначального накопления капитала, формированию классов капиталистического общества: наемных рабочих и буржуазии. 

Важным последствием Великих географических открытий было перемещение мировых торговых путей. Монополия венецианских купцов уступает лидерство странам посреднической торговли – Англии и Нидерландам. Именно благодаря ее выгодам образовывались крупные частные капиталы.

Процесс первоначального накопления капитала затронул и основной сектор экономики – сельское хозяйство. К этому времени практически все крестьяне Англии, Франции и Нидерландов были лично свободными. Новым явлением стало развитие арендных отношений. Землевладельцы все охотнее отдавали землю крестьянам, т.к. экономически это было более выгодно. Чем организация собственного помещичьего хозяйства. Проявлением зарождающихся капиталистических отношений являлась и начавшаяся специализация сельскохозяйственных районов, в основе которой лежали преимущественно различные природные условия. Идет интенсивное осушение болот, увеличиваются площади посевов, растет урожайность. Происходят позитивные изменения в агротехнике и агрокультуре. Так, хотя все основные сельскохозяйственные орудия остались прежними (плуг, борона, коса и серп), они стали изготовляться из лучшего металла, широко применялись удобрения, в сельскохозяйственный оборот были введены многополье и травосеяние. Успешно развивалось скотоводство, велось улучшение пород скота.

Прогресс наблюдается и в промышленности. Здесь, как и в сельском хозяйстве, в XV – XVI вв. зарождались и утверждались капиталистические отношения. Центрами развития буржуазных отношений были города, где складывалась прослойка людей, состоящая из купцов, ростовщиков и цеховых мастеров. Между городом и деревней развивались товарно-денежные отношения, которые подрывали натуральные основы феодального производства. В результате углубления общественного и территориального разделения труда происходили сдвиги в размещении производительных сил, их структуре, что вело к усилению обмена.  К концу XV в. появляется новая форма промышленного производства – мануфактура. Для создания мануфактур необходимы были два условия: свободные капиталы и наличие свободных рабочих рук. Эти два условия создавались в процессе первоначального накопления капитала, источниками которого в эпоху генезиса капитализма были доходы от внешней торговли, грабежа колоний, возникновения системы государственного долга, налогов, политики протекционизма и др. На мануфактуре существовало разделение труда между работниками при выполнении какого-либо изделия, что значительно повышало производительность труда, который, как и раньше, оставался ручным, хотя техника и технология быстро совершенствовались. В сукноделии и ткачестве стала активно использоваться самопрялка, изобретенная в конце XV в. В горном деле повсеместно использовались водоотливные насосы, подъемники. В металлургии начинают применяться доменная печь, волочильные и прокатные механизмы.

Вместе с тем необходимо иметь в виду, что зарождение и развитие капиталистических отношений в разных странах происходит неравномерно и отличается большим своеобразием.

XVI в. – время возвышения Голландии. Причинами этого были перемещение торговых путей в Атлантический океан и главное буржуазная революция, произошедшая в 1566 – 1579 гг. и ставшая первой в мире успешной буржуазной революцией.

Быстро капиталистические отношения развивались в Англии. В последней трети XV –  первой четверти XVI в. здесь произошел аграрный переворот, основным проявлением которого были насильственная экспроприация крестьянской поземельной общины и конверсия пашни – ее превращение в пастбище. В результате формировался класс наемных рабочих и капитал, расширялся внутренний рынок.

Большие прибыли Голландии и Англии приносили колонии и работорговля. Правительство поощряло этот вид деятельности. При английской королеве Елизавете (1533 – 1603) был построен большой военный флот.

Во Франции централизация государства завершилась при Людовике XI (1423 – 1483). Укреплялся абсолютизм, достигший апогея при Людовике XIV (1638 – 1715). Его власть была настолько неограниченной, что легенда приписывает ему изречение «Государство – это я».

Медленнее других стран развивалась Германия. Здесь в  XVI – XVII вв. возродилось личное крепостничество, расширилась барщинная эксплуатация.

Усиление централизованной власти способствовало более успешному развитию хозяйства, науки и культуры, появлению новой формы организации производства – мануфактуры. В Европе зарождаются и утверждаются капиталистические отношения, чему в немалой степени содействуют Великие географические открытия.

Цит. по: История России с древнейших времен: учеб. пособие / В.Ю. Халтурин, С.П. Боброва, О.Е. Богородская, Г.А. Будник [и др.]; под ред. В.Ю. Халтурина: / Иван. гос. энерг. ун-т. – Иваново, 2003. – 340  с. – С. 62 – 66.

 

 

II. НАЧАЛО ОБЪЕДИНЕНИЯ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ ВОКРУГ МОСКВЫ.

КУЛИКОВСКАЯ БИТВА

 

Великое княжество Литовское и  Русское

Западно-русские земли, некогда входившие в состав Древнерусского государства (княжества Полоцкое, Турово-Пинское, Волынское, Галицкое, Смоленское, Черниговское, Киевское) в середине XIII в. оказались в совершенно новой внешнеполитической ситуации. Это было связано не только с установлением над Русью монголо-татарского владычества, но и с тем, что на берегах Двины и Балтики начинает складываться новое государство – Литва.

Ядром Литовского княжества стали племена балтов – летгола, жмудь, пруссы, явяги, литва, – которые в начале XIII в. переживали распад родового строя. Одним из важнейших факторов, ускоривших рождение нового государства, явилась внешняя опасность, с одной стороны, батыевы полчища, не дошедшие до здешних мест, с другой – рыцари католических орденов, обосновавшиеся в Прибалтике в начале XIII в.

Начальный этап образования Литовского княжества источники рисуют туманно. Но почти все историки сегодня сошлись в том, что с момента своего появления на страницах летописей и хроник в 40-е годы XIII в. Литовское государство было балто-славянской державой. Трудно однозначно определить пути объединения славянских и балтийских земель, скорее всего, этот процесс шел и путем соглашения (как это было с Полоцком), и путем завоеваний. Но для такого слияния, несомненно, имелись объективные предпосылки, а именно те центростремительные тенденции, которые вызревали как на территории западно-русских княжеств, так и на землях этнической Литвы.

Создателем новой державы являлся литовский князь Миндовг. Видимо, уже в период его правления (убит в 1263 г.) были заложены основы внутренней политики Литовской державы. Здесь мирно сосуществовали язычество и православие. Литовские князья проявляли терпимость к славянским обычаям, традициям, сохраняли хозяйственное устройство, систему управления. Литовская знать активно усваивала язык и письменность восточных славян. Именно язык восточно-славянского населения стал государственным и сохранял этот статус до конца XVII в. Это закономерно определило отношение русских земель к Литовскому княжеству, как к своему государству.

Еще одним фактором, способствовавшим расширению и усилению Литвы, являлась политика ордынских ханов. Последние рассматривали Литовское княжество как противовес чрезмерному усилению Великого Владимирского княжения с одной стороны, ордену Меченосцев и Польше – с другой. Это наиболее ярко проявилось в период расцвета Великого княжества Литовского и Русского при князьях Гедимине (1316 – 1341 гг.) и Ольгерде (1345 – 1377 гг.).

В первые десятилетия XIV в. в сфере литовского влияния оказались не только Гродно, Полоцк, Новогородок, Витебск, Минск, но и Псков, Смоленск, Брянск, Галицко-Волынская земля. 2/3 территории государства было заселено славянами. Естественно, что в это время Литовское княжество приобретает значение сильного центра, около которого группировались слабые русские области. Наравне с Великим Владимирским княжеством оно претендовало на все древнерусское наследство и взяло на себя функцию создания единого славянского государства. Гедиминовичи в решении этой задачи составили достойную конкуренцию Рюриковичам.

Уже в первой половине XIV в. при князе Гедимине именно Великое княжество Литовское и Русское стало центром антиордынской борьбы. Опираясь на его поддержку западно-русские земли надеялись сбросить ненавистное иго. В 30-е годы смоленский князь Иван Александрович признал свою независимость от литовского государства, чем вызвал гнев хана Узбека. В 1339 г. под Смоленск пришла рать во главе с Тавлубием-мурзой, но сломить сопротивление смолян и литовцев ордынцам не удалось. Орда была вынуждена смириться с отказом Смоленска от уплаты дани. Этим был положен предел распространению власти Золотой Орды на западно-русские земли.

В период правления Ольгерда Гедиминовича сложилась основная территория Великого княжества Литовского и Русского, определились сферы его влияния: окончательно подчинены Киевское княжество, Черниговщина, Северщина, Волынское княжество, Подолия.

Осенью 1362 года, после отражения очередного нападения крестоносцев, Ольгерд повел отборный воинский отряд в Подольскую землю, где состоялась знаменитая битва с ордынцами у Синих вод. Три крупных ордынских отряда не выдержали удара литовских и русских воинов и бежали, бросив обоз и лагерь. Эту битву украинские историки справедливо называют прологом к Донскому побоищу, т.к. это привело к разгрому улуса Орды, господствовавшего на Северном Причерноморье, началось освобождение подвластного населения.

В борьбе против московских князей за собирание русских земель Ольгерд поддерживал Тверь и совершил три неудачных похода против Москвы (1368, 1371, 1372 гг.).

После смерти Ольгерда в 1377 г. на престол вступил его сын Ягайло, который пошел на унию Литвы с Польшей (1386 г.), что в первое время не лишило Литву самостоятельности. Ягайло стал после своего брака с польской принцессой Ядвигой королем Польши, а литовский престол был вынужден отдать своему двоюродному брату, сыну Кейстута, Витовту.

После Куликовской битвы (1380 г.), в начале XV в. продолжалось соперничество Москвы и Вильно, в котором активно участвовали силы Орды, православной и католической церквей. Отношения были очень сложными, запутанными: от военных столкновений до династических браков (в 1390 г. Сын Дмитрия Донского Василий женился на дочери Витовта Софье).

После поражения ордынцами литовского войска во главе с Витовтом на р. Ворскле 12 августа 1399 г. позиции Литвы в объединительном процессе значительно ослабли, в то же время авторитет Москвы и Великого князя Василия I усилился.

В начале XV в., после повторной польско-литовской унии 1401 г. положение Литвы меняется. Она все больше поглощается Польшей, теряет самостоятельность, а с ней и роль собирательницы русских земель. Притязания на соседние территории все больше выглядят как польско-католическая экспансия.

Эти изменения вызвали серьезную оппозицию внутри Литовско-Русского княжества. Ее возглавил младший сын Ольгерда и тверской княжны Ульяны,  Свидригайло.  В 1408 г. он со всем своим двором ушел на службу к московскому князю Василию Дмитриевичу.

В 1410 г. литовские силы вместе с польскими отрядами в битве под Грюнвальдом разгромили рыцарей немецкого ордена, фактически положив конец их притязаниям в Прибалтике. Тевтонский орден стал приходить в упадок, Ливонский перестал быть значительной силой в Восточной Европе.

После Грюнвальда окончательно меняется политика Витовта, который встал на путь насильственного захвата русских земель, рассматривая их как военную добычу княжеского литовского дома.

В 1413 году в городе Городле на польско-литовском сейме торжественным актом был скреплен союз Польши с Литвой. На основании городельского акта подданные великого князя литовского, принимая католичество, получали те же права и привилегии, какие имели в Польше лица соответствующего сословия; двор и администрация в Литве устраивались по польскому образцу, причем должности в них предоставлялись только католикам. Городская уния послужила началом окончательного разделения и вражды Литвы и Руси. Литва же с этого момента все более и более попадая под влияние Польши, наконец, окончательно сливается с ней в нераздельное государство.

Цит. по: Русские земли в XIII – середине XV века //История России с древнейших времен: учеб. пособие / В.Ю. Халтурин, С.П. Боброва, О.Е. Богородская, Г.А. Будник [и др.]; под ред. В.Ю. Халтурина: / Иван. гос. энерг. ун-т. – Иваново, 2003. – 340  с. – С. 48 – 51.

 

 

ЖИТИЕ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО

Приведенный здесь отрывок из «Жития Сергея Радонежского» написано Епифанием Премудрым, выдающимся русским писателем конца 14 – начала 15 вв. Епифаний с 1380 г. был монахом Троицкого монастыря, знал его основателя, наблюдал жизнь и деятельность Сергия вплоть до его кончины в 1392 г. Личные впечатления, а также многочисленные рассказы и предания о Сергии, записи которых постоянно вел Епифаний, послужили основой для создания около 1418 г. «Жития Сергия Радонежского».

«<...> Преподобный Сергий родился от родителей благородных и благоверных: от отца, которого звали Кириллом, и матери, по имени Мария, которые были всякими добродетелями украшены. <...>

И свершилось некое чудо до рождения его. Когда ребенок еще был в утробе матери, однажды в воскресенье мать его вошла в церковь во время пения святой литургии. И стояла она с другими женщинами в притворе, когда должны были приступить к чтению святого Евангелия и все стояли молча, младенец начал кричать в утробе матери. Перед тем, как начали петь херувимскую песнь, младенец начал вторично кричать. Когда же иерей (священникздесь и далее примечания составителя) возгласил: "Вонмем, святая святым!" – младенец в третий раз закричал. <…>

Когда наступил сороковой день после рождения его, родители принесли ребенка в церковь Божию. <...> Иерей окрестил его именем Варфоломей. <...>

Отец и мать рассказали иерею, как их сын, еще в утробе матери, в церкви три раза прокричал: "Не знаем, что означает это". Иерей сказал: "Радуйтесь, ибо будет ребенок сосуд избранный Бога, обитель и слуга Святой Троицы". <...>

У Кирилла было три сына: Стефан и Петр быстро изучили грамоту, Варфоломей же не быстро учился читать. <...> Отрок со слезами молился: "Господи! Дай мне выучить грамоту, вразуми меня". <...>

Печалились родители его, огорчался учитель. Все печалились, не ведая высшего предначертания божественного промысла, не зная, что хочет Бог сотворить. <...> По усмотрению Бога нужно было, чтобы от Бога книжное учение он получил. Скажем, как научился он грамоте.

Когда он послан был отцом своим искать скот, он увидел некоего черноризца на поле под дубом стоящего и молящегося. Когда кончил молиться старец, он обратился к Варфоломею: "Что хочешь, чадо?" Отрок же сказал: "Душа желает знать грамоту. Учусь я грамоте, но не могу ее одолеть. Святой Отче, помолись, чтобы смог я научиться грамоте". И ответил ему старец: "О грамоте, чадо, не скорби: с сего дня дарует тебе Господь знание грамоты". С того часа он хорошо знал грамоту.

Раб божий Кирилл прежде обладал большим имением в Ростовской области, был он боярином, владел большим богатством, но к концу жизни впал в бедность. Скажем и о том, почему он обнищал: из-за частых хождений с князем в Орду, из-за набегов татарских, из-за даней тяжких ордынских. Но хуже всех этих бед было великое нашествие татар, и после него продолжалось насилие, потому что княжение великое досталось князю Ивану Даниловичу, и княжение Ростовское отошло к Москве. И многие из ростовцев москвичам имущество свое поневоле отдавали. Из-за этого Кирилл переселился в Радонеж.

Сыновья Кирилла, Стефан и Петр, женились; третий же сын, блаженный (в религиозной литературе – угодник Божий, поступающий в соответствии с религиозными заповедями) юноша Варфоломей, не захотел жениться, а стремился к иноческой жизни.

Стефан же немного лет пожил с женой, и жена его умерла. Стефан вскоре оставил мир и стал монахом в монастыре Покрова святой Богородицы в Хотькове. Блаженный юноша Варфоломей, пришедши к нему, просил Стефана, чтобы тот пошел с ним искать место пустынное. Стефан, повинуясь, пошел вместе с ним.

Обошли они по лесам многие места и наконец пришли в одно место пустынное, в чаще леса, где была и вода. Братья осмотрели место и полюбили его, а главное – это Бог наставлял их. И, помолившись, начали они своими руками лес рубить, и на плечах своих они бревна принесли на выбранное место. Сначала они себе сделали постель и хижину и устроили над ней крышу, а потом келью одну соорудили, и отвели место для церковки небольшой, и срубили ее.

И освящена была церковь во имя святой Троицы. Стефан недолго прожил в пустыни с братом своим и увидел, что трудна жизнь в пустыни – во всем нужда, лишения. Стефан ушел в Москву, поселился в монастыре святого Богоявления и жил, весьма преуспевая в добродетели.

В то время Варфоломей хотел принять пострижение монашеское. И призвал он к себе в пустыньку священника, игумена саном. Игумен постриг его месяца октября в седьмой день, на память святых мучеников Сергия и Вакха. И дано было имя ему в монашестве Сергий. Он был первым иноком, постриженным в той церкви и в той пустыни. Порой его смущали демонские козни и ужасы, а иногда зверей нападения, – ведь много зверей в этой пустыни тогда жило. Некоторые из них стаями выли и с ревом проходили, а другие не вместе, но по два или по три или один за другим мимо проходили; некоторые из них вдалеке стояли, а другие близко подходили к блаженному и окружали его, и даже обнюхивали его.

Среди них один медведь имел обыкновение приходить к преподобному. Преподобный, (так в христианской литературе называют подвижников, прославившихся подвигами монашества, пустынножительства, особым смирением и аскетизмом или созиданием и укреплением монастырей) видя, что не из злобы приходит к нему зверь, но чтобы взять из еды что-нибудь немного для пропитания себе, выносил зверю из хижины своей маленький кусок хлеба и клал его или на пень, или на колоду, чтобы, когда I придет, как обычно, зверь, готовую себе нашел пищу; и он брал ее в пасть свою и уходил. Когда же не хватало хлеба и пришедший по обыкновению зверь не находил приготовленного для него привычного куска, тогда он долгое время не уходил. Но стоял медведь, озираясь туда и сюда, упорствуя, как некий жестокий заимодавец, желающий получить долг свой. Если же был у преподобного лишь один кусок хлеба, то и тогда он делил его на две части, чтобы одну часть себе оставить, а другую зверю этому отдать; не было ведь тогда в пустыни у Сергия разнообразной пищи, но только хлеб один и вода из источника, бывшего там, да и то понемногу. Часто и хлеба на день не было; и когда это случалось, тогда они оба оставались голодными, сам святой и зверь. Иногда же блаженный о себе не заботился и сам голодным оставался: хотя один только кусок хлеба был у него, но и тот он зверю этому бросал. И он предпочитал не есть в Я тот день, а голодать, нежели зверя этого обмануть и без еды отпустить.

Блаженный же все посылавшиеся ему испытания с радостью терпел, за все благодарил Бога, а не протестовал, не унывал в трудностях.

И потом Бог, видя великую веру святого и большое терпение его, смилостивился над ним и захотел облегчить труды его в пустыне: вложил Господь в сердца некоторым богобоязненным монахам из братии желание, и начали они приходить к святому.

Но преподобный не только не принимал их, но и запрещал им оставаться, говоря: "Не можете выжить на месте этом и не можете терпеть трудности в пустыне: голод, жажду, неудобства и бедность". Они же отвечали: "Хотим мы терпеть трудности жизни на месте этом, а если Бог захочет, то и сможем". Преподобный же еще раз спросил их: "Сможете ли вы терпеть трудности жизни на месте этом: голод, и жажду, и всякие лишения?" Они же ответили: "Да, честный отче, мы хотим и сможем, если Бог поможет нам и твои молитвы поддержат нас. Только об одном молим тебя, преподобный: не удаляй нас от лица твоего и с места этого, милого нам, не прогоняй нас".

Преподобный же Сергий, убедившись в вере их и усердии, удивился и сказал им: «Я не выгоню вас, ибо Спаситель наш говорил: "Приходящего ко мне не изгоню вон"».

И построили они каждый отдельную келью и жили для Бога, глядя на жизнь преподобного Сергия и ему по мере сил подражая. Преподобный же Сергий, живя с братьями, многие тяготы терпел и великие подвиги и труды постнической жизни совершал. Суровой постнической жизнью он жил; добродетели его были такие: голод, жажда, бдение, сухая пища, на земле сон, чистота телесная и душевная, молчание уст, плотских желаний тщательное умерщвление, труды телесные, смирение нелицемерное, молитва беспрестанная, рассудок добрый, любовь совершенная, бедность в одежде, память о смерти, кротость с мягкостью, страх Божий постоянный.

Собралось монахов не очень много, не больше двенадцати человек: среди них был некий старец Василий, по прозванию Сухой, который в числе первых пришел с верховьев Дубны; другой же монах, по имени Иаков, по прозванию Якута – был он за посыльного, его всегда посылали по делам, за особенно нужными вещами, без которых нельзя обойтись; еще один был по имени Ани-сим, который был дьяконом, отец дьякона по имени Елисей. Когда кельи были построены и тыном ограждены, не очень большим, поставили и привратника у ворот, сам же Сергий три или четыре кельи сам своими руками построил. И в прочих всех монастырских делах, нужных братии, он участвовал: иногда дрова на плечах своих из леса носил и, разбив и наколов, на поленья разрубив, разносил по кельям. Но зачем я вспоминаю о дровах? Ведь удивительно поистине было видеть то, что у них было тогда: был от них недалеко лес, – не так, как теперь, но где кельи строящиеся были поставлены, здесь же над ними и Деревья были, осеняя их, шумели над ними. Вокруг церкви много колод и пней повсюду было, здесь же различные сеяли семена и выращивали огородную зелень.

Но вернемся снова к оставленному рассказу о подвиге преподобного Сергия, он без лености братии как купленный раб служил: и дрова для всех колол, и толок зерно, и хлеб пек, и еду варил, обувь и одежду шил, и воду в двух ведрах на своих плечах в гору носил и каждому у кельи ставил.

Долго принуждала его братия стать игуменом. И он наконец внял их мольбам.

Не по своей воле Сергий игуменство получил, но от Бога поручено было ему начальство. Он не стремился к этому, не вырывал сана у кого-нибудь, посулов не сулил за это, платы не давал, как делают некоторые честолюбцы, вырывающие все друг у друга. И пришел преподобный Сергий в свой монастырь, обитель святой Троицы.

И начал блаженный учить братию. Многие люди из различных городов и мест пришли к Сергию и жили с ним. Понемногу монастырь увеличивался, братья умножались, кельи строились.

Преподобный Сергий труды свои все более умножал, старался быть учителем и исполнителем: и на работу раньше всех шел, и на церковном пении; раньше всех был, и на службе никогда к стене не прислонялся.

Такой был обычай у блаженного сначала: после повечерия позднего или совсем глубоким вечером, когда уже наступала ночь, особенно же в темные и долгие ночи, завершив молитву в келье своей, выходил он из нее после молитвы, чтобы обойти все кельи монахов. Сергий заботился о братии своей, не только о теле их думал, но и о душах их пекся, желая узнать жизнь каждого из   них и стремление к Богу. Если слышал он, что кто-то молится, или поклоны; совершает, или работой своей в безмолвии с молитвой занимается, или святые книги читает, или о грехах своих плачется и сетует, за этих монахов он радовался, и Бога благодарил, и молился за них Богу, чтобы они до конца довели добрые свои начинания. "Претерпевший, – сказано, – до конца спасется".

Если же Сергий слышал, что кто-то беседует, собравшись вдвоем или втроем, или смеется – негодовал он об этом, и, не терпя такого дела, рукой своей  ударял в дверь или в окошко стучал и отходил. Таким образом он давал знать им о своем приходе и посещении и невидимым посещением праздные беседы их пресекал.

Прошло много лет, я думаю, больше пятнадцати. Во время княжения князя великого Ивана начали приходить сюда христиане, и понравилось им здесь жить. Начали по обе стороны места этого селиться, и построили села, и засеяли поля. Начали они часто посещать монастырь, принося различные нужные вещи. А была заповедь у преподобного игумена для братьев: не просить у мирян нужного для пропитания, но сидеть терпеливо в монастыре и ждать милости от Бога.

Устанавливается  в  обители  общежительство (общежитийный устав существовал в ряде древних монастырей православного Востока. В соответствии с ним монахи отдавали в монастырь все свое имущество, имели общую трапезу. Общежительство было принято в первых монастырях на Руси, в частности в Киево-Печерском. Однако в 14 в. в русских монастырях распространилось «особое житье» монахов, когда каждый из них жил «особо», сохраняя имущество, отдельно питался и т.п. Сергий Радонежский ввел в основанном им Троицком монастыре общежитийный устав. Тот же устав вводился в других основанных им или его учениками монастырях).  И  распределяет  блаженный  пастырь братию по службам: одного ставит келарем, а других в поварню для печения хлеба, еще одного назначает немощным служить со всяческим прилежанием. Все это чудесный тот человек хорошо устроил. Повелел он твердо следовать заповеди святых отцов: ничем собственным не владеть никому, ничто своим не называть, но все общим считать; и прочие должности все на удивление хорошо устроил благоразумный отец. Но это рассказ о делах его, а в житии много распространяться об этом не следует. Поэтому мы здесь рассказ сократим, а к прежнему повествованию возвратимся.

Так как все это чудесный отец хорошо устроил, число учеников умножалось. И чем больше их становилось, тем больше вкладов приносили ценных; и насколько в обители вклады умножались, настолько страннолюбие (т.е. любовь к странникам, паломникам, нищим, стремление привлечь их в монастырь, одарить милостыней) увеличивалось. И никто из бедных, в обитель приходивших, с пустыми руками не уходил. Никогда блаженный не прекращал благотворительность и служителям в обители наказал нищим и странникам давать приют и помогать нуждающимся, говоря так: "Если эту мою заповедь будете хранить безропотно, воздаяние от Господа получите; и после ухода моего из жизни этой обитель моя эта весьма разрастется, и долгие годы нерушимой будет стоять по благодати Христа". Так была рука его раскрыта для нуждающихся, как река полноводная с тихим течением. И если кто-нибудь оказывался в монастыре в зимнее время, когда морозы; суровые стоят или же снег сильным ветром заметается, так что нельзя из кельи выйти, какое бы время он ни оставался здесь из-за такого ненастья, - все нужное в обители получал. Странники же и нищие, а из них особенно больные, многие дни жили в полном покое и пищу, сколько кому нужно было, в изобилии получали согласно наказу святого старца; и до сих пор все так сохраняется. А поскольку дороги здесь из многих мест проходили, то князья, и воеводы,  и воины бесчисленные - все получали нужную им достаточную искреннюю помощь, как из источников неисчерпаемых, и, в путь отправляясь, необходимую пищу и питье достаточное получали. Все это служащие в обители святого всем с радостью подавали в изобилии. Так люди знали в точности, где все необходимое находится в храмах, пища и питье, а где хлеб и варения, и это все умножалось из-за благодати Христа и чудесного его угодника святого Сергия.

Известно стало, что Божиим попущением за грехи наши ордынский князь Мамай собрал силу великую, всю орду безбожных татар, и идет на Русскую землю; и были все люди страхом великим охвачены. Князем же великим, скипетр Русской земли державшим, был тогда прославленный и непобедимый великий Дмитрий. Он пришел к святому Сергию, потому что великую веру имел в старца, и спросил его, прикажет ли святой ему против безбожных выступить: ведь он знал, что Сергий - муж добродетельный и даром пророческим обладает. Святой же, когда услышал об этом от великого князя, благословил его, молитвой вооружил и. сказал: "Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой честью вернешься". Великий же князь ответил: "Если мне Бог поможет, отче, поставлю монастырь в честь пречистой Богоматери". И, сказав это и получив благословение, ушел из монастыря и быстро отправился в путь.

Собрав всех воинов своих, выступил он против безбожных татар; увидев же войско татарское весьма многочисленное, они остановились в сомнении, страхом многие из них охвачены были, размышляя, что же делать. И вот внезапно в это время появился гонец с посланием от святого, гласящим: "Без всякого сомнения, господин, смело вступай в бой со свирепостью их, нисколько не устрашаясь, - обязательно поможет тебе Бог". Тогда князь великий Дмитрий и все войско его, от этого послания великой решимости исполнившись, пошли против поганых, и промолвил князь: "Боже великий, сотворивший небо и землю! Помощником мне будь в битве с противниками святого твоего имени". Так началось сражение, и многие пали, но помог Бог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары, и полному разгрому подверглись: ведь видели окаянные против себя посланный Богом гнев и Божье негодование, и все обратились в бегство. Крестоносная хоругвь долго гнала врагов. Великий князь Дмитрий, славную победу одержав, пришел к Сергию, благодарность принеся за добрый совет, Бога славил и вклад большой в монастырь дал.

Сергий, видя, что он уже к Богу отходит, чтобы природе отдать долг, дух же Иисусу передать, призывает братство и беседу повел подобающую, и, молитву совершив, душу Господу предал в год 6900 (1392) месяца сентября в 25-й день».

Цит. по: Житие Сергия Радонежского // Хрестоматия по истории России / А.С. Орлов [и др.] – М., 2004. – С. 85 – 89. 

 

 

 

ЗАДОНЩИНА

Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая

Поэма, написанная Софонием Рязанцем вскоре после Куликовской битвы. Автор не стремился дать последовательное и обстоятельное описание битвы. Его цель – воспеть великую победу над ненавистным врагом. В поэме подчеркивается роль Москвы в организации победы, а князь Дмитрий Иванович представлен  как подлинный организатор русский сил.

«Князь великий Дмитрий Иванович со своим братом, князем Владимиром Андреевичем, и со своими воеводами был на пиру у Микулы Васильевича, и сказал он: "Пришла к нам весть, братья, что царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хочет идти на нас в Залесскую землю".

Пойдем, братья, в северную сторону - удел сына Ноева, Афета, от которого берет свое начало православный русский народ. Взойдем на горы Киевские, взглянем на славный Днепр, а потом и на всю землю Русскую. И после того посмотрим на земли восточные - удел сына Ноева, Сима, от которого пошли хинове - поганые татары, басурманы. Вот они-то на реке на Каяле и одолели род Афетов. С той поры земля Русская невесела: От Калкской битвы до Мамаева побоища тоской и печалью охвачена, плачет, сыновей своих поминая князей, и бояр, и удалых людей, которые оставили дома свои, жен и детей, и все достояние свое, и, заслужив честь и славу мира этого, головы свои положили за землю за Русскую и за веру христианскую.

Стародавние дела и жалость Русской земли описал я по книжным сказаньям, а далее опишу жалость и похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу, и брату его, князю Владимиру Андреевичу.

Братья и друзья, сыновья земли Русской! Соберемся вместе, составим слово к слову, возвеселим Русскую землю, отбросим печаль в восточные страны - в удел Симов, и восхвалим победу над поганым Мамаем, а великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, прославим! И скажем так: лучше ведь, братья, возвышенными словами вести нам этот рассказ прс поход великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского. Начнем рассказывать о их деяниях по делам и по былям... Вспомним давние времена, восхвалим вещего Бояна, искусного гусляра в Киеве. Тот ведь вещий Боян, перебирая быстрыми своими перстами живые струны, пел русским князьям славы: первую славу великому князю киевскому Игорю Рюриковичу, вторую - великому князю Владимиру Святославичу Киевскому, третью - великому князю Ярославу Владимировичу.

Я же помяну рязанца Софония и восхвалю песнями, под звонкий наигрыш гуслей, нашего великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского. Воспоем деяния князей русских, постоявших за веру христианскую!

А от Калкской битвы до Мамаева побоища сто шестьдесят лет.

И вот князь Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, помолившись богу и пречистой его матери, укрепив ум свой силой, закалив сердца своим мужеством, преисполнившись ратного духа, урядили свои храбрые полки в Русской земле и помянули прадеда своего, великого князя Владимира Киевского.

О, жаворонок, летняя птица, радостных дней утеха, взлети к синим небесам взгляни на могучий город Москву, воспой славу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу! Словно бурей занесло соколов из земли Залесской в поле Половецкое! Звенит слава по всей земле Русской: в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове стоят знамена русские у Дона великого на берегу.

Звонят колокола вечевые в Великом Новгороде, собрались мужи Новгородские у храма святой Софии и говорят так: "Неужто нам, братья, не поспеть на подмогу к великому князю Дмитрию Ивановичу?" И как только слова эти промолвили, уже как орлы слетелись. Нет, то не орлы слетелись – выехали посадники из Великого Новгорода и с ними семь тысяч войска к великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу, на помощь.

К славному городу Москве съехались все князья русские и говорили таково слово: "У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, между Чуровым и Михайловым, хотят реку перейти и с жизнью своей расстаться нам во славу".

И сказал князь великий Дмитрий Иванович: "Брат, князь Владимир Андреевич, пойдем туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую!"

И сказал всем князь великий Дмитрий Иванович: "Братья и князья русские, гнездо мы великого князя .Владимира Киевского! Не рождены мы на обиду ни соколу, ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, ни поганому этому Мамаю!"

О соловей, летняя птица, вот бы тебе, соловей, пеньем своим прославить великого князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Владимира Андреевича, и из земли Литовской двух братьев Ольгердовичей, Андрея и брата его Дмитрия, да Дмитрия Волынского! Те ведь - сыновья Литвы храбрые, кречеты в ратное время и полководцы прославленные под звуки труб их пеленали, под шлемами лелеяли, с конца копья они вскормлены, с острого меча вспоены в Литовской земле.

Молвит Андрей Ольгердович своему брату: "Брат Дмитрий, два брата мы с тобой, сыновья Ольгердовы, а внуки мы Гедиминовы, а правнуки мы Сколомендовы. Соберем, брат, любимых панов удалой Литвы, храбрых удальцов, и сами сядем на своих борзых коней и поглядим на быстрый Дон, напьемся из него шлемом воды, испытаем мечи свои литовские о шлемы татарские, а сулицы немецкие о кольчуги басурманские!"

И сказал ему Дмитрий: "Брат Андрей, не пощадим жизни своей за землю за Русскую и за веру христианскую, и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича! Уже ведь, брат, стук стучит и гром гремит в белокаменной Москве. То ведь, брат, не стук стучит, не гром гремит, то стучит могучая рать великого князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы русские золочеными доспехами и червлеными щитами. Седлай, брат Андрей, своих борзых коней, а мои уже готовы раньше твоих оседланы. Выедем, брат, в чистое поле и сделаем смотр своим полкам, – сколько, брат, с нами храбрых литовцев. А храбрых литовцев с нами семьдесят тысяч латников".

Вот уже, братья, подули сильные ветры с моря к устьям Дона и Днепра, принесли грозные тучи на Русскую землю, из них выступают кровавые зарницы, и в них трепещут синие молнии. Быть стуку и грому великому на речке Непрядве, меж Доном и Днепром, покрыться трупами человеческими Куликову полю, потечь кровью Непрядве-реке!

Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идут ханове на Русскую землю! Набежали серые волки с устьев Дона и Днепра, воют, притаившись на реке Мече, хотят ринуться на Русскую землю. То не серые волки были - притчи поганые татары, хотят пройти войной всю Русскую землю.

Тогда гуси загоготали и лебеди крыльями заплескали. Нет, то не гуси загоготали и не лебеди крыльями заплескали, то поганый Мамай пришел на Русскую землю и воинов своих привел. А уж гибель их подстерегают крылатые чтицы, паря под облаками, вороны неумолчно грают, а галки по-своему говорят, орлы клекочут, волки грозно воют, а лисицы брешут, кости чуя.

Русская земля, ты теперь как за царем за Соломоном побывала.

А уж соколы, и кречеты, и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок из каменного города Москвы, обрывают шелковые путы, взвиваясь под синие небеса, звоня золочеными колокольчиками на быстром Дону, хотят ударить на несчетные стада гусиные и лебединые, – то богатыри и удальцы русские хотят ударить на великие силы поганого царя Мамая.

Тогда князь великий Дмитрий Иванович вступил в золотое свое стремя, сел на своего борзого коня и взял свой меч в правую руку, и помолился богу и пречистой его матери. Солнце ему ясно на востоке сияет и путь указует, а Борис и Глеб молитву возносят за сродников своих.

Что шумит, что гремит рано перед рассветом? То князь Владимир Андреевич полки устанавливает и ведет их к великому Дону. И молвил он брату своему, великому князю Дмитрию Ивановичу: "Не поддавайся, брат, поганым татарам – ведь поганые уже поля русские топчут и вотчину нашу отнимают!"

И сказал ему князь, великий Дмитрий Иванович: "Брат Владимир Андреевич! Два брата мы с тобой, а внуки мы великого князя Владимира Киевского. Воеводы у нас уже поставлены – семьдесят бояр, и отважны князья белозерские Федор Семенович и Семен Михайлович, да Микула Васильевич, да оба брата: Ольгердовичи, да Дмитрий Волынский, да Тимофей Волуевич, да Андрей Серкизович, да Михаиле Иванович, а воинов с нами – триста тысяч латников. А воеводы у нас надежные, а дружина в боях испытанная, а кони под нами борзые, а доспехи на нас золоченые, а шлемы черкасские, а щиты московские, а сулицы немецкие, а кинжалы фряжские, а мечи булатные; а пути им известны, а переправы для них наведены, и все как один готовы головы свои положить за землю за Русскую и за веру христианскую. Словно живые трепещут стяги, жаждут воины себе чести добыть и имя свое прославить".

Уже ведь те соколы и кречеты и белозерские ястребы за Дон скоро перелетели и ударили по несметным стадам гусиным и лебединым. То ведь были не соколы и не кречеты – то обрушились русские князья на силу татарскую. И ударили копья каленые о доспехи татарские, загремели мечи булатные о шлемы хиновские на поле Куликовом на речке Непрядве.

Черна земля под копытами, костями татарскими поля усеяны, а кровью их земля залита. Это сильные рати сошлись вместе и растоптали холмы и луга, а реки, потоки и озера замутились. Кликнул Див в Русской земле, велит послушать грозным землям. Понеслась слава к Железным Воротам, и к Орначу, к Риму, и к Кафе по морю, и к Тырнову, а оттуда к Царьграду на похвалу русским князьям: Русь великая одолела рать татарскую на поле Куликовом, на речке Непрядве.

На том поле грозные тучи сошлись, а из них беспрерывно молнии сверкали и гремели громы великие. То ведь сошлись русские сыновья с погаными татарами за свою великую обиду. Это сверкали доспехи золоченые, а гремели князья русские мечами булатными о шлемы хиновские.

А бились с утра до полудня в субботу на Рождество святой Богородицы.

Не туры возревели у Дона великого на поле Куликовом. То ведь не туры побиты у Дона великого, а посечены князья русские, и бояре, и воеводы великого князя Дмитрия Ивановича. Полегли побитые погаными татарами князья белозерские, Федор Семенович и Семен Михайлович, да Тимофей Волуевич, да Микула Васильевич, да Андрей Серкизович, да Михайло Иванович и много иных из дружины.

Пересвета-чернеца, брянского боярина, на место суда привели. И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: "Лучше нам убитыми быть, нежели в плен попасть к поганым татарам!" Поскакивает Пересвет на своем борзом коне, золочеными доспехами сверкая, а уже многие лежат посечены у Дона великого на берегу.

В такое время старому человеку следует юность вспомнить, а удалым людям мужество свое испытать. И говорит Ослябя-чернец своему брату старцу Пересвету: "Брат Пересвет, вижу на теле твоем раны тяжкие, уже, брат, лететь голове твоей на траву ковыль, а сыну моему Якову лежать на зеленой ковыль-траве на поле Куликовом, на речке Непрядве, за веру христианскую и за землю Русскую, и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича".

И в ту пору по Рязанской земле около Дона ни пахари, ни пастухи в поле не кличут, лишь вороны не переставая каркают над трупами человеческими, страшно и жалостно было это слышать тогда; и трава кровью залита была, а деревья от печали к земле склонились.

Запели птицы жалостные песни – запричитали все княгини и боярыни и все воеводские жены по убитым. Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитая: "О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные горы и течешь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!" И жена Тимофея Волуевича Федосья тоже плакала, так причитая: "Вот уже веселие мое поникло в славном городе Москве, и уже не увижу я своего государя Тимофея Волуевича живым!" И Андреева жена Марья да Михайлова жена Аксинья на рассвете причитали: "Вот уже для нас обеих солнце померкло в славном городе Москве, домчались к нам с быстрого Дона горестные вести, неся великую печаль: повержены наши удальцы с борзых коней на суженом месте на поле Куликовом, на речке Непрядве!"

А уж Див кличет под саблями татарскими, а русским богатырям быть израненными.

Щуры запели жалостные песни в Коломне на забралах городских стен, на рассвете в воскресенье, в день Акима и Анны. То ведь не щуры рано запели жалостные песни – запричитали жены коломенские, приговаривая так: "Москва, Москва, быстрая река, зачем унесла на своих волнах ты мужей наших от нас в землю Половецкую?" Так говорили они: "Можешь ли ты, господин князь великий, Днепр загородить, а Дон шлемами вычерпать, а Мечу-реку трупами татарскими запрудить? Замкни, государь, князь великий, у Оки-реки ворота, чтобы больше поганые татары к нам не ходили. Уже ведь мужья наши побиты на ратях".

В тот же день, в субботу, на Рождество святой Богородицы, разгромили христиане полки поганых на поле Куликовом, на речке Непрядве.

И, кликнув клич, ринулся князь Владимир Андреевич со своей ратью на полки поганых татар, золоченым шлемом посвечивая. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские.

И восхвалил он брата своего, великого князя Дмитрия Ивановича: "Брат Дмитрий Иванович, в злое время горькое ты нам крепкий щит. Не уступай, князь великий, со своими великими полками, не потакай крамольникам! Уже ведь поганые татары поля наши топчут и храброй дружины нашей много побили – столько трупов человеческих, что борзые кони не могут скакать: в крови по колено бродят. Жалостно ведь, брат, видеть столько крови христианской. Не медли, князь великий, со своими боярами".

И сказал князь великий Дмитрий Иванович своим боярам: "Братья, бояре и воеводы, и дети боярские, здесь ваши московские сладкие меды и великие места! Тут-то и добудьте себе места и женам своим. Тут, братья, старый должен помолодеть, а молодой честь добыть".

И воскликнул князь великий Дмитрий Иванович: "Господи боже мой, на тебя уповаю, да не будет на мне позора никогда, да не посмеются надо мной враги мои!" И помолился он богу, и пречистой его матери, и всем святым, и прослезился горько, и утер слезы.

И тогда, как соколы, стремглав полетели на быстрый Дон. То ведь не соколы полетели: поскакал князь великий Дмитрий Иванович со своими полками за Дон, а за ним и все русское войско. И сказал: "Брат, князь Владимир Андреевич, – тут, брат, изопьем медовые чары круговые, нападем, брат, своими полками сильными на рать татар поганых".

И начал тогда князь великий наступать. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские. Поганые прикрыли головы свои руками своими. И вот поганые бросились вспять. Ветер ревет в стягах великого князя Дмитрия Ивановича, поганые спасаются бегством, а русские сыновья широкие поля кликом огородили и золочеными доспехами осветили. Уже встал тур на бой!

Тогда князь великий Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, полки поганых вспять повернули и начали их бить и сечь беспощадно, тоску на них наводя. И князья их попадали с коней, а трупами татарскими поля усеяны и кровью их реки потекли. Тут рассыпались поганые в смятении и побежали непроторенными дорогами в лукоморье, скрежеща зубами и раздирая лица свои, так приговаривая: "Уже нам, братья, в земле своей не бывать и детей своих не видать, и жен своих не ласкать, а ласкать нам сырую землю, а целовать нам зеленую мураву, а в Русь ратью нам не хаживать и даней нам у русских князей не прашивать". Вот уже застонала земля татарская, бедами и горем наполнившись; пропала охота у царей и князей их на Русскую землю ходить. Уже веселье их поникло.

Теперь уже русские сыновья захватили татарские узорочья, и доспехи, и коней, и волов, и верблюдов, и вина, и сахар, и дорогие убранства, тонкие ткани и шелка везут женам своим. И вот уже русские жены забряцали татарским  золотом.

Уже по Русской земле разнеслось веселье и ликованье. Преодолела слава русская хулу поганых. Уже низвергнут Див на землю, а гроза и слава великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, по всем землям пронеслась. Стреляй, князь великий, по всем землям, рази, князь великий, со своей храброй дружиной поганого Мамая-хиновина за землю Русскую, за веру христианскую. Уже поганые оружие свое побросали, а головы свои склонили под мечи русские. И трубы их не трубят, и приуныли голоса их.

И метнулся поганый Мамай от своей дружины серым волком и прибежал к Кафе-городу. И молвили ему фряги: "Что же это ты, поганый Мамай, заришься на Русскую землю? Ведь побила теперь тебя орда Залесская. Далеко тебе до Батыя-царя: у Батыя-царя было четыреста тысяч латников, и полонил он всю Русскую землю от востока и до запада. Наказал тогда Бог Русскую землю за ее согрешения. И ты пришел на Русскую землю, царь Мамай, с большими силами, с девятью ордами и семьюдесятью князьями. А ныне ты, поганый, бежишь сам-девят в лукоморье, не с кем тебе зиму зимовать в поле. Видно, тебя князья русские крепко попотчевали: нет с тобой ни князей, ни воевод! Видно, сильно упились у быстрого Дона на поле Куликовом, на траве-ковыле! Беги-ка ты, поганый Мамай, от нас за темные леса!"

Как милый младенец у матери своей земля Русская: его мать ласкает, а за баловство розгой сечет, а за добрые дела хвалит. Так и господь бог помиловал князей русских, великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, меж Дона и Днепра, на поле Куликовом, на речке Непрядве.

И стал великий князь Дмитрий Иванович со своим братом, с князем Владимиром Андреевичем, и с остальными своими воеводами на костях на поле Куликовом, на речке Непрядве. Страшно и горестно, братья, было в то время смотреть: лежат трупы христианские, словно сенные стога, у Дона великого на берегу, а Дон-река три дня кровью текла. И сказал князь великий Дмитрий Иванович: "Сосчитайтесь, братья, скольких у нас воевод нет и скольких молодых людей недостает?"

Тогда отвечает Михайло Александрович, московский боярин, князю Дмитрию Ивановичу: "Господин князь великий Дмитрий Иванович! Нет, государь, у нас сорока бояр московских, двенадцати князей белозерских, тридцати новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр серпуховских, тридцати панов литовских, двадцати бояр переяславских, двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, сорока бояр муромских, семидесяти бояр разянских, тридцати четырех бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр можайских, тридцати бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских. А посечено безбожным Мамаем двести пятьдесят три тысячи. И помиловал бог Русскую землю, а татар пало бесчисленное множество".

И сказал князь великий Дмитрий Иванович: "Братья, бояре и князья и дети боярские, суждено вам то место меж Дона и Днепра, на поле Куликовом, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за святые церкви, за землю за Русскую и за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в этом веке и в будущем. Пойдем, брат, князь Владимир Андреевич, во свою Залесскую землю к славному городу Москве и сядем, брат, на своем княжении, а чести мы, брат, добыли и славного имени!"

Богу нашему слава.

Цит. по: Задонщина // Хрестоматия по истории России / А.С. Орлов [и др.] – М., 2004. – С. 89 – 95.

 

Ключевский В.О. о политике Ивана I

Пользуясь своими средствами и расчетливой фамильной политикой, московские князья в XIV в. постепенно сами выступали из положения бесправных удельных князей. Младшие, но богатые, эти князья предприняли смелую борьбу со старшими родичами за великокняжеский стол. Главными их соперниками были князья тверские, старшие их родичи. Действуя во имя силы, а не права, московские князья долго не имели успеха. Князь Юрий московский оспаривал великое княжение у своего двоюродного дяди Михаила тверского и погубил в Орде своего соперника, но потом сам сложил свою голову, убитый сыном Михаила. Однако окончательное торжество осталось за Москвою, потому что средства боровшихся сторон были неравны. На стороне тверских князей были право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и уменье пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых. Князья тверские никак не могли понять истинного положения дел и в начале XIV в. все еще считали возможной борьбу с татарами. Другой сын Михаила Тверского, Александр, призывал свою братию, русских князей, «друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, оборонять Русскую землю и всех православных христиан». Так отвечал он на увещание русских князей покориться татарам, когда изгнанником укрывался в Пскове после того, как в  1327 г., не вытерпев татарских насилий, он со всем городом Тверью поднялся на татар и истребил находившееся тогда в Твери татарское посольство. Московские князья иначе смотрели на положение дел. Они пока вовсе не думали о борьбе с татарами; видя, что на Орду гораздо выгоднее действовать «смиренной мудростью», т. е. угодничеством и деньгами, чем оружием, они усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов. (Никто из князей чаще Калиты не ездил на поклон к хану, и там он был всегда желанным гостем, потому что приезжал туда не с пустыми руками. В Орде привыкли уже думать,  что, когда приедет московский князь, будет «многое злато и сребро» и у великого хана-царя, и у его ханш, и у всех именитых мурз Золотой Орды). Благодаря тому московский князь, по генеалогии младший среди своей братии, добился старшего великокняжеского стола. Хан поручил Калите наказать тверского князя за восстание. Тот исправно исполнил поручение: под его предводительством татары разорили Тверское княжество «и просто реши, – добавляет летопись, – всю землю Русскую положиша пусту», не тронув, конечно, Москвы. В награду за это Калита в 1328 г. получил великокняжеский стол, который с тех пор уже не выходил из-под московского князя.

Приобретение великокняжеского стола московским князем сопровождалось двумя важными последствиями для Руси, из коих одно можно назвать нравственным, другое – политическим. Нравственное состояло в том, что московский удельный владелец, став великим князем, первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия. Образцовый устроитель своего удела, умевший водворить в нем общественную безопасность и тишину, московский князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям Северо-Восточной Руси.

Летописец отмечает, что с тех пор, как московский князь получил от хана великокняжеское звание, Северная Русь начала отдыхать от постоянных татарских погромов. Рассказывая о возвращении Калиты от хана в 1328 г. с пожалованием, летописец прибавляет: «...бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати землю Русскую». Время с 1328 по 1368 г., когда впервые напал на Северо-Восточную Русь Ольгерд литовский, считалось порою отдыха для населения этой Руси, которое за то благодарило Москву. В эти спокойные годы успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они и вышли на Куликово поле.

Политическое следствие приобретения московским князем великого  княжения  состояло  в  том,   что  московский  князь,  став великим,  первый начал  выводить  Северную  Русь из  состояния политического раздробления. Вокруг Москвы со времени велико-княжения Калиты образуется княжеский союз, руководимый самим московским князем. Сначала этот союз был финансовый и подневольный. Поручение собирать ордынскую дань со многих, если не со всех,  князей получил  Иван Данилович,  когда стал великим князем владимирским. Это полномочие послужило могучим орудием политического объединения удельной Руси. Не охотник и не мастер бить свою братию мечом, московский князь получил возможность бить ее рублем. Простой ответственный приказчик хана по сбору и доставке дани, московский князь сделан был потом полномочным руководителем и судьею русских князей. Когда дети Калиты по смерти отца в 1341 г. явились к хану Узбеку, тот встретил их с честью и любовью. Старшему сыну Семену, назначенному великим князем,  даны были  «под руки» все князья русские.  По смерти Семена в 1353 г. его брат Иван получил от хана вместе с великокняжеским  званием  и судебную власть над всеми князьями Северной Руси. В княжение Иванова сына Димитрия этот княжеский союз с Москвою во главе еще более расширился и укрепился, получив национальное значение. Когда при Димитрии возобновилась борьба Москвы с Тверью, тверской князь Михаил Александрович искал себе опоры в Литве и даже в Орде, чем погубил популярность, какой дотоле пользовались тверские князья в Северной Руси. Когда в 1375 г. московский князь шел на Тверь, к его полкам присоединились 19 князей. Они сердились на тверского князя за то, что он неоднократно наводил на Русь Литву и соединился даже с поганым Мамаем. Наконец, почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и одержала под московскими знаменами первую народную победу. Это сообщило московскому князю значение национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же.

Цит. по: Ключевский В. О. О политике Ивана I // Хрестоматия по истории России: В 4-х тт. Т. 1. С древнейших времен до 17 века / сост.: И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. М., 1994. С. 19 – 22.

 

Костомаров Н.И. о Дмитрии Донском

Первенство Москвы, которому начало положили братья Даниловичи, опиралось главным образом на покровительство могущественного хана. Иван Калита был силен между князьями русскими и заставлял их слушаться себя именно тем, что все знали об особенной милости к нему хана и потому боялись его. Он умел воспользоваться как нельзя лучше таким положением. При двух преемниках его условия были все те же. С 1341 г. по 1353 был великим князем старший сын Калиты Симеон, а с 1353 по 1359 другой сын Иван. Оба князя ничем важным не ознаменовали себя в истории. Последний, как по уму, так и по характеру, был личностью совершенно ничтожною. Но значение Москвы для прочих князей держалось в эти два княжения временною милостью хана к московским князьям. По смерти Ивана Москва подвергалась большой опасности потерять это значение. Преемником Ивана был девятилетний Димитрий; тут-то оказалось, что стремление к возвышению Москвы не было делом одних князей, что понятия и поступки московских князей были выражением той среды, в которой они жили и действовали. За малолетнего Димитрия стояли московские бояре; большею частью это были люди, по своему происхождению не принадлежавшие Москве; отчасти они сами, а отчасти их отцы и деды пришли с разных сторон и нашли себе в Москве общее отечество; они-то и ополчились дружно за первенство Москвы над Русью. То обстоятельство, что они приходили в Москву с разных сторон и не имели между собой иной политической связи, кроме того, что всех их приютила Москва, способствовало их взаимному содействию в интересах общего для них нового отечества. В это время в Орде произошел перелом, с которого быстро началось ее окончательное падение. Суздальский князь, приехавши с ханским ярлыком, сел на великокняжеском столе во Владимире, и этому городу опять, по-видимому, предстояло возвратить себе отнятое Москвою первенство. Но покровитель суздальского князя Наврус был убит. Было естественно новому повелителю изменить распоряжения прежнего: он дал ярлык на княжение Димитрию. Таким образом, на этот раз уже не лицо московского князя, неспособного по малолетству управлять, а сама Москва, как одна из земских единиц, приобретала первенствующее значение среди других земель и городов на Руси; прежде ее возвышало то, что ее князь был по воле хана старейшим, а теперь наоборот – малолетний князь делался старейшим именно потому, что был московским князем.

Уже во время несовершеннолетия Димитрия бояре от его имени распоряжались судьбою удельных князей. В 1363 г. они стеснили ростовского князя и выгнали князей галицкого и стародубского из их волостей. Гонимые и теснимые Москвою, князья прибегали к суздальскому князю, но после примирения с Москвою сам суздальский князь признал над собою первенство московского.

В числе тогдашних руководителей делами бесспорно занимал важное место митрополит Алексий, уважаемый не только Москвою, но и в Орде, так как еще прежде он исцелил жену Чанибека, Тайдулу, и на него смотрели как на человека, обладающего высшею чудотворною силою. Под его благословением составлен был в 1364 г. договор между Димитрием московским и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем, получившим в удел Серпухов. Этот договор может до известной степени служить образчиком тогдашних отношений зависимых князей к старейшему: Владимир Андреевич имел право распоряжаться своею волостью, как вотчинник, но обязан был повиноваться Димитрию, давать ему дань, следуемую хану, считать врагами врагов великого князя, участвовать со своими боярами и слугами во всех походах, предпринимаемых Димитрием, получая от него во время походов жалованье. Таким образом, в то время, когда Москва возвышалась над прочими русскими землями и распоряжалась их судьбою, в самой Московской земле возникло удельное дробление, естественно замедлявшее развитие единовластия, но в то же время и принимались меры, чтобы, при таком дроблении, сохранялась верховная власть лица, княжившего в самой Москве.

Личность великого князя Димитрия Донского представляется по источникам неясною. Мы видим, что в его отрочестве, когда он никак не мог действовать самостоятельно, бояре вели дела точно в таком же духе, в каком бы их вел и совершеннолетний князь. Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во всем советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него как князья; так же завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить: что из его действий принадлежит собственно ему, и что его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный и потому руководили другими; и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которые бросаются в глаза, то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с бестактностью, прямодушия с коварством, что выражается во всей его истории.

В августе 1375 г. Димитрий с союзниками вступил в Тверскую землю, осадил Тверь. Он простоял так четыре, недели, а между тем его воины жгли в Терской области селения, травили в полях хлеб, убивали людей или уводили их в плен. Михаил, не дождавшись ниоткуда помощи, выслал владыку Евфимия к Димитрию просить мира. Казалось, пришла самая благ6приятная минута покончить навсегда тяжелую и разорительную борьбу с непримиримым врагом, уничтожить тверское княжение, присоединить Тверскую землю непосредственно к Москве и тем самым обеспечить с этой стороны внутреннее спокойствие Руси. Но Димитрий удовольствовался вынужденным смирением врага, который в крайней беде готов был согласиться на какой угодно унизительный договор, лишь бы оставалась возможность его нарушить в будущем. Что всего важнее в этом договоре, постановлено было по отношению к татарам, что если решено будет жить с ними в мире и давать им выход, то и Михаил должен давать, а если татары пойдут на Москву или на Тверь, то обеим сторонам быть заодно против них; если же московский князь сам захочет идти против татар, то и тверской должен идти вместе с московским. Таким образом, Москва, возвысившись прежде исключительно татарскою силою, теперь уже имела настолько собственной силы, что обязывала князей: других земель повиноваться ей и в войне против самих татар.

Усмирение тверского князя раздражило Ольгерда, но не против Димитрия, а против смоленского князя, за то, что последний, которого он считал уже своим подручником, участвовал в войне против Михаила. Гораздо сильнее раздражился за Тверь Мамай и притом на всех вообще русских князей: он видел явное пренебрежение к своей власти; его последний ярлык, данный Михаилу, был поставлен русскими ни во что. Он замыслил проучить непокорных рабов, напомнить им батыевщину, поставить Русь в такое положение, чтоб она долго не посмела помышлять об освобождении от власти ханов. Мамай собрал всю силу волжской Орды, нанял хивинцев, буртасов, ясов, вошел в союз с генуэзцами, основавшими свои поселения на Черном море, и заключил с литовским князем Ягеллом договор заодно напасть на московского князя.

Когда Мамай, летом 1380 г. заложив свой стан при устье реки Воронежа, назначал там сборное место для своих полчищ и ждал Ягелла, Димитрий собирал подручных князей на общее дело защиты Руси. Желание разделайся с поработителями настолько уже созрело и овладело народными чувствами русского народа, что московскому князю не предстояло необходимости ждать ратных и понуждать к скорейшему прибытию.

Митрополита Алексия уже не было в живых. Он скончался в 1378 г. Архипастырь, главнейший советник Димитрия, во все время своего первосвятительства употреблял свою духовную власть для возвышения Москвы и служил ее интересам. Московскому князю не хотелось иметь в Москве иных первосвятителей, кроме таких, каких само московское правительство будет представлять патриарху для посвящения. В то время, когда приходилось Димитрию «идти на войну», Москва оставалась без митрополита, и это обстоятельство лишало предпринимаемый поход обычного первосвятительского благословения; но Димитрий обратился за благословением к преподобному Сергию, хотя и был с ним в размолвке. Сергий пользовался всеобщим уважением, его молитвам приписывали большую силу; за ним признавали дар пророчества. Сергий не только ободрил Димитрия, но и предсказал ему победу. Такое предсказание, сделавшись известным, сильно возбудило в войске отвагу и надежду на победу.

Димитрий выступил из Москвы в Коломну в августе; русские отовсюду приставали к нему. 26 и 27 августа русские перевезлись чрез Оку и пошли по Рязанской земле к Дону. На пути прискакал к Димитрию гонец от преподобного Сергия с благословенною грамотою: «Иди, господин, – писал Сергий, – иди вперед, Бог и св. Троица поможет тебе!»

6 сентября русские увидели Дон, а 8, в субботу, на заре русские уже были на другой стороне реки и при солнечном восходе двигались стройно вперед к устью реки Непрядвы.

День был пасмурный; густой туман расстилался по полям, но часу в девятом стало ясно. Около полудня показалось несметное татарское полчище. Сторожевые (передовые) полки русских и татар сцепились между собою, и сам Димитрий выехал вместе с своею дружиною «на первый суйм» – открывать битву. По старинному прадедовскому обычаю следовало, чтобы князь, как предводитель, собственным примером возбуждал в воинах отвагу. Побившись недолго с татарами, Димитрий вернулся назад устраивать полки к битве. В первом часу началась сеча, какой, по выражению летописца, не бывало на Руси. В московской рати было много небывалых в бою: на них нашел страх, и, пустились они в бегство. Татары со страшным криком ринулись за ними и били их наповал. Дело русских казалось проигранным, но к трем часам пополудни все изменилось.

В дубраве на западной стороне поля стоял избранный русский отряд, отъехавший туда заранее для засады. Отряд стремительно бросился на татар, которые никак не ожидали нападения сзади. Победа была совершенная, но зато много князей, бояр и простых воинов пало на поле битвы. Сам великий князь хотя не был ранен, но доспех на нем был помят. Похоронивши своих убитых, великий князь со своим ополчением не преследовал более разбитого врага, а вернулся с торжеством в Москву.

Мамай, бежавши в свои степи, столкнулся там с новым врагом: то был Тохтамыш …, потомок Батыя. Тохтамыш разбил Мамая на берегах Кадки и объявил себя владетелем волжской Орды. Мамай бежал в Кафу (нынешняя Феодосия на восточном берегу Крыма) и там был убит генуэзцами.

Тохтамыш, воцарившись в Сарае, отправил дружелюбное посольство к Димитрию, объявить, что общего врага их нет более и что он, Тохтамыш, теперь владыка кипчакской Орды и всех подвластных ей стран. Димитрий отпустил послов с большой честью и дарами; но не изъявлял знаков рабской покорности. Это показывает, что в Москве считали дело с Ордою поконченным и не боялись ее, но между тем там, по сокрушении Мамая, не брали никаких мер ни к дальнейшему истреблению, ни даже к собственной обороне.

В следующем, 1382 г. Тохтамыш двинулся наказывать Русь за попытку освободиться от татар.

Весть о походе Тохтамыша, хотя и поздно, но все-таки дошла к Димитрию прежде, чем татары приблизились к Москве.

Внезапность нашествия произвела такое впечатление, что князья, воеводы и бояре совсем потеряли голову. Между ними началась рознь, взаимное недоверие; великий князь убоялся идти навстречу хану и, покинувши Москву на произвол судьбы, бежал в Переяславль, оттуда в Ростов, а оттуда в Кострому.

Грозный враг не сегодня-завтра должен появиться, а в столице не было ни князя, ни воевод. Одни кричали, что надобно затвориться в Кремле, другие хотели бежать. Зазвонили во все колокола на вече. Поднялся вопль. Народ кричал: затворять ворота и не пускать никого из города. Митрополит и бояре бросились первые из города; их выпустили, но ограбили, а когда за ними стали убегать другие, то ворота затворили; одни стали у ворот с рогатинами и обнаженными саблями, угрожали бить бегущих, а другие метали на них камни со стен.

23 августа подъехали передовые татарские конники к кремлевским стенам. Москвичи смотрели на них со стен: «Здесь ли великий князь Димитрий?» — спрашивали татары. Им отвечали: «Нет». Татары объехали кругом Кремля, осматривали рвы, стены, бойницы, ворота. В городе благочестивые люди молились Богу, наложили на себя пост, каялись в грехах, причащались Святых Тайн, а удалые молодцы вытаскивали из боярских погребов меды, доставали из боярских кладовых дорогие сосуды и напивались из них для бодрости.

Пьяные влезали на стены, кричали на татар, ругали, плевали и всячески оскорбляли их и их царя, а раздраженные татары махали на них саблями, показывая вид, как будут рубить их. Москвичи расхрабрились так, думая, что татар всего столько и пришло, сколько они их видели под стенами. Но к вечеру появилась вся ордынская громада с их царем, и тут многие храбрецы пришли в ужас.

Тохтамыш сообразил, что не взять ему Кремля силою; он порешил взять его коварством. На четвертый день в полдень подъехали к стенам знатнейшие мурзы и просили слова. С ними стояли двое сыновей суздальского князя, шурья великого князя. Мурзы сказали: «Царь наш пришел показнить своего холопа Димитрия, а он убежал; приказал вам царь сказать, что он не пришел разорять твоего улуса, а хочет соблюсти его, и ничего от вас не требует, – только выйдите к нему с честью и дарами».

Москвичи отворили ворота и вышли, впереди князь Остей, потом шли духовные в облачении, с иконами и крестами, за ними бояре и народ. Татары, давши москвичам выйти из ворот, бросились на них и начали рубить саблями без разбора. Истребляя кого попало направо и налево, ворвались они в средину Кремля. По известию летописца, резня продолжалась до тех пор, пока у татар не утомились плечи, не иступились сабли. Все церковные сокровища, великокняжеская казна, боярское имущество, купеческие товары – все было ограблено. Наконец, город был зажжен. Огонь истреблял тех немногих, которые успели избежать татарского меча. Так покаравши Москву, татары отступили от нее.

Некому было ни отпевать мертвых, ни оплакивать их, ни звонить по ним.

Татары рассеялись и по другим городам. Повсюду татары убивали людей или гнали их толпами в плен. Припомнились давно забытые времена Батыя, с тою разницею, что в батыевщину русские князья умирали со своим народом, а теперь глава Руси сидел, запершись в Костроме с своею семьей; другие князья или также прятались, или спешили раболепством получить пощаду у разгневанного владыки. Только один Владимир Андреевич не изменил себе: выехавши из Волока, ударил он на татарский отряд, разбил его наголову и взял много пленников. Этот подвиг так подействовал на хана, что он начал отступать назад к Рязанской земле, опасаясь, чтобы русские, собравшись с силами, не ударили на него: вот доказательство, что это нашествие не имело бы такого печального исхода для Москвы и всей Руси, если бы русские не были так оплошны и великий князь своим постыдным бегством не предал своего народа на растерзание варварам.

Димитрий вместе с Владимиром Андреевичем, прибывши в Москву, тотчас занялся погребением мертвых, чтобы предупредить заразу. Он давал от восьмидесяти погребенных тел по рублю, и пришлось ему заплатить 300 рублей. Этот счет показывает, что в Кремле погибло от татарского меча 24000 человек, не считая сгоревших и утонувших. Потом мало-помалу начали собираться остатки населения и отстраивать сожженный город. Тогда, за невозможностью мстить татарам, Димитрий обратил мщение на Рязанскую землю: московская рать вступила в эту землю и вконец разорила ее без всякого милосердия, хуже татар.

Князья русские, напуганные страшною карою над Москвою, один за другим ездили в Орду кланяться хану. Надежда на свободу блеснула для русских на короткое время и была уничтожена малодушием Димитрия.

Михаил Александрович тверской с сыном Александром отправился в Москву окольною дорогою, чтобы не попасться в руки Димитрия: он надеялся вновь выпросить себе великое княжение. Но Димитрий весною отправил к хану сына своего Василия. Василий был удержан в Орде заложником верности и 8000 рублей долга, начитанного на Димитрия. Московский князь так усердно унижался тогда перед ханом, что Тохтамыш объявил ему свою царскую милость, но в наказание наложил на его владения тяжелую дань.

Княжение Димитрия Донского принадлежит к самым несчастным и печальным эпохам истории многострадального русского народа. Беспрестанные разорения и опустошения то от внешних врагов, то от внутренних усобиц, следовали одни за другими в громадных размерах. Московская земля, не считая мелких разорений, была два раза опустошена литовцами, а потом потерпела нашествие Орды Тохтамыша; Рязанская – страдала два раза от татар, два раза от москвичей и была приведена в крайнее разорение; Тверскую – несколько раз разоряли москвичи; Смоленская – терпела и от москвичей, и от литовцев; Новгородская – понесла разорение от тверичей и москвичей. К этому присоединялись физические бедствия. Страшная зараза, от которой русская земля страдала в сороковых и пятидесятых годах XIV в. наравне со всею Европой, повторялась и в княжение Димитрия с большою силою в разных местах Руси. К заразе присоединялись неоднократные засухи, как, например, в 1365, 1371 и 1373 гг., которые влекли за собою голод и, наконец, пожары – обычное явление на Руси. Если мы примем во внимание эти бедствия, соединявшиеся с частыми разорениями жителей от войн, то должны представить себе тогдашнюю Восточную Русь страною малолюдною и обнищалою. Сам Димитрий не был князем, способным мудростью правления облегчить тяжелую судьбу народа; действовал ли он от себя или по внушениям бояр своих, – в его действиях виден ряд промахов. Следуя задаче подчинить Москве русские земли, он не только не умел достигать своих целей, но даже упускал из рук то, что ему доставляли сами обстоятельства; он не уничтожил силы и самостоятельности Твери и Рязани, не умел и поладить с ними так, чтоб они были заодно с Москвою для общих русских целей; Димитрий только раздражал их и подвергал напрасному разорению ни в чем не повинных жителей этих земель; раздражил Орду, но не воспользовался ее временным разорением, не предпринял мер к обороне против опасности; и последствием всей его деятельности было то, что разоренная Русь опять должна была ползать и унижаться перед издыхающей Ордой.

В 1389 г. умер великий князь московский Димитрий, еще только 39 лет от рождения. Дед, дядя и отец Димитрия в тишине приготовили богатые средства к борьбе открытой, решительной. Заслуга Димитрия состояла в том, что он умел воспользоваться этими средствами, умел развернуть приготовленные силы и дать им вовремя надлежащее употребление. Лучшим доказательством особенно важного значения, придаваемого деятельности Димитрия современниками, служит существование особого сказания о подвигах этого князя, особого, украшенно написанного жития его. Наружность Димитрия описывается таким образом: « Бяше крепок и мужествен, и телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою ж и власы черн, взором же дивен зело».

Важные следствия деятельности Димитрия обнаруживаются в его духовном завещании; в нем встречаем неслыханное прежде распоряжение: московский князь благословляет старшего своего сына Василия великим княжением Владимирским, которое зовет своею отчиною. Донской уже не боится соперников для своего сына ни из Твери, ни из Суздаля. Кроме Василия у Димитрия оставалось еще пять сыновей: Юрий, Андрей, Петр, Иван и Константин. Завещатель выражает надежду, что сыновья его перестанут давать выход в Орду.

Говоря о важном значении княжения Димитриева в истории Северо-Восточной Руси, мы не должны забывать о деятельности бояр московских: они, пользуясь обстоятельствами, отстояли права своего малолетнего князя и своего княжества, которым и управляли до возмужалости Димитрия. Последний не остался неблагодарен людям, которые так сильно хотели ему добра; доказательством служат следующие места жития его, обнаруживающие всю степень влияния бояр на события Дмитриева княжения. Чувствуя приближение смерти, Димитрий, по словам сочинителя жития, дал сыновьям следующее наставление: «Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против их службы, без воли их ничего не делайте».

Цит. по: Костомаров Н.И. О Дмитрии Донском // Хрестоматия по истории России: в 4 т. Т.1. С древнейших времен до XVII века / сост. И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. – М., 1994. – С. 127 – 135.

 

Начальный период объединения русских земель (конец XIII – вторая половина XIV в.).

В XIII в. в политике русских князей существовали две основные тенденции: во-первых, центробежная, которая вела к дальнейшему дроблению земель, особенно в условиях власти ордынских ханов, тяготения части земель к Западу; во-вторых, центростремительная, которая проявлялась в попытках наиболее сильных земель, городов расширить владения и объединить под своим началом все русские земли.

Уже в середине XII в., когда на месте некогда единого государства образовалось несколько самостоятельных княжеств, четко проявилось новое явление: среди русских земель выделились новые политические и экономические центры, которые оказывали влияние на значительные территории. Ими стали Владимиро-Суздальское, Галицко-Волынское княжества и Новгородская республика. При этом главенство внутри этих земель неумолимо переходило к «молодым» городам (Владимир, потом Москва в северо-восточной Руси), или же эти новые города пытались выступить на равных со своими «патронами» – старыми центрами (Псков, Ладога).

Причину этого явления многие историки видят в условиях возникновения и формирования городов. Если в старых городах князь чаще всего был пришлым и вынужден был считаться с местным боярством, традициями, то молодые города часто возникали с помощью князя, на его земле. Это способствовало изменению характера власти (что ярко видно на примере Владимира на Клязьме),  утверждению единодержавия князя при опоре на городское население.

В конце XIII века между новыми и старыми центрами начинается острая борьба за роль центра в собирании русских земель. Наиболее активно в ней участвовали Тверь, Нижний Новгород, Москва, Владимир, Галич. К началу XIV  века в северо-восточной Руси определились два основных претендента на эту роль – Москва и Тверь.

Возвышению Москвы и Твери исследователи всегда уделяли пристальное внимание. Практически все отмечали увеличение населения этих княжеств за счет притока крестьян в менее доступные для внезапных грабительских набегов татар земли. Как следствие – ускорение социально-экономического развития Москвы и Твери, что также способствовало их возвышению.

Причину победы Москвы в этом соперничестве часто видят в более удобном географическом положении этого города. Но во многом это натяжка, так как положение Твери давало ей преимущество в экономическом отношении: располагаясь на Волге, она служила удобными воротами в Новгород, западные княжества, в Литву. Имея примерно равное географическое положение, Тверь как старый город была сильнее своими традициями, властью, богатством.

Конечно, Москва стала в XIV веке крупным торгово-ремесленным центром. Московские ремесленники приобрели известность как искусные мастера литейного, кузнечного и ювелирного дела. Именно в Москве зародилась и получила крещение русская артиллерия. Торговые связи московских купцов «сурожан» и суконников протянулись далеко за пределы русских земель. Но и это не дает абсолютного преимущества городу в превращении в мощный политический центр объединения земель. Не единственным, но, возможно, решающим фактором в этом процессе стала политика московских князей, которая фактически продолжала стратегию Александра Невского – опора на Орду в решении внутренних и внешних проблем. С другой стороны, ордынские ханы своей дипломатией, сами того не сознавая, сделали очень многое для возвышения Москвы.

Основателем династии московских князей стал сын Александра Невского Даниил, который в 1276 г. получил Москву в удел. В 1300 г. он вышел победителем в борьбе с рязанским князем Константином и захватил рязанские земли от Коломны до Серпухова. В 1302 г. к  московскому князю по наследству перешло Переяславское княжество. В 1303 г. Даниил умер. Сын Даниила Юрий присоединил к Москве Можайск. Так, уже в начале XIV в. территория княжества увеличилась почти вдвое.

Юрий Данилович, Московский князь, начинает упорную борьбу за великокняжеский ярлык с Михаилом Ярославичем, Тверским князем. На первых порах успех сопутствовал тверскому князю, который, заняв владимирский престол, явно претендовал на роль объединителя русских земель. По его указанию был создан общерусский летописный свод, а в 1307 г. князь Михаил добился установления своей власти в Новгороде. Но столь стремительное усиление тверского князя не устраивало Орду, которая в своей политике на Руси старалась поддерживать равновесие между соперниками. Пришедший к власти в Золотой Орде хан Узбек (1313 – 1342 гг.) решительно поддержал московского князя Юрия, который в 1314 г. получил власть над Новгородом, а позднее и ярлык на великое княжение (1318 – 1322 гг.).

Смерть в Орде Михаила, тверского князя, и его сына Дмитрия Грозные Очи во многом стала причиной отказа тверского князя Александра от традиционного союза с Ордой, его ориентации на Литву.

Во многом переломным моментом в противоборстве Москвы и Твери стали события 1327 г., когда Тверь потрясло мощное антиордынское восстание. В результате Тверское княжество было разгромлено ордынцами и оно уже никогда не смогло подняться до той экономической и политической роли, которую играло в конце XIII – начале XIV в. Московский князь Иван Данилович, участвовавший по некоторым данным в разгроме тверичей, получил в 1328 г. ярлык на великое княжение и, что еще важнее, право на сбор дани со всех русских земель, подвластных Орде.

Великое княжение Ивана Калиты (1328 – 1341) и его сыновей Симеона и Ивана стало временем, когда Русь получила передышку для восстановления и подъема экономики, накопления сил для предстоящей борьбы за свержение власти ханов. Сбор дани со всей русской земли, который Иван Калита производил с неумолимой жестокостью, способствовал сосредоточению в руках московских князей значительных средств. Московский князь имел возможность оказывать политическое давление на Новгород и другие земли. Не прибегая к оружию Иван Данилович смог расширить границы своих владений за счет получения у хана за богатые дары ярлыков на отдельные земли (Галич, Углич, Белоозеро).

После смерти Ивана Калиты ярлык на великое княжение без труда получил его сын Симеон Гордый (1341 – 1353). Причину следует искать в изменении политических ориентиров Орды: противовес теперь был нужен не в борьбе между Москвой и Тверью, а в борьбе с Великим княжеством Литовским и Русским, которое реально претендовало на роль объединительного центра всех русских земель. Ослабление Твери, а также мощные пролитовские настроения среди тверского боярства мешали старому русскому центру выполнить эту роль.

Дипломатия Симеона Гордого была достаточно успешной. Ему удалось успокоить на время тверичан – вечных врагов Москвы, посадить в 1341 г. московского наместника в Новгороде. Даже с литовцами, где в это время княжил Ольгерд, завязались мирные дипломатические отношения. На русской земле наступила тишина. Казалось, что Русь собирает силы для решительного сражения с Ордой. Но именно в это время в русские земли пришла чума. «Черная смерть» уже несколько лет свирепствовала в Западной и Центральной Европе, унесла более 24 млн жизней. Теперь ее страшному удару подверглись русские земли: вымер Смоленск, Белоозеро, пострадали Псков, Новгород, эпидемия достигла Москвы. Умер митрополит Феогност, великий князь Симеон, его сыновья и брат Андрей.

Московский престол и великое княжение перешли в руки Ивана II Красного (1353 – 1359), который спокойно княжил, опираясь на поддержку бояр и церкви до своей смерти.

Таким образом, к середине XIV в. завершился первый этап складывания единого русского государства, ознаменованный противоборством Москвы и Твери, в котором победу одержали московские князья. В историческом процессе центростремительная тенденция стала преобладающей.

Цит. по: Русские земли в XIII – середине XV века // История России с древнейших времен: учеб. пособие / В.Ю. Халтурин, С.П. Боброва, О.Е. Богородская, Г.А. Будник [и др.]; под ред. В.Ю. Халтурина: / Иван. гос. энерг. ун-т. – Иваново, 2003. – 340  с. – С. 52 – 55.

 

 

Платонов С.Ф. о князе Дмитрии Ивановиче Донском и Куликовской битве

Сыновья Ивана Калиты умирали в молодых годах и княжили недолго. Семен Гордый умер от моровой язвы (чумы), обошедшей тогда всю Европу; Иван Красный скончался от неизвестной причины, имея всего 31 год. После Семена детей не осталось вовсе, а после Ивана осталось всего два сына. Семья московских князей, таким образом, не умножалась, и московские удельные земли не дробились, как то бывало в других уделах. Поэтому сила Московского княжества не ослабела и московские князья один за другим получали в Орде великое княжение и крепко держали его за собой. Только после смерти Ивана Красного, когда в Москве не осталось взрослых князей, ярлык на великое княжение был отдан суздальским князьям. Однако десятилетний московский князь Дмитрий Иванович, направляемый митрополитом Алексием и боярами, начал борьбу с соперниками, успел привлечь на свою сторону хана и снова овладел великим княжением владимирским. Суздальский князь Дмитрий Константинович был великим князем всего около двух лет.

Так началось замечательное княжение Дмитрия Ивановича. Первые его годы руководство делами принадлежало митрополиту Алексию и боярам; потом, когда Дмитрий возмужал, он вел дела сам. Во все время одинаково политика Москвы при Дмитрии отличалась энергией и смелостью.

Во-первых, в вопросе о великом княжении московский князь прямо и решительно стал на такую точку зрения, что великокняжеский сан и город Владимир составляют «вотчину», т. е. наследственную собственность московских князей, и никому другому принадлежать не могут. Так Дмитрий говорил в договоре с тверским князем и так же писал в своей духовной грамоте, в которой прямо завещал великое княжение, вотчину свою, старшему своему сыну.

Во-вторых, в отношении прочих князей Владимиро-Суздальской Руси, а также в отношении Рязани и Новгорода Дмитрий держался властно и повелительно. По выражению летописца, он «всех князей русских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его, а на тех нача посягати». Он вмешивался в дела других княжеств: утвердил свое влияние в семье суздальско-нижегородских князей, победил рязанского князя Олега и после долгой борьбы привел в зависимость от Москвы Тверь. Борьба с Тверью была особенно упорна и продолжительна. Тверской великий князь Михаил Александрович обратился за помощью к литовским князьям, которые в то время обладали уже большими силами. Литовский князь Ольгерд осадил самую Москву, только что обнесенную новой каменной стеной, но взять ее не мог и ушел в Литву. А московские войска затем осадили Тверь. В 1375 г. между Тверью и Москвой был заключен, наконец, мир, по которому тверской князь признавал себя «младшим братом» московского князя и отказывался от всяких притязаний на Владимирское великое княжение. Но с Литвой осталась у Москвы вражда и после мира с Тверью. Наконец, в отношении Новгорода Дмитрий держал себя властно; когда же, в конце его княжения, новгородцы ослушались его, он пошел на Новгород войной и смирил его, наложив на новгородцев «окуп» (контрибуцию) в 8000 рублей. Так выросло при Дмитрии значение Москвы в северной Руси: она окончательно торжествовала над всеми своими соперниками и врагами.

В-третьих, при Дмитрии Русь впервые отважилась на открытую борьбу с татарами. Мечта об освобождении Руси от татарского ига жила и раньше среди русских князей. В своих завещаниях и договорах они нередко выражали надежду, что «Бог свободит от орды», что «Бог Орду переменит». Семен Гордый в своей душевной грамоте увещевал братьев жить в мире по отцову завету, «чтобы не перестала память родителей наших и наша, чтобы свеча не угасла». Под этой свечой разумелась неугасимая мысль о народном освобождении. Но пока Орда оставалась сильной и грозной, иго ее по-прежнему тяготело над Русью. Борьба с татарами стала возможна и необходима лишь тогда, когда в Орде началась «замятия многа», иначе говоря, длительное междоусобие. Там один хан убивал другого, властители сменялись с необыкновенной быстротой, кровь лилась постоянно и, наконец. Орда разделилась надвое и терзалась постоянной враждой. Можно было уменьшить дань Орде и держать себя независимее. Мало того: явилась необходимость взяться за оружие против отдельных татарских шаек. Во время междоусобий из Орды выбегали на север изгнанники татарские и неудачники, которым в Орде грозила гибель. Они сбирались в большие военные отряды под предводительством своих князьков и жили грабежом русских и мордовских поселений в области рек Оки и Суры. Считая их за простых разбойников, русские люди без стеснений гоняли их и били. Князья рязанские, нижегородские и сам великий князь Дмитрий посылали против них свои рати. Сопротивление Руси озлобляло татар и заставляло их, в свою очередь, собирать против Руси все большие и большие силы. Они собрались под начальством царевича Арапши (Араб-шаха), нанесли русским войскам сильное поражение на р. Пьяне (приток Суры), разорили Рязань и Нижний Новгород (1377). За это москвичи и нижегородцы разорили мордовские места, в которых держались татары, на р. Суре. Борьба становилась открытой и ожесточенной. Тогда овладевший Ордой и затем провозгласивший себя ханом князь Мамай отправил на Русь свое войско для наказания строптивых князей; Нижний Новгород был сожжен; пострадала Рязань. Но Дмитрий Иванович московский не пустил татар в свои земли и разбил их в Рязанской области на р. Воже (1378). Обе стороны понимали, что предстоит новое столкновение. Отбивая разбойничьи шайки, русские князья постепенно втянулись в борьбу с ханскими войсками, которые поддерживали разбойников; победа над ними давала русским мужество для дальнейшей борьбы. Испытав неповиновение со стороны Руси, Мамай должен был или отказаться от власти над Русью, или же идти снова покорять Русь, поднявшую оружие против него. Через два года после битвы на Воже Мамай предпринял поход на Русь. Понимая, что Русь окажет ему стойкое сопротивление, Мамай собрал большую рать и, кроме того, вошел в сношение с Литвой, которая, как мы знаем, была тогда враждебна Москве. Литовский князь Ягайло обещал Мамаю соединиться с ним 1 сентября 1380 г. Узнав о приготовлениях Мамая, рязанский князь Олег также вошел в сношение с Мамаем и Ягайлом, стараясь уберечь свою украинскую землю от нового неизбежного разорения татарами. Не укрылись приготовления татар к походу и от московского князя. Он собрал вокруг себя всех своих подручных князей (ростовских, ярославских, белозерских). Послал он также за помощью к прочим великим князьям и в Новгород, но ни от кого из них не успел получить значительных вспомогательных войск и остался при одних своих силах. Силы эти, правда, были велики, и современники удивлялись как количеству, так и качеству московской рати. По вестям о движении Мамая князь Дмитрий выступил в поход в августе 1380 г. Перед началом похода был он у преподобного Сергия в его монастыре и получил его благословение на брань. Знаменитый игумен дал великому князю из братии своего монастыря двух богатырей по имени Пересвета и Ослебя, как видимый знак своего сочувствия к подвигу князя Дмитрия. Первоначально московское войско двинулось на Коломну, к границам Рязани, так как думали, что Мамай пойдет на Москву через Рязань. Когда же узнали, что татары идут западнее, чтобы соединиться с Литвой, то великий князь двинулся тоже на запад, к Серпухову, и решил не ждать Мамая на своих границах, а идти к нему навстречу в «дикое Поле» и встретить его раньше, чем он успеет там сойтись с литовской ратью. Не дать соединиться врагам и бить их порознь — обычное военное правило. Дмитрий переправился через Оку на юг, пошел к верховьям Дона, перешел и Дон, и на Куликовом поле, при устье речки Непрядвы (впадающей в Дон справа) встретил Мамаеву рать. Литовский князь не успел соединиться с ней и был, как говорили тогда, всего на один день пути от места встречи русских и татар. Боясь дурного исхода предстоящей битвы, великий князь поставил в скрытном месте, в дубраве у Дона, особый засадный полк под начальством своего двоюродного брата князя Владимира Андреевича и боярина Боброка, волынца родом. Опасения Дмитрия оправдались; в жесточайшей сече татары одолели и потеснили русских; пало много князей и бояр: сам великий князь пропал безвестно; сбитый с ног, он без чувств лежал под деревом. В критическую минуту засадный полк ударил на татар, смял их и погнал. Не ожидавшие удара татары бросили свой лагерь и бежали без оглядки. Сам Мамай убежал с поля битвы с малой свитой. Русские преследовали татар несколько десятков верст и забрали богатую добычу. Возвращение великого князя в Москву было торжественно, но и печально. Велика была победа, но велики и потери. Когда, спустя два года (1382), новый ордынский хан, свергший Мамая, Тохтамыш внезапно пришел с войском на Русь, у великого князя не было под руками достаточно людей, чтобы встретить врага, и он не смог их скоро собрать. Татары подошли к Москве, а Дмитрий ушел на север. Москва была взята татарами, ограблена и сожжена; разорены были и другие города. Татары удалились с большой добычей и с полоном, а Дмитрий должен был признать себя снова данником татар и дать хану заложником своего сына Василия. Таким образом, иго не было свергнуто, а северная Русь была обессилена безуспешной борьбой за освобождение.

Тем не менее Куликовская битва имела громадное значение для северной Руси и для Москвы. Современники считали ее величайшим событием, и победителю татар, великому князю Дмитрию, дали почетное прозвище «Донского» за победу на Дону. Военное значение Куликовской победы заключалось в том, что она уничтожила прежнее убеждение в непобедимости Орды и показала, что Русь окрепла для борьбы за независимость. Набег Тохтамыша не уменьшил этого значения Мамаева побоища: татары одолели в 1382 г. только потому, что пришли «изгоном», внезапно и крадучись, а Москва их проглядела и не убереглась. Все понимали, что теперь Русь не поддастся, как прежде, нашествиям Орды и что татарам можно действовать против Руси только нечаянными набе гами. Политическое же и национальное значение Куликовской битвы заключалось в том, что она дала толчок к решительному народному объединению под властью одного государя, московского князя.

С точки зрения тогдашних русских людей, события 1380г. имели такой смысл: Мамаева нашествия со страхом ждала вся северная Русь. Рязанский князь, боясь за себя, «изменил», войдя в покорное соглашение с врагом. Другие крупные князья (суздальско-нижегородские, тверской) притаились, выжидая событий. Великий Новгород не спешил со своей помощью. Один московский князь, собрав свои силы, решился дать отпор Мамаю и притом не на своем рубеже, а в диком поле, где он заслонил собой не один свой удел, а всю Русь. Приняв на себя татарский натиск, Дмитрий явился добрым страдальцем за всю землю Русскую; а отразив этот натиск, он явил такую мощь, которая ставила его естественно во главе всего народа, выше всех других князей. К нему, как к своему единому государю, потянулся весь народ. Москва стала очевидным для всех центром народного объединения, и московским князьям оставалось только пользоваться плодами политики Донского и собирать в одно целое шедшие в их руки земли.

Цит. по: Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. – М., 2000. – С. 157 – 161.

 

 

ПОВЕСТЬ О ШЕВКАЛЕ (1326-1327 гг.)

Запись устного литературного произведения, посвященного восстанию Твери против ханского баскака Чол-хана (Шевкала) 1236 – 1237 гг.

«В год 6834 (1326) <...>

В том же году Александру Михайловичу (тверской князь – прим. составителя) было дано княжение, (он получил ярлык на великое княжение в Орде – прим. составителя) и он пришел  из Орды и сел на великокняжеский престол. Потом, немного дней спустя, из-за умножения наших грехов, когда бог позволил дьяволу вложить в сердце безбожных татар злую мысль, сказали они своему беззаконному царю (хану – прим. составителя): "Если не погубишь князя Александра и всех князей русских, то не получишь власти над ними". Тогда беззаконный и проклятый зачинатель всего зла Шевкал, разоритель христианства, отверз свои скверные уста и начал говорить, наученный  диаволом: "Государь царь, если ты мне велишь, я пойду на Русь, разорю христианство, убью их князя, а княгиню и детей приведу к тебе". И царь велел ему так сотворить.

Беззаконный же Шевкал, разоритель христианства, пошел на Русь со многими татарами, и пришел в Тверь, и выгнал великого князя с его двора, а сам поселился на великокняжеском дворе, исполненный гордости и ярости. И сотворил великое гонение на христиан – насилие, грабеж, избиение и поругание. Люди же городские, постоянно оскорбляемые нехристями, много раз жаловались великому князю, прося оборонить их. Он же, видя озлобление своих людей и не имея возможности их оборонить, велел им терпеть. Но тверичи не терпели, а ждали удобного времени.

И случилось так, что 15 августа, ранним утром, когда собирается торг, некий диакон-тверянин, – прозвище ему Дудко, – повел кобылицу, молодую и очень тучную, напоить водой к Волге. Татары же, увидев ее, отняли. Диакон же очень огорчился и стал вопить: "Люди тверские, не выдавайте!"

И началась между ними драка. Татары же, надеясь на свою власть, пустили в ход мечи, и тотчас сбежались люди, и началось возмущение. И ударили во все колокола, стали вечем, и восстал город, и сразу же собрался весь народ. И возник мятеж, и кликнули тверичи и стали избивать татар, где кого поймают, пока не убили самого Шевкала. Убивали же всех подряд, не оставили и вестника, кроме пастухов, пасших на поле стада коней. Те взяли лучших жеребцов и быстро бежали в Москву, а оттуда в Орду, и там возвестили о кончине Шевкала. <...>

Убит же был Шевкал в 6835 (1327) г. И, услышав об этом, беззаконный царь зимой послал рать на Русскую землю – пять темников, а воевода у них Федорчук, и убили они множество людей, а иных взяли в плен; а Тверь и все тверские города предали огню. Великий же князь Александр, чтобы не терпеть безбожных преследований, оставив русский великокняжеский престол и все свои наследственные владения, ушел во Псков с княгиней и детьми своими и остался в Пскове».

Цит. по: Повесть о Шевкале // Хрестоматия по истории России / А.С. Орлов [и др.] – М., 2004. – С. 84 – 85.

 

Соловьев С.М. о значении княжения Дмитрия Донского

В 1389 г. умер великий князь московский Димитрий, еще только 39 лет от рождения. Дед, дядя и отец Димитрия в тишине приготовили богатые средства к борьбе открытой, решительной. Заслуга Димитрия состояла в том, что он умел воспользоваться этими средствами, умел развернуть приготовленные силы и дать им вовремя надлежащее употребление. Лучшим доказательством особенно важного значения, придаваемого деятельности Димитрия современниками, служит существование особого сказания о подвигах этого князя, особого, украшение написанного жития его. Наружность Димитрия описывается таким образом: «Бяше крепок и мужествен, и телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою ж и власы черн, взором же дивен зело».

Важные следствия деятельности Димитрия обнаруживаются в его духовном завещании; в нем встречаем неслыханное прежде распоряжение: московский князь благословляет старшего своего сына Василия великим княжением Владимирским, которое зовет своею отчиною. Донской уже не боится соперников для своего сына ни из Твери, ни из Суздаля. Кроме Василия у Димитрия оставалось еще  пять сыновей: Юрий, Андрей, Петр, Иван и Константин. Завещатель выражает надежду, что сыновья его перестанут давать выход в Орду.

Говоря о важном значении княжения Димитриева в истории Северо-Восточной Руси, мы не должны забывать о деятельности бояр московских: они, пользуясь обстоятельствами, отстояли права своего малолетнего князя и своего княжества, которым и управляли до возмужалости Димитрия. Последний не остался неблагодарен людям, которые так сильно хотели ему добра; доказательством служат следующие места жития его, обнаруживающие всю степень влияния бояр на события Димитриева княжения. Чувствуя приближение смерти, Димитрий, по словам сочинителя жития, дал сыновьям следующее наставление: «Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против их службы, без воли их ничего не делайте».

Цит. по: Соловьев С.М. О Дмитрии Донском // Хрестоматия по истории России: В 4-х тт. Т. 1. С древнейших времен до 17 века / сост.: И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. М., 1994. С. 135 – 136.

 

 

 Социально-экономическое развитие России в конце XIII  – XIV вв.

По замечанию В.О. Ключевского, вероятно, не во всем справедливому, монгольское нашествие не положило резкой грани в истории Северо-Восточной Руси, поскольку новый политический порядок завязался в ее землях до появления Батыя с его полчищами. Вторая часть этой формулы верна. Но о первой ее части этого сказать нельзя — «Батыево нахождение» оказало такое сильное воздействие на русские земли, судьбы их жителей, что нередко говорят о домонгольской и ордынской эпохах отечественной истории.

Ко времени ордынского нашествия Русь примерно столетие жила в новых условиях. Захирело Киевское княжение - некогда политический, хозяйственный, религиозно-идейный центр большого государства. Некогда многолюдные города и села пустели — их жители уходили на запад, к Галичине и Волыни, в Польшу, и еще более на северо-восток, в Залесскую землю, как тогда южане именовали места вокруг Ростова, Суздаля и других городов на севере. Причины называют современники-летописцы: бесконечные княжеские усобицы, половецкие набеги. Наконец, страшный удар нанесли монголо-татары.

Полтора десятилетия спустя после ордынского погрома по Южной Руси проезжал Плано Карпини. Направлялся он, как миссионер папы римского, на Волгу к монголам-завоевателям, не так давно приведшим в трепет и Западную Европу. По пути видел он бесчисленные черепа и кости на полях и вдоль дорог; русских людей осталось мало — их перебили или увели в плен. В самом Киеве осталось не более 200 домов. И так повсюду.

Южные, юго-западные и часть западных земель Руси постепенно включаются в состав Литвы и Польши. И уже в XIV в. документы начинают называть Юго-Западную Русь Малой Россией.

Восточные кочевники не менее страшный погром учинили и в Руси Северо-Восточной. Но здесь, несмотря на все тяготы иноземного владычества, запустение, которое в Руси Юго-Западной продолжалось до XV в., начали преодолевать значительно раньше. Волжско-Окское междуречье, новгородско-псковские пространства стали базой развития великорусского племени, Великой России. Удаленность от обычных, степных, путей вторжений кочевников, укрытость за лесами и топями влекли сюда людей со всех сторон. Не было столько плодородной земли, как в южных пределах, но зато реже высверкивала ордынская сабля или свистел аркан над головой. Да и землица, то малыми островками среди дебрей, то большими опольями, как под Суздалем, давала возможность прокормить худо-бедно семью. К тому же вокруг - леса необъятные, реки и речки, озера и пруды бесчисленные; ставь срубы, искушайся во всяком рукоделии, лови зверя и птицу, пользуйся бортями и бобровыми ухожаями, вари соль и железо, дери лыко и кури смолу.

Славяне-русичи с Днепра и Новгородчины, появляясь в этих местах, встретились с угро-финскими племенами, с неким оттенком добродушной иронии прозвали их чудью. Это — меря, весь, мордва и проч. Смешивались с ними, в значительной степени их ассимилировали. Причем не завоевывали, не насильничали, а селились рядом, женились между собой (отсюда нередко — скуластость великороссиянина, темный цвет кожи и волос). Хотя подчас случались и столкновения, прежде всего на религиозной основе — аборигены-чудины не хотели принимать веру Христову. Но подобное бывало и среди русских. И те и другие долго сохраняли свои языческие обряды, в том или ином виде, масштабе; их остатки подчас дожили до нашего времени (элементы вышивок, резьбы, танцев и проч.).

Утверждение князей Мономашичей, Юрия Долгорукого и его потомков, на северо-востоке имело важные политические последствия. Во-первых, уже его сын Андрей Юрьевич Боголюбский, став со временем старейшим среди всех русских князей, отнюдь не захотел сидеть великим князем в Киеве. Сажал туда правителей «из своей руки», по своей воле. Сам же прочно обосновался на далекой окраине Древней Руси, ставшей с тех пор политическим центром, главным нервом жизни, расчетов и устремлений разросшегося рода Рюриковичей.

Во-вторых, раньше вся Русь была как бы общим владением всех князей, и каждый из них занимал стол, начиная с великокняжеского в Киеве и кончая каким-либо захолустьем в припятских лесах, по старшинству переходил с места на место. Теперь, на смену «генеалогической федерации» (В.О.Ключевский), приходит система княжеств с постоянными правителями-монархами. Они ломают систему старшинства, передают власть сыновьям, минуя братьев, или младшим братьям, минуя старших. Главное здесь — утверждение в княжествах постоянных династий. А их представители были гораздо больше заинтересованы в обустройстве своей земли-владения, чем временный ее правитель. Да и жителям это было лучше. Характерно, что раньше, в киевскую эпоху, князья свои временные владения звали волостями, наделками, а теперь, в суздальскую и владимирскую эпохи — вотчинами, уделами, т.е. владениями постоянными, идущими от отцов, выделенными ими своим наследникам.

РУСЬ Северо-Восточная, вместе с Северо-Западной, входившей, так или иначе, в сферу ее влияния, становилась в условиях удельного дробления центром нового собирания народных сил, новой централизации в изменившихся условиях. То же намечалось  и на юго-западе, в Галицко-Волынской Руси. Прерванный ураганом вторжения Бату-хана, карательными экспедициями его преемников, процесс этот мало-помалу является на севере к концу XIII—началу XIV столетия.

Жизнь продолжалась, племя Рюриковичей, их ветвей, в том числе и Мономашичей, разрасталось. Всем князьям требовались земли, и старшие из них выделяли младшим их доли, уделы. Русь разделялась на все более мелкие уделы, и, помимо великих и славных князей, воспетых в «Слове о полку Игореве» и других сочинениях, появляются князья - мелкие и мельчайшие, вплоть до каких-нибудь моложских, андожских, юхотских, бохтюжских и многих других.

В условиях ускоренного удельного дробления и иноземного ига, которое консервировало такое положение, еще более пышным цветом расцвели княжеские усобицы, мелкие свары, взаимные нападения и разорения. Однако сквозь этот беспорядок начал проглядывать и порядок. Местные князья с удовольствием занялись в своих отчинах-дединах строительством городов и храмов, заселением пажитей людьми. Покровительствуют культурным начинаниям — в составлении летописных сводов, других памятников, переписке книг, в развитии ремесел; многие мастера дали великие образцы в искусстве — иконы, разные прикладные изделия (посуда и проч.).

Измельчание уделов и обеднение их владетелей, ужасы чужеземного владычества и разорение трудового люда на десятилетия распростерли над Русью то «недоумение в людех», о котором с горечью пишут тогдашние летописцы. Исчезают некоторые ремесла, прекращается каменное строительство. Лишь к концу XIII в. в Новгороде Великом появляются новые каменные церкви. Возрождение ремесла, медленное и трудное, продолжалось, как выяснил Б.А. Рыбаков, многие десятилетия, иногда же происходило только к исходу XIV и даже в XV в. М.Н. Тихомиров в одной из своих филигранных работ показал, как в XIV в. восстанавливается на Руси рукописная традиция, переписка рукописей.

Корень этих сдвигов — культурных, политических и прочих — в успехах на хозяйственном поприще. Сельские и городские жители, не уведенные в «проклятую Орду», возвращались на дымные пепелища и, как исстари делали их пращуры, рубили новые избы, распахивали заброшенные нивы. Помимо старых полей и участков, заводили новые. Источники все чаще упоминают «росчисти», «сечи», «чисти» — участки земли, освобожденные от деревьев и кустарника. В эти местах возникают починки — новые деревни, обычно в один - два двора.

В обработке земли крестьяне применяли разные методы. При подсеке выжигали участок леса, и земля, обогащенная золой, давала неплохие урожаи несколько лет подряд; потом ее надолго забрасывали, и она снова, как тогда говорили, «порастала лесом». Земледелец же переходил на другой, еще нетронутый, лесной участок. При переложной системе поле тоже засевали несколько лет подряд, потом оставляли его, тоже на несколько лет, незасеянным; наконец, возвращались к нему, и снова все повторялось. Наконец, и это очень важно, применялась трехпольная система — с ярью, озимью и паром, что давало урожаи более устойчивые и большего размера. К сохам и плугам приделывали железные приспособления — сошники и лемехи.

Увеличение поголовья лошадей, волов и коров давало навоз для полей. Сеяли, как и раньше, рожь и пшеницу, ячмень и овес, гречиху и просо, лен и коноплю. В огородах выращивали капусту и репу, лук и чеснок, огурцы и тыквы, реже — свеклу и морковь. В садах росли яблони, вишни, сливы.

В лесах много было всякого зверья, и охотники добывали кабанов и медведей, лосей и оленей, диких коз и белок, горностаев и соболей. Ели и рыбу разную, и мед диких пчел из бортей.

Земледелие и животноводство, промыслы, уже в силу неотложных естественных потребностей населения, довольно быстро встали на прежний уровень, затем и превзошли его. Труд пахаря и ремесленника давал средства существования и им самим, и господам — князьям и боярам, дворянам и церковникам. Все эти властители-феодалы, светские и духовные, крайне интересуются землей и сидевшими на ней работниками. В их руки попадали земли, пожалованные великими и удельными князьями, купленные, а то и попросту захваченные силой. Монастырям и иерархам церкви владения дарили те же князья, бояре, отказывали на помин души земли и другое имущество.

Больше всего земель накапливалось, естественно, у князей, прежде всего великих. Иван Калита имел, к примеру, в разных местах до 50 сел с угодьями; его преемники — еще больше. Бояре тоже богатели землями и прочим имуществом. Все они владели зависимыми от них, крепостными крестьянами. В новгородских и псковских пределах их, как во времена «Русской Правды», именовали смердами. В других: местах — иначе: «люди», «сироты», «христиане». Последний термин, изначала имевший окраску религиозно-национальную, подразумевая людей, верующих в Христа, начал в эти времена приобретать значение иное, социальное — под «христианами» стали иметь в виду жителей сел и городов, которые выступали против «басурман» - ордынцев; потом только сельских тружеников — «крестьян». Их положение не было одинаковым. Средний крестьянин имел 5 десятин земли в поле, всего же 15 десятин при трехпольной системе земледелия. Более богатые уже тогда дополнительно арендовали землю, эксплуатировали труд обедневших односельчан. На противоположном полюсе — безземельные крестьяне и даже бездворные (подворники, захребетники, проживавшие на чужих дворах). Та же самая картина — и с обеспечением лошадьми, прочим скотом.

Крестьяне исполняли для господ барщинные работы, вносили оброки натурой, несли разные повинности. …

Крестьяне в ту пору имели право поменять своего владельца — уйти от старого к новому, в расчете на льготы у нового боярина (освобождение на год или несколько лет от повинностей и платежей, уменьшение их, получение ссуды на обзаведение хозяйством). Но право это владельцы стремились стеснять, договаривались о том между собой.

Значительная часть земледельцев оставалась незакрепощенной. Это — черносошные крестьяне, жившие на черных землях, принадлежавших не отдельным феодалам, а государству, казне в лице великого князя. В пользу казны они и платили разные взносы, начиная с дани, несли разные повинности. Считали себя людьми свободными, владельцами и даже собственниками своих земельных наделов: «Земля великого князя, а владение наше». Более того, в некоторых местах, например, в Поморье, они свою землю покупали и продавали, передавали по наследству. Тем не менее, имея в виду черносошное землевладение в целом, нельзя не видеть, что положение черносошных крестьян было зависимым, неустойчивым. По воле великокняжеской власти они попадали вместе с землями в собственность боярам, монастырям. А последние не гнушались и откровенными захватами их угодий. Так что размеры черносошных земель уменьшались, как шагреневая кожа, особенно в центральных волостях.

Бояре и дворяне получали земли с крестьянами в вотчины (безусловное владение) и поместья (условное владение). Крестьян, издавна живших у них, владельцы рассматривают как старожильцев (в отличие от новоприходцев), стараются удержать их у себя, «не перепустить» к соседу, иному хозяину, сопернику в борьбе за рабочие руки, без которых ценность земли понижается весьма заметно.

Важнейшая черта крестьянской жизни — наличие общины («погост», «волость»). Давно и верно историки отмечают двойственность ее функций, сущности. С одной стороны, она с ее круговой порукой использовалась владельцами, государством для контроля над крестьянами — взимания поборов, организации работ, поддержания порядка. С другой — подобное сообщество сплачивало крестьян, позволяло организовать все стороны их жизни, от хозяйственной до духовной, нравственной, защищать свои интересы от эгоистичных поползновений всяких господ и управителей. В общине заметную роль играет выборное начало — своих старост, сотских, десятских, управлявших мирскими делами, крестьяне выбирают на сходах.

Крестьяне-общинники владеют участками земли под усадьбами и пашнями; леса, луга для пастбищ, вода — не в индивидуальном, а общем пользовании.

Помимо крестьян, в княжеских, боярских и дворянских хозяйствах имелось немало холопов. Это — «полные люди», принадлежавшие господину по праву собственности. Он мог их продать, подарить, купить, передать по наследству; их убийство — не уголовное преступление, а грех перед Богом. Естественно, холоп не мог, как крепостной крестьянин, поменять по своей воле хозяина. Они работали на его дворе, в поле («страдники»), занимались ремеслами.

Несвободными, но привилегированными людьми выступают представители барской администрации — тиуны, ключники, посельские; это — помощники господ по управлению их хозяйством и подневольными людьми, нередко люди приближенные и в своем кругу влиятельные.

Нередко владельцы к концу жизни завещали отпустить холопов, всех или их часть, на волю. Так вотчина или поместье освобождались от ненужной дворни; некоторые из тех, кто постарательней, переходили в крестьянство. Подобная практика говорит об известной гибкости феодальных владетелей, что позволяло им регулировать, в своих интересах, конечно, численность и качество рабочей силы в вотчинах и поместьях.

Жизнь крестьян и холопов была нелегкой, и источники (акты, летописи, жития святых) сообщают об их протестах против захвата земель боярами и монастырями, борьбе за сохранение старинных размеров барщины и оброка, против и* увеличения. Подавали о том челобитья князьям, судились с владельцами. Бежали от них. Они же и холопы убивали ненавистных бояр-мучителей, монахов. «Разбойники», о которых довольно часто говорят те же источники, громили имения господ, отбирали у них документы на землю и крестьян.

Поводом для открытых выступлений становился и голод. Так случилось, например, в новгородских и псковских землях в 1314 г., когда беднота из сел и городов громила амбары, дворы бояр и иных богачей. Власти приняли меры, и в ходе подавления восстания погибло до пяти десятков его участников.

Крестьяне поджигали монастырские постройки, брали себе имущество духовных пастырей, избивали их. Происходило это в Прионежье, вологодских и иных пределах.

Восстанавливалась после Батыева разорения и городская жизнь. Отстраивались дома в старых городах, появлялись новые города, крепости. Росли торгово-ремесленные предместья — посады. «Список русских городов», составленный в конце XIV в., перечисляет 55 городов залесских, т.е. владимиро-суздальских, 35 новгородских и листовских, 10 смоленских, 30 рязанских.

После довольно долгого перерыва возобновляется искусство скани, черни, чеканки, литье колоколов. А под 1382 г. летописи впервые упоминают пушки, обстреливавшие ордынцев Тохтамыша под стенами Московского Кремля, к тому времени уже каменного, возведенного в 60-е годы (деревянный появился еще при Калите, в 1339 г.).

Развивалось кузнечное и слесарное дело. Отлично работали мастера-бронники, лучники, пищальники, и действия ратников на поле Куликовом хорошо это показали. Живописцы писали иконы, украшали стены храмов. В XIV столетии в княжествах начали чеканить собственную монету из серебра. Появляется бумага, переписка рукописных книг получает новые возможности; продолжают для этого употреблять и тщательно выделанную телячью кожу — пергамент.

Ремесленники десятков специальностей вносили свою, и немалую, лепту в хозяйственное и культурное возрождение Руси. Среди них, как и среди крестьян, были и бедные, и богатые. Некоторые из них, ростовщики, давали в долг деньги даже самим князьям. То же — и купцы. Наиболее богатые из них, например, суконники (торговали с западными странами), «гости-сурожане» (со странами Причерноморья; Сурож — нынешний Судак в Крыму), имели немалые капиталы, тоже давали деньги «в рост», покупали земли, строили храмы. Ремесленники и купцы объединялись в профессиональные организации — дружины и артели, сотни и ряды. Имели свои храмы, при которых их сообщества — «братчины», «общины» — разбирали спорные дела, в том числе судебные.

Как и в сельской местности, города становились ареной социальных потрясений. Вызывали их противоречия между беднотой и богатой верхушкой, между посадом и боярами. В XIV в. чередой проходят восстания по городам Руси — Великом Новгороде и Торжке, Нижнем Новгороде и Костроме. Выступления против своих бояр переплетаются с борьбой против угнетателей-ордынцев (восстания в Нижнем Новгороде, Ростове, Твери, Москве).

Заметное развитие получили торговые операции городов и монастырей. На рынках появляются изделия ремесленников, продукты из сел и духовных обителей. Сеть мелких торгов, господствовавших в обмене, дополняется и некоторыми городскими рынками, получившими уже областное значение (Новгород Великий и Нижний, Псков, Тверь, Рязань, Москва).

Внешней торговле, в особенности по Волге, мешала Орда. Однако и торговля постепенно увеличивала обороты — с той же Ордой, другими прикаспийскими странами, Крымом, Византией, Литвой, Прибалтикой, западноевропейскими странами.

По разным направлениям, сначала медленно, затем все быстрее, хозяйственная деятельность жителей Руси не только подняла ее из руин, но и позволила накопить силы и средства, материальные и духовные, для великого дела объединения ее земель, постепенно подтачивать заносчивое могущество ордынских ханов и баскаков, чтобы, наконец, бросить ему открытый и смелый вызов.

Цит. по: История России с древнейших времен до конца 17 века // А.П. Новосельцев, А.Н. Сахаров, В.И. Буганов, В.Д. Назаров; отв. ред. А.Н. Сахаров, А.П. Новосельцев. М., 1998. С. 257 – 265.

 

 

 

ПРИЧИНЫ ВОЗВЫШЕНИЯ МОСКВЫ

Платонов С.Ф. о причинах возвышения Москвы и Московского княжества

«Припомним обстоятельства политической жизни Суздальско-Владимирской Руси. Вся она была в обладании потомства Всеволода Большое Гнездо; его потомки образовали княжеские линии: в Твери Ярослав Ярославич — внук Всеволода, брат Александра Невского; в Суздале Андрей Ярославич — внук Всеволода; затем около 1279 г. Андрей Александрович, сын Александра Невского; в Ростове Константин Всеволодович и в Москве — Даниил, сын Александра Невского, правнук Всеволода. Только земля рязанская, политически и географически притянутая к совместной жизни с Суздальской Русью, находилась во владении не Мономаховичей, а младших Святославичей, потомков Святослава Ярославича. Из этих княжеств сильнейшими в XIV в. становятся Тверское, Рязанское и Московское. В каждом из этих княжеств был свой «великий» князь и свои «удельные» князья.

Владимирское княжение существует без особой династии, его присоединяют великие князья к личным уделам. Последним из великих князей, княжившим по старинному обычаю в самом Владимире, был Александр Невский; братья его — Ярослав Тверской и Василий Костромской, получив владимирское великое княжение, живут не во Владимире, а в своих уделах. Добиться владимирского княжения для князей теперь значит добиться материального обогащения и авторитета «великого» князя. Средства добыть великое княжение уже не нравственные, не только право старшинства как прежде, но и сила удельного князя, поэтому за обладание Владимиром происходит борьба только между сильными удельными князьями. И вот в 1304 г. начинается борьба за великое княжение между тверскими и московскими князьями, — многолетняя кровавая распря, окончившаяся победой московского князя Ивана Калиты, утвердившегося в 1328 г. с помощью Орды на великокняжеском престоле. С этих пор великое княжение не разлучалось с Москвой, а между тем за какие-нибудь тридцать лет до 1328 г. Москва была ничтожным уделом: Даниил еще не владел ни Можайском, ни Клином, ни Дмитровой, ни Коломной, и владел лишь ничтожным пространством между этими пунктами, по течению Москвы-реки. Калита же в 1328 г. владел только Москвой, Можайском, Звенигородом, Серпуховом и Переяславлем, т. е. пространством меньше нынешней Московской губернии. Что же дало возможность Москве получить великое княжение и увеличиться, и каким путем шло это возвышение?

На этот вопрос мы находим много ответов  в исторической  литературе.  Карамзин, например, в 5-м томе «Истории государства Российского» упоминает и таланты московских князей, и содействие бояр и духовенства, и влияние татарского завоевания. Татарское иго, которое, по его мнению, начало «новый порядок вещей» в исторической жизни русского народа, изменило отношение князей к населению и отношение князей друг к другу, поставило князей в зависимость от хана и этим имело влияние на ход возвышения Московского княжества. Карамзин находит, что «Москва обязана своим величием ханам». Погодин, возражая Карамзину, поражается счастливыми совпадениями «случайностей», которые слагались всегда как раз в пользу возвышения и усиления Московского княжества. Блестящую характеристику усиления Московского княжества дает нам Соловьев. В 1-м и 4-м томах своей «Истории России» он не раз, говоря вообще о важном влиянии географических условий, отмечает выгодное положение Москвы — на дороге переселенцев с юга, на середине между Киевской землей — с одной стороны и Владимирской и Суздальской — с другой. По бассейну Москвы-реки переселенцы, идя с юга, оседали густыми массами и делали Московское княжество одним из самых населенных. Кроме переселенцев с юга, в Москву шли переселенцы из Других областей Руси северной, вследствие отсутствия в Московском княжестве междоусобиц и бедствий от татар. Население приносило князю доход; давало ему большие средства; мы знаем, что московские князья употребляли эти большие денежные средства на покупку городов и выкуп из Орды пленных, которых и селили в Московском княжестве. Срединное положение Москвы-реки между Новгородом и востоком (Рязанью) имело также весьма важное значение. Если мы всмотримся в географическую карту, то увидим, что Москва-река сокращала водный путь между Новгородом и Окой, следовательно, Москва лежала на торговом пути Новгорода и Рязани. Срединное положение Москвы было важно и для церковного управления. Митрополиты переселились из Владимира в Москву, потому что считали необходимым находиться в центральном пункте между областями севера и юга Руси. Таким образом, главное условие возвышения Москвы, по мнению Соловьева, — это срединность ее положения, дававшая политические, торговые и церковные преимущества. В разных местах своего труда Соловьев указывает и на другие условия, содействовавшие успеху Москвы, — личность князей, деятельность бояр, сочувствие общества и так далее, но в оценке разных фактов он кладет видимое различие, одно — первая причина усиления и возвышения Москвы, другое — благоприятные условия, помогавшие этому усилению. Костомаров, излагая ход возвышения Московского княжества, объясняет усиление Москвы главным образом помощью татар и даже самую идею самодержавия и единодержавия трактует, как заимствованную от татар. Бестужев-Рюмин находит, что положение князей, при зависимости великого княжения от хана, должно было развивать в князьях политическую ловкость и дипломатический такт, чтобы этим путем привлечь милость хана и захватить великокняжеский престол. Такой ловкостью и таким тактом обладали именно московские князья. Кроме того, усилению Москвы помогало духовенство, которому, при владении большими вотчинами, было выгодно отсутствие междоусобий в Московском княжестве, и сверх того полнота власти московского князя соответствовала их высоким представлениям об единодержавной власти государя, вынесенным из Византии. Далее деятельность бояр была направлена также на помощь московским государям. Что же касается до срединности положения Москвы, то К.Н. Бестужев-Рюмин считает это причиной второстепенной. С оригинальным взглядом на этот вопрос выступает Забелин. Он главное условие возвышения Московского княжества видит в национальном сочувствии, вызванном хозяйственной деятельностью московских князей. Народ, отягченный и татарским погромом, и междоусобными распрями князей, естественно, относился сочувственно к московским князьям. Эклектическим характером отличается мнение Иловайского, который главной причиной роста Москвы, как политического центра, считает пробуждение народного инстинкта: народ, который чувствовал опасность от татар, должен был сплотиться. Кроме того, Иловайский находит следующие причины, способствовавшие усилению Московского княжества: 1) географическое положение, дающее политические и торговые выгоды; 2) личность князей и их политику (князья самих татар сделали орудием для возвышения власти, что видно из борьбы между Тверью и Москвой; 3) определенная в пользу Москвы политика татар; 4) сочувствие боярства и духовенства; 5) правильность престолонаследия в Москве.

Разбираясь в указанных мнениях, мы видим, что вопрос о причинах возвышения Московского княжества не развивается, и последнее по времени мнение не есть самое удовлетворительное. Мы должны различать те условия, которые были причиной того, что незначительное Московское княжество могло бороться с сильным Тверским княжеством, от тех, которые поддерживали Московское княжество в том положении, на которое оно встало, благодаря первым, и помогли его усилению. В числе первых причин надо отметить: 1) географическое положение, давшее Московскому княжеству население и средства, 2) личные способности первых московских князей, их политическую ловкость и хозяйственность, умение пользоваться обстоятельствами, чего не имели тверские князья, несмотря на одинаковое выгодное положение Тверского княжества и Московского. К причинам, способствовавшим усилению княжества, надо отнести: 1) сочувствие духовенства, выраженное в перемене пребывания митрополии; 2) политическую близорукость татар, которые не могли своевременно заметить опасное для них усиление княжества; 3) отсутствие сильных врагов, так как Новгород не был силен, а в Твери происходили постоянно междоусобия князей; 4) сочувствие бояр и сочувствие населения.

Свежую постановку вопроса о коренной причине возвышения Москвы дал в последнее время профессор М. К. Любавский в замечательной статье «Возвышение Москвы» (сборник «Москва в ее прошлом и настоящем», ч. 1). По его толкованию, после татарского погрома «под влиянием опустошений и разорений, произведенных татарами в восточных и частью северных княжениях Суздальской земли», произошел «перелив населения с востока на запад Суздальской земли и обусловил естественно возвышение княжеств, лежавших на западе этой земли, Тверского и Московского». «Итак (заключает Любавский), главной и основной причиной, обусловившей возвышение Москвы и все ее политические успехи, было выгодное географическое положение в отношении татарских погромов и происшедшее благодаря этому скопление населения в ее области».

Цит. по: Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. – М., 2000. – С. 150 – 153.

Ключевский В.О. о причинах возвышения Москвы.

Географическое положение города Москвы было особенно выгодно. Верхним притоком своим Истрой река Москва подходит близко к Ламе, притоку Шоши, впадающей в Волгу. Таким образом  река Москва Ламским волоком соединяла верхнюю Волгу со средней Окой. С другой стороны, город Москва возник на самом излом реки, при ее повороте на юго-восток, где она притоком своим Яузой почти вплоть подходит к Клязьме, по которой шел через Москву поперечный путь с запада на восток. <…> В конце XIV в. от Москвы шла, полегая Кучковым полем, «великая дорога володимерьская», о которой упоминает одна старая летопись по случаю сретения москвичами чудотворной иконы Божьей Матери в 1395 г. Наконец, с третьей стороны через Москву пролегала из Лопасни дорога с киевского и черниговского юга на Переяславль Залесский и Ростов. Так город Москва возник в пункте пересечения трех больших дорог. Из такого географического положения проистекли важные экономические выгоды для города и его края. <…>

В Москву, как в центральный водоем, со всех краев Русской земли, угрожаемых внешними врагами, стекались народные силы благодаря ее географическому положению. <…> Москва и возникла в середине пространства, на котором сосредоточивалось тогда наиболее густое русское население, т.е. в центре области тогдашнего распространения великорусского племени. Значит, Москву можно считать если не географическим, то этнографическим центром Руси, как эта Русь размещена была в XIV в. Это центральное положение Москвы прикрывало ее со всех сторон от внешних врагов; внешние удары падали на соседние княжества Рязанское, Нижегородское, Ростовское, Ярославское, Смоленское и очень редко достигали до Москвы, Благодаря такому прикрытию Московская область стала убежищем для окрайного русского населения, всюду страдавшего от внешних нападений. После татарского погрома более столетия, до первого Ольгердова нападения в 1368 г., Московская страна была, может быть, единственным краем северной Руси, не страдавшим или так мало страдавшим от вражеских опустошений; по крайней мере, за все это время здесь, за исключением захватившего и Москву татарского нашествия 1293 г., не слышно по летописям о таких бедствиях. Столь редкий тогда покой вызвал даже обратное движение русской колонизации междуречья с востока на запад, из старых ростовских поселений в пустынные углы Московского княжества. <…>

То же географическое положение Москвы заключало в себе другое условие, благоприятствовавшее ранним промышленным ее успехам. Я только что упомянул о реке Москве как водном пути между верхней Волгой и средней Окой. В старое время эта река имела немаловажное торговое значение. Изогнутой диагональю прорезывая Московское княжество с северо-запада на юго-восток и нижним течением связывая город Москву с бассейном Оки, а верховьями близко подходя к правым притокам верхней Волги, она служила соединительной хордой, стягивавшей концы обширной речной дуги, образуемой двумя главными торгово-промышленными путями междуречья. Одно явление указывает на такое торговое значение реки Москвы. Очень рано на самом перевале в верхней Волги в Москву возник торговый пункт Волок на Ламе (Волоколамск). Этот город был построен новгородцами и служил им складочным местом в их торговых сношениях с бассейном Оки и с областью средней Волги.

Так географическое положение Москвы, сделав ее пунктом пересечения двух скрещивающихся движений, переселенческого на северо-восток и торгово-транзитного на юго-восток, доставляло московскому князю важные экономические выгоды. Сгущенность населения в его уделе увеличивала количество плательщиков прямых податей. Развитие торгового транзитного движения по реке Москве оживляло промышленность края, втягивало его в это торговое движение и обогащало казну местного князя торговыми пошлинами.

Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Соч. в 9 т. Т. 2. Ч. 2. 1988. С. 19 – 22.

Зимин А.А. о причинах возвышения Москвы.

С точки зрения А.А. Зимина, никаких «удобных» путей в районе Москвы не существовало. Наоборот, города на Волге (Галич, Ярославль, Кострома, Нижний) имели гораздо более удобное географическое положение. Они стояли на Волге, по сравнению с которой Москва река была бедной золушкой.

Не был московский край и средоточением каких-либо промыслов. Важнейшими центрами солеваренной промышленности были Соль Галичская, Вологда, Нерехта и др. Основными районами бортничества были Среднее Поволжье, районы Оки, Рязани, Мурома. Наиболее значительные места ловли рыбы располагались по крупным рекам, особенно по Волге, Шексне, Двине и др.

Некоторые историки считают, что основу подъема экономики в Московском княжестве составлял переход к трехполью при употреблению сохи-косули. Однако это не так. Основной формой земледелия продолжала оставаться подсека, а основным орудием труда крестьян становиться двузубая соха с палицей и без нее.

Неверным является и утверждение о том, что Москва была этническим центром России. Дело в том, что, по мнению этнографов, формирование этноса (народа) не может ограничиться одним городом. Этот процесс происходил на всей территории Северо-Восточной Руси, и роль в этом процессе Твери, Галича, Новгорода была равно значительной.

Утверждение о том, что Москва имела удобное стратегическое положение, что в этот край не доходили орды кочевников, также не верны. Исторические факты свидетельствуют об обратном. Более безопасными для жителей были Новгород, Архангельск, Тверь.

Многие историки пишут о том, что Москва и ее князья возглавили процесс национального сопротивления монголо-татарскому игу. Однако подвиг Дмитрия Донского – это исключение из общего правила. Поведение московских князей далеко не героично. Другая у них тактика.

«Если посмотреть на Русь не с «подмосковной» колокольни, а как бы с общероссийского спутника, то картина соотношения сил будет следующей. Многочисленные государственные образования представляли три тенденции, или силы, поступательного развития. Первая из них – Новгород и Тверь, которые богатели на транзитной торговле с Западом и Востоком. Как  в политике, так и торговле они балансировали между другими странами и землями.

Вторую силу составляли Север и отчасти Поволжье, точнее, Галич, Вятка, Углич и Устюг. Север во многом еще смотрел в далекое прошлое, грезил о золотых временах безвластия. В варварстве северян был один из источников их силы. Север и Поволжье этнически были   не чисто русскими землями, а многонародными, имперскими. … Северу была присуща ценность, которой не знала Москва, - любовь к свободе. <…>

Третья сила – хлебородный Центр с его холопьей покорностью властям и благочестивостью бессловестной паствы… Его средоточию – Москве суждено было одержать победу в борьбе за единство Руси. Ключ к пониманию этого лежит в особенностях колонизационного процесса и в создании военно-служилого войска (Двора)».

Итак, истинными причинами возвышения Москвы с точки зрения известного ученого А.А. Зимина были: 

1. Военный фактор. Московские князья сумели создать вокруг себя мощную корпорацию военно-служилых людей, источником существования которой была военная деятельность. Она развивалась по двум направлениям: экспансия как внутри страны, так и вовне. Внутри - закабаление социальных слоёв московскими князями и внешне – борьба с врагами. При этом «характерной чертой московского боярства была столь тесная корпоративная связь, что каждый находился в свойстве с каждым, а наиболее знатные – Патрикеевы, Пратасьевичи, Всеволожские – могли похвастать и родством с великокняжеским домом. Основой военного могущества Москвы стал Государев двор с его тремя составными частями: служилыми князьями, боярами и детьми боярскими. Роль Двора резко возросла с середины 15 в. В это время произошла перестройка Двора, как военно-хозяйственной организации к выделению из него Дворца – хозяйственно-административной организации и формированию нового Двора – военно-административной корпорации служилых людей. «Оставя грады и домы, служилые князья, бояре и дети боярские создали ядро войска, для которого война стала делом всей жизни». 

2. Социально-экономический фактор – ликвидация свободного крестьянства, его закрепощение с целью экономического обогащения московских князей и их ближайшего окружения. «Свои богатства они создавали путем захвата, полона, продажи своих же соотечественников в холопство …». Поэтому они были заинтересованы в сильной власти. «Только сильная и воинственная власть могла обеспечить своим служилым людям и землю, необходимую для того, чтобы с нее получать хлеб насущный, и челядь, которая должна была ее обрабатывать и пополнять кадры военных и административных слуг, и деньги, которые можно было тратить на заморские вина и ткани и отечественное вооружение. Но землю надо было захватить у соседа, деньги отнять у него же, а в холопы в виде благодарности можно было обратить того же простака».

3. Религиозный (или идеологический). Московские князья сумели превратить церковь в своего союзника. Московские князья пригласили митрополита в Москву. Москва стала центром русской православной церкви. «Опираясь на благосклонное внимание властей, монахи созидали очаги благополучия в этой грешной жизни, не забывая о благодарности своим высоким покровителям. Защищенные частоколом заборов и стенами каменных соборов, княжескими иммунитетами и благоговением перед святостью, монастыри становились магнитом для обездоленных и обиженных судьбой, мечтавших о царстве божьем на земле или хотя бы о забвении постигших их горестей.

Галицкие князья с их разнородным воинством, когда они не занимали великокняжеского престола, были злейшими врагами московских монастырей. В солеварах и других мытарях они видели своих соперников по торговле, в черносошных крестьянах – ненужных насельников необходимых им земель, в «инородцах» - «поганых», из которых надо было выбить их языческий дух».

Таким образом, причины возвышения Москвы заключались в создании сильного служилого войска и в особенностях колонизационного процесса, благоприятно влияющего на освоение новых районов.

Итак, «…в конце 15 – первой половине 16 в. в России происходила борьба двух тенденций развития страны. Стоял вопрос: по какому  пути пойдет Русь: по предбуржуазному, который развивался на Севере с его соледобывающей промышленностью, или по крепостническому? Север противостоял Центру и был в конечном счете им подмят под себя. Предвестником этого противостояния была борьба Москвы с Галичем, Вяткой и Устюгом в годы смуты. Крепостнической, крестьянской и монашествующей Москве противостояла северная вольница промысловых людей (солеваров, охотников, рыболовов) и свободных крестьян. Гибель свободы Галича повлекла за собой падение Твери и Новгорода, а затем и кровавое зарево опричнины».

Цит. по: Зимин А.А. Витязь на распутье: Феодальная война в России 15 в. М., 1991. С. 193 – 210.

 

 

СОПЕРНИЧЕСТВО МОСКВЫ И ТВЕРИ

Ключевский В.О. о Москве и Твери в начале XIV в.

Пользуясь своими средствами и расчетливой фамильной политикой, московские князья в XIV в. постепенно сами выступали из положения бесправных удельных князей. Младшие, но богатые, эти князья предприняли смелую борьбу со старшими родичами за великокняжеский стол. Главными их соперниками были князья тверские, старшие их родичи. Действуя во имя силы, а не права, московские князья долго не имели успеха. Князь Юрий московский оспаривал великое княжение у своего двоюродного дяди Михаила тверского и погубил в Орде своего соперника, но потом сам сложил свою голову, убитый сыном Михаила. Однако окончательное торжество осталось за Москвою, потому что средства боровшихся сторон были неравны. На стороне тверских князей были право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и уменье пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых. Князья тверские никак не могли понять истинного положения дел и в начале XIV в. все еще считали возможной борьбу с татарами. Другой сын Михаила Тверского, Александр, призывал свою братию, русских князей, «друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, оборонять Русскую землю и всех православных христиан». Так отвечал он на увещание русских князей покориться татарам, когда изгнанником укрывался в Пскове после того, как в  1327 г., не вытерпев татарских насилий, он со всем городом Тверью поднялся на татар и истребил находившееся тогда в Твери татарское посольство. Московские князья иначе смотрели на положение дел. Они пока вовсе не думали о борьбе с татарами; видя, что на Орду гораздо выгоднее действовать «смиренной мудростью», т. е. угодничеством и деньгами, чем оружием, они усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов. (Никто из князей чаще Калиты не ездил на поклон к хану, и там он был всегда желанным гостем, потому что приезжал туда не с пустыми руками. В Орде привыкли уже думать,  что, когда приедет московский князь, будет «многое злато и сребро» и у великого хана-царя, и у его ханш, и у всех именитых мурз Золотой Орды). Благодаря тому московский князь, по генеалогии младший среди своей братии, добился старшего великокняжеского стола. Хан поручил Калите наказать тверского князя за восстание. Тот исправно исполнил поручение: под его предводительством татары разорили Тверское княжество «и просто реши, – добавляет летопись, – всю землю Русскую положиша пусту», не тронув, конечно, Москвы. В награду за это Калита в 1328 г. получил великокняжеский стол, который с тех пор уже не выходил из-под московского князя.

Приобретение великокняжеского стола московским князем сопровождалось двумя важными последствиями для Руси, из коих одно можно назвать нравственным, другое – политическим. Нравственное состояло в том, что московский удельный владелец, став великим князем, первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия. Образцовый устроитель своего удела, умевший водворить в нем общественную безопасность и тишину, московский князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям Северо-Восточной Руси.

Летописец отмечает, что с тех пор, как московский князь получил от хана великокняжеское звание, Северная Русь начала отдыхать от постоянных татарских погромов. Рассказывая о возвращении Калиты от хана в 1328 г. с пожалованием, летописец прибавляет: «...бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати землю Русскую». Время с 1328 по 1368 г., когда впервые напал на Северо-Восточную Русь Ольгерд литовский, считалось порою отдыха для населения этой Руси, которое за то благодарило Москву. В эти спокойные годы успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они и вышли на Куликово поле.

Политическое следствие приобретения московским князем великого  княжения  состояло  в  том,   что  московский  князь,  став великим,  первый начал  выводить  Северную  Русь из  состояния политического раздробления. Вокруг Москвы со времени велико-княжения Калиты образуется княжеский союз, руководимый самим московским князем. Сначала этот союз был финансовый и подневольный. Поручение собирать ордынскую дань со многих, если не со всех,  князей получил  Иван Данилович,  когда стал великим князем владимирским. Это полномочие послужило могучим орудием политического объединения удельной Руси. Не охотник и не мастер бить свою братию мечом, московский князь получил возможность бить ее рублем. Простой ответственный приказчик хана по сбору и доставке дани, московский князь сделан был потом полномочным руководителем и судьею русских князей. Когда дети Калиты по смерти отца в 1341 г. явились к хану Узбеку, тот встретил их с честью и любовью. Старшему сыну Семену, назначенному великим князем,  даны были  «под руки» все князья русские.  По смерти Семена в 1353 г. его брат Иван получил от хана вместе с великокняжеским  званием  и судебную власть над всеми князьями Северной Руси. В княжение Иванова сына Димитрия этот княжеский союз с Москвою во главе еще более расширился и укрепился, получив национальное значение. Когда при Димитрии возобновилась борьба Москвы с Тверью, тверской князь Михаил Александрович искал себе опоры в Литве и даже в Орде, чем погубил популярность, какой дотоле пользовались тверские князья в Северной Руси. Когда в 1375г. московский князь шел на Тверь, к его полкам присоединились 19 князей. Они сердились на тверского князя за то, что он неоднократно наводил на Русь Литву и соединился даже с поганым Мамаем. Наконец, почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и одержала под московскими знаменами первую народную победу. Это сообщило московскому князю значение национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же.

Цит. по: Ключевский В. О. О присоединении Твери к Москве // Хрестоматия по истории России: В 4-х тт. Т. 1. С древнейших времен до 17 века / сост.: И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. М., 1994. С. 169 – 173.

Соловьев С.М. о борьбе московского и тверского князей

Место родовых споров между князьями заступило соперничество по праву силы: Юрий московский был так же силен, если еще не сильнее Михаила тверского, и потому считал себя вправе быть ему соперником.

Юрий недаром жил в Орде; он умел сблизиться с семейством хана и женился на сестре его, Кончаке, которую при крещении назвали Агафиею. Ханский зять возвратился  в Русь с сильными послами татарскими, из которых главным был Кавгадый. Наконец войска Юриевы пошли в Тверскую волость и сильно опустошили ее; послы Кавгадыевы ездили в Тверь, к Михаилу, с лестию, по выражению летописца, но мира не было, и в 40 верстах от Твери при селе Бортеневе произошел сильный бой, в котором Михаил остался победителем; Юрий с небольшою дружиною успел убежать в Новгород, но жена его, брат Борис, многие князья и бояре остались пленными в руках победителя.

Юрий явился опять у Волги, и с ним весь Новгород и Псков с владыкою своим Давыдом: понятно, что Новгород должен был вступиться за Юрия, не ожидая себе добра от усиления Михайлова. Тверской князь вышел к неприятелю навстречу, но битвы не было: заключили договор, по которому оба соперника обязались идти в Орду и там решать свои споры; Михаил обязался также освободить жену Юриеву и брата. Но жена Юриева не возвратилась в Москву: она умерла в Твери, и пронесся слух, что ее отравили. Этот слух был выгоден Юрию и опасен для Михаила в Орде, и когда тверской князь отправил в Москву посла Александра Марковича с мирными предложениями, то Юрий убил посла и поехал в Орду с Кавгадыем, со многими князьями, боярами и новгородцами.

Начальником всего зла летописец называет Кавгадыя: по Кавгадыеву совету Юрий пошел в Орду. Кавгадый наклеветал хану на Михаила, и рассерженный Узбек велел схватить сына Михайлова, Константина, посланного отцом перед собою в Орду; хан велел было уморить голодом молодого князя,  но некоторые вельможи заметили ему, что если он умертвит сына, то отец никогда не явится в Орду. В августе 1318 года Михаил отправился в Орду, и когда был во Владимире, то явился туда к нему посол из Орды, именем Ахмыл, и сказал ему: «Зовет тебя хан, поезжай скорее, поспевай в месяц; если же не приедешь к сроку, то уже назначена рать на тебя и на города твои: Кавгадый обнес тебя перед ханом». Давши ряд сыновьям, разделив им отчину свою, написавши грамоту, Михаил отправился в Орду, настиг хана на устье Дона, по обычаю, отнес подарки всем князьям ордынским, женам ханским, самому хану и полтора месяца жил спокойно; хан дал ему пристава, чтоб никто не смел обижать его. Наконец Узбек вспомнил о деле и сказал князьям своим: «Вы мне говорили на князя Михаила: так рассудите его с московским князем и скажите мне, кто прав и кто  виноват». Начался суд; два раза приводили Михаила в собрание вельмож ордынских, где читали ему грамоты обвинительные: «Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского Кавгадыя, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил». Михаил защищался; но судьи стояли явно за Юрия и Кавгадыя. В другой раз Михаила привели на суд уже связанного; потом отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, наложили на шею тяжелую колоду, по ночам руки Михаила забивали в колодки, и так как он постоянно читал псалтирь, то отрок сидел перед ним и перевертывал листы. Орда остановилась за рекою Тереком, на реке Севенце, под городом Дедяковым, недалеко от Дербента. На дороге отроки говорили Михаилу: «Князь! Проводники и лошади готовы, беги в горы, спаси жизнь свою». Михаил отказался. «Если я один спасусь, – говорил он, – а людей своих оставлю в беде, то какая мне будет слава?» На глазах его были всегда слезы, потому что он предугадывал свою участь. Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню, исповедался, потом сказал: «Дайте мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе». Вдруг вскочил отрок в вежу, бледный, и едва мог выговорить: «Господин князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к твоей веже!» Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: «Знаю, зачем идут, убить меня», – и послал сына своего Константина к ханше. Юрий и Кавгадый отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами сошли с лошадей на торгу, потому что торг был близко от вежи, на перелет камня. Убийцы вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проломилась; несмотря на то, Михаил вскочил на ноги, но тогда бросилось на него множество убийц, повалили на землю и били пятами нещадно; наконец один из них, именем Романец, выхватил большой нож, ударил им Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу разграбили русь и татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю дали знать, что Михаил уже убит, то они приехали к телу, и Кавгадый с сердцем сказал Юрию: «Старший брат тебе вместо отца; чего же ты смотришь, что тело его брошено нагое?» Юрий велел своим прикрыть тело, потом положили его на доску, доску привязали к телеге и перевезли в город Маджары; здесь гости, знавшие покойника, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и поставить в церкви с честию, со свечами, но бояре московские не дали им поглядеть на покойника и с бранью поставили его в хлеве за сторожами; из Маджар повезли тело в Русь, привезли в Москву и похоронили в Спасском монастыре. Из бояр и слуг Михайловых спаслись только те, которым удалось убежать к ханше; других же ограбили донага, били как злодеев и заковали в железа (1319г.).

В 1320 году Юрий возвратился в Москву с ярлыком на великое княжение и привел с собою молодого князя тверского Константина и бояр его в виде пленников; мать и братья Константиновы, узнавши о кончине Михаила и погребении его в Москве, прислали просить Юрия, чтоб отпустил тело в Тверь; Юрий исполнил их просьбу не прежде, как сын Михаилов Александр явился к нему во Владимир и заключил мир, вероятно, на условиях, предписанных московским князем.

Димитрий тверской поехал в Орду и выхлопотал себе ярлык на великое княжение; есть известие, что он объяснил хану всю неправду Юрия и особенно Кавгадыя и что хан велел казнить последнего, а Димитрию дал великое княжение, узнавши от него, что Юрий сбирает дань для хана и удерживает ее у себя. Юрий видел необходимость опять идти в Орду и отправился по Каме, будучи позван послом ханским, в 1324 году. Димитрий тверской не хотел пускать соперника одного в Орду и поспешил туда сам. Мы не знаем подробностей о встрече двух врагов; летописец говорит, что Димитрий убил Юрия, понадеявшись на благоволение ханское; Узбек, однако, сильно осердился на это самоуправство, долго думал, наконец велел убить Димитрия (1325г.); но великое княжение отдал брату его Александру; таким образом, Тверь не теряла ничего ни от смерти Михаила, ни от смерти Димитрия; в третий раз первенство и сила перешли к ее князю.

В 1327 году приехал в Тверь ханский посол Шевкал (Чол-хан), или Щелкан, двоюродный брат Узбека, и по обыкновению всех послов татарских позволял себе и людям своим всякого рода насилия. Вдруг в народе разнесся слух, что Шевкал сам хочет княжить в Твери, своих князей татарских посажать по другим русским городам, а христиан привести в татарскую веру. Когда пронеслась молва, что татары хотят исполнить свой замысел в Успеньев день, пользуясь большим стечением народа по случаю праздника, то Александр с тверичами захотели предупредить их намерение и рано утром, на солнечном восходе, вступили в бой с татарами, бились целый день и к вечеру одолели. Шевкал бросился в старый дом князя Михаила, но Александр велел зажечь отцовский двор, и татары погибли в пламени; купцы старые, ордынские, и новые, пришедшие с Шевкалом, были истреблены, несмотря на то, что не вступали в бой с русскими: одних из них перебили, других перетопили, иных сожгли на кострах. Узбек очень рассердился, узнав об участи Шевкаловой, и, по некоторым известиям, послал за московским князем, но, по другим известиям, Калита поехал сам в Орду тотчас после тверских происшествий и возвратился оттуда с 50 000 татарского войска. Присоединив к себе еще князя суздальского, Калита вошел в Тверскую волость по ханскому приказу; татары пожгли города и села, людей повели в плен и, просто сказать, положили пусту всю землю Русскую, по выражению летописца; но спаслась Москва, отчина Калиты, да Новгород, который дал татарским воеводам 2000 серебра и множество даров. Узбек дал великое княжение Калите.

Настоящий отрывок посвящен одному из драматических столкновений в борьбе за власть между Москвой и Тверью в начале XIV в. С 1305 г. ярлыком на великое княжение владимирское владел тверской князь Михаил Ярославич, Он получил этот ярлык по праву старшинства среди потомков Всеволода Большое Гнездо. Его отец князь Ярослав Ярославич, брат Александра Невского, был великим князем владимирским еще в 1264 – 1271 гг. Московские князья, в соответствии с существовавшим тогда на Руси порядком престолонаследия, не могли претендовать на великое владимирское княжение, так как основатель династии московских князей Даниил Александрович был лишь младшим сыном Александра Невского и никогда не занимал владимирского княжеского стола. Однако в условиях ордынского ига многое зависело от воли хана. Поэтому московские князья в начале XIV в., и в первую очередь князь Юрий, старший сын Даниила Александровича, стремятся заручиться поддержкой Орды, установив союзные и родственные отношения с ее правителями. Так, Юрий Данилович подолгу жил в Орде, был женат на сестре хана Узбека, благодаря этому и удалась его интрига против Михаила тверского.

Цит. по: Соловьев С.М. История России с древнейших времен: в 15 кн. –  Кн. II. Т. 3. М., 1963. – С. 216 – 224.

 

 

III. РУСЬ В НАЧАЛЕ - СЕРЕДИНЕ XV ВЕКА

 

Русская православная церковь и государственная власть в XV-XVI вв.

Собирание земель вокруг Москвы, образование единого централизованного государства соответствовало традиционным политическим идеалам православной церкви, сохранявшей идею общности русских земель в течение всего периода феодальной раздробленности.

Но, всячески поддерживая московских князей, содействуя объединению земель вокруг Москвы, русская церковь попадала все в большую зависимость от великокняжеской власти.

Немаловажную роль в этом сыграло приобретение русской митрополией в середине XV в. фактической самостоятельности (автокефалии).

После обособления Русской православной церкви от Константинополя московские князья стали распоряжаться митрополичьей кафедрой по своему усмотрению. Архиерейские соборы редко отваживались оспаривать мнения светских правителей. Уже митрополит Феодосии (1461 – 1464 гг.) – первый, избранный сразу после смерти Ионы самостоятельно без колебаний и промедления собором русских епископов, – был утвержден в сане великим князем московским.

Великие князья не ограничивались решающим участием в выборе митрополитов, в назначении епископов, а вмешивались и в чисто церковные дела. Так, Иван III однажды вступил в спор с митрополитом Геронтием (1473 – 1489 гг.) о соответствии церковным правилам освящения столичного Успенского собора. Частный вопрос: "Как должен двигаться крестный ход вокруг освящаемого храма – по солнцу или против солнца?" – стал причиной серьезного конфликта. Однако даже конфликтная ситуация не помешала митрополиту оставаться усердным советником князя во всех политических делах.

Претензии светской власти на верховенство подкреплялись традиционными византийскими представлениями о единстве царства и священства. Эти идеи получают дальнейшее развитие и несколько иное звучание в Московском государстве в середине XV в. после падения Константинополя.

В Московской Руси постепенно складывается представление о том, что великие князья должны играть в православном миру ту роль, которая ранее принадлежала императорам Византии. При московском дворе стали практиковать пышные ритуалы, заимствованные из Византии. Укоренению византийских обычаев способствовала женитьба Ивана III на греческой принцессе Софье Палеолог в 1472 году. Некоторые деятели церкви восприняли константинопольскую традицию прославления монарха как основного оплота веры. Так, митрополит Зосима (1490 – 1494 гг.) называл Ивана III "... в православии просиявшим, благоверным и христолюбивым", сравнивая его с Константином Великим (при котором в IV в. христианство было признано легальной религией), а Москву называл "новым Константинополем".

Идея византийско-русской преемственности обосновывалась и позднее. В княжение Василия III, в начале XVI в., псковский монах Филофей развил мысль о Москве, как о "третьем Риме", сменившем отпавший от истинной веры православия собственно Рим и Рим второй – Константинополь, который запятнал православие союзом с католичеством. Факт отказа константинопольского патриарха от Флорентийской унии вскоре после ее заключения игнорировался.

Тезис о Москве – третьем Риме был направлен не только на обоснование мирового значения власти московских правителей, но и на внедрение в их сознание мысли о необходимости всемерной защиты и поддержки христианства, а следовательно, церкви.

При Иване IV мысли, высказанные Филофеем, получили официальное признание и в государственных, и в церковных кругах. Совершенный впервые в 1547 г. обряд венчания на царство был во многом скопирован с византийского ритуала. Великий московский князь Иван IV был провозглашен царем. Принятый титул "боговенчанного царя" окончательно закреплял за главой русского государства те прерогативы верховного попечения об интересах церкви, какие принадлежали византийским императорам и какие уже в весьма значительной степени были постепенно приобретены и самими московскими князьями.

Взаимоотношения церкви и государства, несмотря на готовность церковной иерархии признать московского государя верховным вершителем не только в мирских, но и в духовных вопросах, были достаточно сложными и противоречивыми.

В XV – XVI вв. вопросом, в котором пересеклись интересы церкви и государства, стал вопрос о церковном землевладении. Распространившийся на Руси обычай завещать села монастырям, чтобы их обитатели постоянно поминали имя дарителя в своих молитвах, привел к бурному росту церковных вотчин.

Тем временем московские правители надежное средство укрепления центральной власти видели в распространении дворянского, помещичьего землевладения. Зависимые от великокняжеской власти дворяне-землевладельцы являлись их прочной социальной опорой и военной силой. Но для развития поместной системы нужны были земли, населенные и обрабатываемые крестьянами. Между тем на протяжении XIV – XV вв. обрабатываемые земли сосредоточились в руках вотчинников (светских и духовных). Светской власти было крайне заманчиво восполнить недостаток земли для помещиков за счет секуляризации церковных земель.

С другой стороны, земельные богатства церкви стали смущать и некоторых церковных деятелей, озабоченных тем, что доходы монастырей используются не в духе христианской любви к людям, а для безбедного (и даже роскошного) житья монахов.

Вопрос о церкви и церковных богатствах стал предметом широкого обсуждения во время княжения Ивана III (1462 – 1505 гг.).

Во главе спорящих стали два выдающихся представителя монашества: Иосиф Волоцкий (Иван Санин), игумен Волоколамского, им же основанного монастыря, и Нил Сорский (Николай Майков), основатель скита на реке Соре, близ Кирилло-Белозерского монастыря.

Иосиф Волоцкий, суровый монах и отменный хозяин, устроив и обогатив свой монастырь, поддерживал в нем строгий монастырский устав и подвижническое житье: на монастырские средства там кормили в голодное время окрестных крестьян, устроили при обители приют и странноприимный дом и т.д.

Подобная благотворительность и сложившиеся в землях волоцкого монастыря отношения взаимопомощи оправдывали в глазах Иосифа и многих его современников сохранение монастырского землевладения (сторонников Иосифа стали называть осифлянами или иосифлянами).

Противниками подобных взглядов были Нил Сорский, его ученики и последователи, получившие название "нестяжателей". Нил осуждал стяжение церковных богатств, в том числе владение населенными землями, считая, что монахи должны решительно оторваться от мирских благ, кормиться трудом рук своих и всем существом стремиться к богу, не радея ни о чем земном.

Таким образом, вопрос о церковном землевладении имел как внутрицерковное, так и государственное значение.

В 1503 г. в архиерейском соборе, по инициативе Ивана III, был поставлен вопрос об отказе церкви от землевладения. Большинство участников собора встало на сторону Иосифа Волоцкого. Светская власть не решилась идти против церковного авторитета и монастырские вотчины уцелели.

Еще одна область пересечения государственных и церковных интересов была связана с появлением на Руси ересей – религиозных движений, отвергающих какие-либо элементы учения официальной церкви. Центром еретических движений был Новгород, где еще в XIV – начале XV в. действовали стригольники, отрицавшие законность церковной иерархии, обличавшие пороки духовенства и делавшие из этого вывод о греховности православной церкви.

В конце XV в. в Новгороде возникла ересь "жидовствующих", названная так за некоторое сходство их взглядов в вопросах веры с иудаизмом ( не почитали Святой Троицы, отвергали божество Иисуса Христа, не поклонялись Святому Кресту и иконам, чтили субботу, закон Моисеев и т.д.). Критика церковных догматов у еретиков сочеталась с критикой церковной организации. "Жидовствующие" выступали против церковного землевладения, существования сословия церковнослужителей, настаивая на том, что каждый человек без посредничества священников должен общаться с Богом.

Великокняжеская власть использовала ересь в своих политических интересах.

После присоединения Новгорода к Москве (1478 г.) Иван III приближает к себе главарей ереси, определив их на службу в придворные московские храмы. Противоестественный на первый взгляд союз московского князя с "жидовствующими" еретиками вполне объясним: у них был один и тот же враг – новгородское духовенство, не желавшее примириться с московским владычеством. Удаление из новгородских храмов Иваном III многих церковных иерархов, в том числе и архиепископа, проведенная секуляризация новгородских церковных земель отвечали идеалам еретиков.

Покровительство Великого князя еретикам сказалось и на решении церковного собора 1490 года, осудившего ересь, но применившего к еретикам достаточно мягкие меры наказания: лишь несколько еретиков были приговорены к заточению.

Иное отношение к еретикам мы видим в начале XVI в. Собор 1504 года осуждает еретиков на смертную казнь, которая не была произведена над многими "жидовствующими". Такое решение собора стало возможным потому, что обвинение в ереси стало выгодно княжеской власти. В это время в борьбе по вопросу о престолонаследии верх одержали сторонники князя Василия – сына Ивана III от брака с Софьей Палеолог. А официальный наследник престола, внук Ивана III Дмитрий вместе со своей матерью Еленой под предлогом пособничества еретикам были отправлены в заточение.

Таким образом, процесс 1504 г., как и другие антиеретические судебные разбирательства XVI в., в большинстве случаев затевались не только и не столько для защиты чистоты веры, сколько для расправы с политическими противниками.

В XVI веке при Василии III (1505 – 1533 гг.) и Иване IV (1533 –1582 гг.) были продолжены споры нестяжателей и осифлян. В принципе, великокняжеская власть была заинтересована в поддержке последователей Нила Сорского. Но идти на конфликт со значительной частью духовенства – сторонниками осифлян – власти не могли.

В первые два десятилетия XVI в. складывается ситуация более благоприятная для победы нестяжателей, не только благодаря устремлениям светской власти, но и потому, что во главе Русской православной церкви стояли митрополиты, симпатизирующие нестяжателям.

После 1521 г. ситуация изменилась. Митрополит Варлаам (1511 – 1521 гг.) – человек, по словам Карамзина, "твердый и не льстец великому князю ни в каких делах противных совести" – был смещен с должности. Более удобным для великого князя главою церкви оказался осифлянин митрополит Даниил (1521 – 1539 гг.), отличавшийся податливостью и угодничеством перед Василием III. С этого времени митрополичью кафедру удерживали последователи Иосифа Волоцкого, а нестяжатели были отстранены от дел.

В период политической нестабильности после смерти Василия III, в годы малолетства Ивана IV, когда за власть боролись соперничавшие боярские группировки (1533 – 1547 гг.), многие монастыри сумели расширить земельные владения, принимая в дар или в уплату по долговым обязательствам даже земли, находившиеся в собственности государя, а не только вотчины.

Во время неурядиц 1533 – 1547 гг. многим церковным иерархам стала очевидна необходимость упрочения центральной власти. Митрополит Макарий (1542 – 1563 гг.) поддерживал реформы, проводившиеся в первые годы правления Ивана Грозного. В свою очередь, Иван IV уделял большое внимание взаимоотношениям с духовенством.

В 1551 г. по инициативе царя и митрополита был созван церковный собор, получивший название "Стоглавого", так как его постановления состояли из ста глав. Собор осудил многие пороки в поведении церковников и принял меры по наведению порядка в их среде. Он продолжил оформление нового единого пантеона русских "святых", что способствовало преодолению местного сепаратизма в церковной организации. Но самым спорным стал на Стоглавом соборе давнишний уже вопрос о монастырских землевладения. Дело закончилось компромиссом: было решено вернуть в казну прежние земли, приобретенные церковью в период боярского правления, а впредь приобретать земли только с царского позволения.

Это решение позволило церкви сохранить достаточно большие земельные владения, но их дальнейшее увеличение было поставлено под контроль светской власти.

На соборе была провозглашена верность древней православной вере, подтвержден византийский принцип единения церкви и государства.

Отношения между светской и духовной властью в последующие десятилетия, хотя и не всегда были ровными, но в целом складывались на основе сотрудничества и поиска взаимовыгодных решений.

Итак, на протяжении XIV – XVI вв. в жизни Русской православной церкви произошли значительные изменения. Она стала автокефальной; ее внешние границы и сферы влияния сузились до границ государства Московского; окреп ее союз с государством, став одним из определяющих факторов московской политики. Таким образом, Русская православная церковь приобрела национально-государственный характер.

Цит. по: Богородская О.Е., Будник Г.А. История русской православной церкви. - Иваново, 1998. – С. 23 – 29.

 

Феодальная война в России в середине XV в.

«В лето 1446 вложил дьявол мысль князю Дмитрию Шемяке овладеть великим княжением. И начал Шемяка посылать к князю Ивану Можайскому, говоря о том, что царь будет владеть в Москве и во всех городах русских и в наших вотчинах, тогда как сам великий князь хочет сидеть на княжении в Твери. И сторонники Шемяки по дьявольскому научению ссылались и сговаривались со своими злыми советниками, которые не хотели добра своим государям и всему христианству, и с этими речами посылали к великому князю Борису Тверскому. Он же, услышав это, испугался и стал их единомышленником. В заговоре с ними были и многие из москвичей, бояре и гости, были и некоторые из чернецов в том же заговоре с ними. Князья начали вместе со своими советниками тайно вооружаться и искать подходящего времени, чтобы захватить великого князя. Они нашли подходящий случай, соответствующий их замыслам, и решили сделать нападение, когда великий князь захотел пойти и поклониться живоначальной троице и мощам чудотворца Сергия. Великий князь пошел в Троицкий монастырь со своими благородными детьми, с князем

Иваном и с князем Юрием, и с очень небольшим количеством людей, не желая ничего иного, как отпраздновать праздник с монахами великой той лавры. A к князю Дмитрию Шемяке и Ивану Можайскому каждый день шли вести из Москвы от изменников. Они же, собравшись с войском, стояли в Рузе, приготовившись, точно псы к охоте или как дикие звери, хотящие насытиться человеческой кровью.

Как только сторонники Шемяки получили весть, что князь великий вышел из города, они тотчас же внезапно подошли к Москве февраля в 12 день, в субботу, в 9 часу ночи, накануне воскресенья о блудном сыне и взяли город, потому что не было никого, кто бы им сопротивлялся, и никого, кто знал бы в Москве об их нападении, кроме их же единомышленников, которые им отворили город. Сторонники Шемяки, войдя в город, взяли в плен великих княгинь Софью и Марию, и казну великого князя и матери его разграбили, а бояр их взяли в плен и пограбили, как и многих иных людей и горожан. В ту же ночь Дмитрий Шемяка отпустил князя Ивана Можайского с многими своими и его людьми, чтобы внезапно напасть на великого князя у Троицы.

В самую же обедню, в воскресенье о блудном сыне, примчался к великому князю некто Бунко, говоря ему, что идут на него с войском князь Дмитрий Шемяка и князь Иван Можайский. И никто не поверил ему, потому что тот Бунко незадолго до этого отъехал к князю Дмитрию, а великий князь сказал: "Эти люди у нас вносят смуту, а я со своими братьями обменялся клятвами, не может так быть". Великий князь повелел этого Бунко выгнать из монастыря и вернуть обратно. Когда же Бунко был на Воре, то был схвачен караульными стражами, которые его избили. Между тем великий князь, хотя и не имел веры к словам Бунко, все же послал стражу к Радонежу. Стража пришла и остановилась на горе над Радонежом для караула. Стража Шемяки узнала ее издалека; а караул великого князя ее не заметил, потому что не верил вестям о нападении Шемяки. Стража Шемяки сказала князю Ивану, что за Радонежом стоит караул на горе. Князь Иван изготовил много саней, наподобие возов, покрытых рогожею и полостями. В сани посадили по два человека в доспехах, а третий шел позади, как бы идущий за возом. Когда передние стражи уже прошли мимо караула, все воины выскочили из саней, схватили стражу великого князя и взяли ее в плен, а убежать людям великого князя было некуда, потому что тогда лежал снег глубиной на девять пядей. Между тем люди Шемяки быстро помчались к монастырю и быстро поскакали на конях к селу Клементьевскому, точно на любимую охоту. А великий князь, увидев их, сам побежал на конюшенный дворец, где для него не было приготовлено коня, потому что сам великий князь считал все случившееся невероятным; надеясь на клятвы, он ничего не велел для себя приготовить, а все люди были в унынии и великом смущении, точно обезумевшие. Князь же великий увидев, что ему нет никакой помощи, побежал к каменной церкви святой Троицы. Пономарь, монах Никифор, пришел и отомкнул церковь; когда князь великий вошел в церковь, Никифор замкнул за ним церковь, ушел и спрятался. Убийцы, как свирепые волки, прискакали на конях в монастырь, впереди всех Никита Константинович, ворвавшийся на коне на лестницу, к передним дверям церковным. Когда он стал слезать с коня, то ударился о камень, приделанный на помосте к передним дверям церковным. Остальные пришедшие подняли его. Никита же, едва отдышавшись, выглядел как пьяный, а лицо у него было бледно, как у мертвеца. Потом и сам князь Иван прискакал в монастырь, и все их воинство. И начал спрашивать князь: "Где князь великий?" Великий же князь услышал внутри церкви, как говорил Иван, и громко закричал: "Братья, помилуйте меня, позвольте мне видеть божьи образа, я не выйду из этого монастыря и здесь постригусь". Великий князь пошел к южным дверям, отпер их и взял икону, что стояла над гробом святого Сергия, и встретил в дверях князя Ивана, сказав: "Брат, целовали мы животворящий крест и эту икону в церкви живоначальной Троицы, у этого же гроба чудотворца Сергия, что не замыслим ничего дурного, не захотим никому из наших братьев никакого зла, а теперь я не знаю, в чем виноват". Тогда князь Иван сказал ему: "Господин государь, если мы захотим тебе зла, пусть будет и над нами зло, но мы сделали так ради христиан из-за твоего выкупа. Увидев твой плен, пришедшие с тобой татары облегчат выкуп, который ты должен давать царю". Великий князь поставил икону на свое место и упал ниц у гроба Сергия, обливаясь слезами, тяжко вздыхал, молился и захлебывался от крика так, что все бывшие тут удивились и прослезились даже пришедшие злодеи, а князь Иван, сделав несколько поклонов в церкви, вышел и сказал Никите: "Возьми его". Великий князь после долгой молитвы, оправившись от неожиданности и осмотревшись, громко сказал: "Где мой брат, князь Иван?" Тогда приступил к нему Никита, злой раб гордых и немилосердных мучителей, взял за плечи великого князя и сказал: "Ты взят великим князем Дмитрием Юрьевичем". Великий князь сказал: "Да будет воля божья". Злодей вывел великого князя из церкви и из монастыря и посадил его в голые сани, а против него посадил монаха. И так увезли великого князя в Москву, а бояр его всех захватили, а остальных ограбили донага и отпустили. Сыновья великого князя, князь Иван и князь Юрий, спрятались в том же монастыре. Кровопийцы не ушли, точно после хорошей добычи, а о них не подумали, не спрашивали. В ту же ночь сыновья великого князя, Иван и Юрий, бежали из монастыря с оставшимися у них людьми, которые спрятались во время набега, к князю Ивану Ряполовскому в Юрьев, в его село Боярово. Князь же Иван со своими братьями, с Семеном и Дмитрием, и со всеми людьми своими бежали с детьми великого князя к Мурому и там затворились в городе со многими людьми. А князья великого Василия в понедельник в ночь на февраля 14 привели в Москву и посадили на дворе Шемякине, а сам князь Дмитрий стоял на дворе Поповкине. В среду, на той же недели, на ночь, ослепили князя великого и отослали его в Углич с княгинею, а мать его великую княгиню Софью, послали в Чухлому. Услышав об этом, князь Василий Ярославич побежал в Литву, а с ним князь Семен Иванович Оболенский. Остальные дети боярские и все люди били челом служить князю Дмитрию, и он их привел к присяге. Только один Федор Басенок не захотел ему служить. Князь же Дмитрий велел возложить на него тяжкие оковы и держать за стражею. Басенок же подговорил своего пристава, освободился от оков и бежал в Коломну и там спрятался у своих друзей. Затем  он подговорил многих людей бежать с собой и, пограбив Коломенский уезд, 4 убежал в Литву с многими людьми и пришел к брянскому князю Василию Яро-  " славичу. Дал ведь король князю Василию Ярославовичу Брянск в вотчину, да Гомель, да Стародуб, да Естиславль, да иные многие города. Князь Василий Ярославич дал Брянск князю Семену Оболенскому да Федору Басенкову.

А князь Дмитрий, услышав, что дети великого князя находятся в Муроме со многими людьми, не решился послать против них войско, потому что все люди возмущались княжением Шемяки и против него самого замышляли, желая видеть великого князя Василия на государстве.

Тогда Дмитрий (Шемяка) призвал к себе епископа рязанского Иону в Москву. Когда тот прибыл, Шемяка обещал ему митрополию и начал ему говорить: "Отче, пошел бы ты в свою епископию, в город Муром, и взял бы детей великого князя на свою поруку, а я готов их жаловать, отца их великого князя выпущу и дам ему достаточную вотчину, чтобы ему можно было жить". Владыка Иона пошел в Муром на судах и, придя с теми речами князя Дмитрия в Муром, начал говорить боярам детей великого князя, трем князьям Ряполовским и остальным. Бояре много о том думали и решили так: "Если мы ныне епископа не послушаем, не пойдем к князю Дмитрию с детьми великого князя, то он возьмет наш город с бою, а захватив детей великого князя сделает с ними, что захочет, так же как и их отцу великому князю и всем нам. Если мы не послушаем епископа, для чего будет служить наша твердость?" Бояре сказали епископу Ионе: "Если ты пришел с поручением от князя Дмитрия к нашим государям, детям великого князя, к нам, то все-таки мы сами не осмелимся так сделать, чтобы отпустить детей великого князя без твоей присяги. Иди в соборную церковь и возьми их из пелены, висящей у образа богородицы, на свою епитрахиль, тогда мы отпустим детей великого князя с тобой и сами с ними пойдем". Епископ Иона обещал так сделать, вошел в церковь и начал молебен Богородице, совершая молебен, взял детей великого князя из пелены пречистой на свою епитрахиль. Иона пошел с ними к князю Дмитрию в Переяславль-Рязанский, где находилось место его пребывания. В Переяславль Иона и дети великого князя пришли 6 мая. Князь Дмитрий несколько почтил детей великого князя, лицемерно призвав их к себе на обед и одарив, а на третий день после того с владыкою Ионою послал в Углич к отцу, в заточение. Иона привел их к отцу и, оставив их там, возвратился к князю Дмитрию, который велел ему идти в Москву и сесть на митрополичьем дворе. Иона так и сделал.

А князья Ряполовские, Иван и братья его Семен и Дмитрий, услышав о том, что князь Дмитрий Шемяка изменил своему слову и во всем солгал епископу, начали думать, как бы освободить великого князя. Были тогда в заговоре с ними князь Иван Васильевич Стрига, да Иван Ощера с братом Бобром, Юшко Драница и иные многие дворовые дети боярские великого князя, с ними же в заговоре был Семен Филимонов, со всеми детьми боярскими, да Русалка, да Руно и иные многие боярские дети. И назначили они сроки, чтобы всем собраться под Угличем …в полдень. Семен Филимонов со всеми своими людьми пришел на тот срок, а о Ряполовских стало известно князю Дмитрию и Ряполовские не посмели пойти к тому сроку под Углич, но пошли за Волгу к Белоозеру. Князь Дмитрий послал за ними из Углича войско с Василием Вепревым, да Федора Михаиловича послал за ними со многими отрядами, а срок у них был сойтись вместе на устье Шексны в день всех святых. Федор не поспел к Василию, а Ряполовские, обернувшись против Василия Вепре-ва, разбили его на устье Мологи. А Федор в ту пору перебрался за Волгу на устье Шексны со всеми своими отрядами, а Ряполовские получили вести о нем и возвратились, чтобы напасть на него. Федор же, увидев их, побежал за Волгу, а Ряполовские пошли по Новгородской земле к Литве и пришли к князю Василию Ярославичу в Мстиславль. Семен Филимонов со всеми своими людьми пошел от Углича к Москве, ничего не зная о Ряполовских, один Руно ушел от него вслед за Ряполовскими. И как пришли князья Ряполовские, да князь Иван Стрига и остальные многие дети боярские, прежде упомянутые и не упомянутые, начали говорить с князем Василием Ярославичем, как бы освободить великого князя. Князь Дмитрий, видя, что ради великого князя многие люди отступают от него, послал за епископом и начал совещаться с князем Иваном, епископами и боярами, выпустить ли великого князя или нет. Владыка Иона каждый день не переставал говорить: "Ты неправду сделал, ввел меня в позор и в грех, тебе следовало великого князя выпустить, а ты и детей его с ним посадил, а мне ты дал свое слово, а они меня послушали, а нынче я во всей лжи виноват, выпусти его, сведи с моей души и со своей грех. Что он может сделать слепой, а дети у него малые, а дополнительно еще возьми с него присягу перед крестом и перед епископами". И много говорили ему. Князь Дмитрий много думал и решил выпустить великого князя и дать ему вотчину, чем бы ему можно было жить».

Цит. по: Феодальная война в России // Хрестоматия по истории России: учеб. пособие / А.С. Орлов [и др.] – М., 2004. – С. 95 – 99.

 

 

IV. ЗАВЕРШЕНИЕ ПРОЦЕССА ОБЪЕДИНЕНИЯ ЗЕМЕЛЬ ВОКРУГ МОСКВЫ

И СОЗДАНИЕ ЕДИНОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА

 

Влияние монгольского завоевания на развитие народов и государств восточной Европы

«Историки технологического направления полагают, что монгольское завоевание повлекло за собой распространение на Русь монгольского культурно-технологического круга (прогресс-модернизацию по восточному образцу). Московское княжество унаследовало от татарских ханов сильную княжескую власть, крепкую административную организацию, четкую систему сбора налогов, дисциплинированный и сменяемый бюрократический аппарат. Все это было следствием внедрения на русскую почву китайских и мусульманских управленческих традиций — это было наследие восточных цивилизаций, имевших тысячелетний исторический опыт. Средневековая Европа не могла сравниться с Востоком по части совершенства и силы государственной организации.

Русь долгое время была частью могущественной восточной империи, и обычаи, культура, образ жизни русских людей неизбежно должны были подвергнуться модернизации по восточному образцу. Сражаясь вместе с непобедимой степной конницей, русские полки заимствовали ее вооружение и тактику; русские воины сели на быстрых степных коней и научились стрелять из монгольского лука, «саадака»; они носили татарские стеганые доспехи, «тигиляи», и рубились кривыми татарскими саблями. «Их сабли, луки и стрелы похожи на турецкие, — пишет Флетчер (1549-1611). — Убегая или отступая, они стреляют так же, как татары, — и вперед и назад». Идя в атаку под пение зурны, русские вместе с татарами кричали «ура» — «бей!»; они называли друг друга на татарский манер «богатырями», «казаками», «уланами»; в русский язык незаметно вошло множество тюркских слов: караул, колчан, есаул, бунчук, облава, булат, охота, нагайка... Как всегда, сначала перенималось то, что связано с войной и без чего нельзя было выжить, потом — то, что связано с государственным управлением: казна, ямская служба, книги, служебные чины (слова «книга» и «чин» пришли в русский язык из китайского). На русских монетах ставили печать хана, «тамгу», — отсюда произошли слова «деньги» и «таможня». На печати-тамге были арабские надписи, поэтому русские деньги по виду мало отличались от восточных монет. Заимствовалась и одежда: восточные «кафтаны», «шубы», «ферязи», «сарафаны», «армяки», «башлыки». Русские князья и бояре подолгу жили в Орде; постепенно они стали подражать ханам и бекам: они носили парчовые халаты, атласные шаровары и сафьяновые сапоги, украшали своих лошадей парчовыми седлами и охотились с прирученными соколами. Так же, как мусульмане, они не позволяли своим женам выходить к гостям и запирали их в «терем»; они запрещали своим подданным пить вино и строили церкви с куполами-луковками, похожими на купола мечетей».

Цит. по: История России для технических вузов / Б.В. Личман. Ростов н/Д. 2005. С. 130 – 131.

 

 Роль Орды в складывании единого русского государства

Евразийцы о возникновении московского государства. «Европейская цивилизация не есть общечеловеческая культура, - писал Н.С. Трубецкой (1890 – 1938), а лишь культура определенной этнографической особи, романогерманцев, для которой она и является обязательной». Европейская культура приходит в упадок, разлагается, ведет человечество в тупик. Русская культура была создана в результате синтеза славянского и восточного элементов («наследия Чингисхана»). Именно монголы положили начало единству Евразии и основам ее политического строя. «Без татарщины не было бы России» — трудно отличить чисто татарское от подлинно русского. По мнению евразийцев, татаро-монгольское иго было нейтральной культурной средой, принимавшей всяких богов и терпевшей любые культуры. «Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам и никому другому», — писал П.Н. Савицкий (1895-1968). Основателями государства были не киевские князья, а московские цари, воспреемники монгольских ханов. Московское княжество было улусом Золотой Орды. После распада Орды столица была перенесена из Сарая в Москву, а после присоединения к Московскому царству Казани, Астрахани и Сибири Орда возродилась в обличье Московского государства».

Цит. по: История России для технических вузов / Под ред. Б.В. Личмана. Ростов н/Д. 2005. С. 128 – 129.

 

А.И. Герцен о новгородской вольности и московском самодержавии

«В XV и даже в начале XVI века развитие событий в России отличалось еще такой нерешительностью, что оставалось неясным, который из двух принципов, определяющих жизнь народную и жизнь политическую в стране, возьмет верх: князь или община, Москва или Новгород. Свободный от монгольского ига, великий и могучий Новгород, привыкший считать себя суверенным, богатый благодаря оживленной торговле, которую он вел, метрополия, имевшая широкую, разветвленную сеть владений по всей России,— Новгород всегда ставил права общины выше прав князя. Москва — удел, верный своим князьям, — поднявшаяся милостью монголов на развалинах древних городов, заселенная племенем, никогда не знавшим настоящей общинной свободы Киевского периода, — Москва одержала верх. Но у Новгорода также были основания надеяться на победу, этим и объясняется ожесточенная борьба между обоими городами, как и зверства, совершенные Иваном Грозным в Новгороде. Россия могла быть спасена путем развития общинных учреждений или установлением самодержавной власти одного лица. События сложились в пользу самодержавия, Россия была спасена; она сталa сильной, великой — но какой ценою? Это самая несчастная, самая порабощенная из стран земного шара; Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни.

Оправившись мало-помалу от учиненного монголами разгрома, русский народ очутился лицом к лицу с царем, с неограниченной монархией, гнет которой был особенно тяжким благодаря влиянию, приобретенному ею под сенью ханской власти. Царь стал могущественнее всех других князей, вместе взятых, и населения городов. Найдя крамольников, будь то князья или города, он подчинял их своей власти. Новгород крепко держался, но в конце концов пал; вечевой колокол в качестве трофея был перевезен в Москву. Веча толкали одно за другим, во всем государстве наступала глубокая тишина, цари становились самодержавными».

Цит. по: Герцен А. И. О развитии революционных идей в России / Собр. соч. В 30 т. Т. 7. М., 1956. С. 161-162.

 

 

  

ИВАН III В ОЦЕНКАХ ИСТОРИКОВ

 

Н.М. Карамзин об Иване III

Иоанн III принадлежит к числу весьма немногих государей, избираемых провидением решить надолго судьбу народов: он есть герой не только российской, но и всемирной истории. Иоанн явился на театре политическом в то время, когда новая государственная система вместе с новым могуществом государей возникала в целой Европе. Власть королевская усилилась в Англии, во Франции. Испания, свободная от ига мавров, сделалась первостепенною державою. Соединение трех государств северных было предметом усилий короля датского1. Кроме успехов власти монархической и разумной политики, век Иоаннов ознаменовался великими открытиями. Коломб открыл новый мир, родились новые связи между народами; одним словом, началась новая эпоха.

Россия около трех веков находилась вне круга европейской политической деятельности. Хотя ничто не делается вдруг; хотя достохвальные усилия князей московских, от Калиты до Василия Темного, многое приготовили для единовластия и нашего внутреннего могущества, но Россия при Иоанне III как бы вышла из сумрака теней, где еще не имела ни твердого образа, ни полного бытия государственного. Благотворная хитрость Калиты была хитростью умного слуги ханского. Великодушный Димитрий победил Мамая, но видел пепел столицы и раболепствовал Тохтамышу. Сын Донского еще искал милости в ханах, а внук испил всю чашу стыда на престоле, униженном его слабостью, быв невольником в самой Москве. Орда с Литвою, как две ужасные тени, заслоняли от нас мир и были единственным политическим горизонтом России.

Иоанн, рожденный и воспитанный данником степной Орды, сделался одним из знаменитейших государей в Европе; без учения, без наставлений, руководствуемый только природным умом, силою и хитростью восстановляя свободу и целость России, губя царство Батыево, тесня Литву, сокрушая вольность новгородскую, захватывая уделы, расширяя владения московские. Бракосочетанием с Софиею обратив внимание держав, разодрав завесу между Европою и нами, с любопытством обозревая престолы и царства, не хотел мешаться в дела чуждые. Следствием было то, что Россия, как держава независимая, величественно возвысила главу свою на пределах Азии и Европы, спокойная внутри, и не боясь врагов внешних. Он был первым истинным самодержцем России, заставив благоговеть пред собою вельмож и народ. Все сделалось чином или милостью государевою. Пишут, что робкие женщины падали в обморок от гневного, пламенного взора Иоаннова, что вельможи трепетали на пирах во дворце, не смели шепнуть слова, когда государь, утомленный шумною беседою, разгоряченный вином, дремал по целым часам за обедом: все сидели в глубоком молчании, ожидая приказа веселить его и веселиться.

Иоанн как человек не имел любезных свойств ни Мономаха, ни Донского, но стоит как государь на вышней степени величия. Он казался иногда боязливым, нерешительным, ибо хотел всегда действовать осторожно. Сия осторожность есть благоразумие: оно не пленяет нас подобно великодушной смелости; но успехами медленными, как бы неполными, дает своим творениям прочность. Что оставил миру Александр Македонский? Славу. Иоанн оставил государство удивительное пространством, сильное народами, еще сильнейшее духом правления. Россия Олегова, Владимирова, Ярославова погибла в нашествие моголов3; Россия нынешняя образована Иоанном.

Цит. по: Карамзин Н М. Иван III. // Хрестоматия по истории России: В 4-х тт. Т. 1. С древнейших времен до 17 века / сост.: И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. М., 1994. С. 186 – 187.

В.О. Ключевский об Иване III

Почувствовав себя в новом положении, но еще не отдавая себе ясного отчета о своем новом значении, московская государственная власть ощупью искала дома и на стороне формы, которые бы соответствовали этому положению, и, уже облекшись в эти формы, старалась с помощью их уяснить себе свое новое значение. С этой стороны получают немаловажный исторический интерес некоторые дипломатические формальности и новые придворные церемонии, появляющиеся в княжение Ивана III.

Иван был женат два раза. Первая жена его была сестра его соседа, великого князя тверского, Марья Борисовна. По смерти ее (1467 г.) Иван стал искать другой жены, подальше и поважнее. Тогда в Риме проживала сирота племянница последнего византийского императора Софья Фоминична Палеолог. Несмотря на то что греки со времени флорентийской унии сильно уронили себя в русских православных глазах, несмотря на то что Софья жила так близко к ненавистному папе, в таком подозрительном церковном обществе, Иван III, одолев в себе религиозную брезгливость, выписал царевну из Италии и женился на ней в 1472 г. Эта царевна, известная тогда в Европе своей редкой полнотой, привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение. Бояре XVI в. приписывали ей все неприятные им нововведения, какие с того времени появились при московском дворе. Внимательный наблюдатель московской жизни барон Герберштейн, два раза приезжавший в Москву послом германского императора при Ивановом преемнике, наслушавшись боярских толков, замечает о Софье в своих записках, что это была женщина необыкновенно хитрая, имевшая большое влияние на великого князя, который по ее внушению сделал многое. Ее влиянию приписывали даже решимость Ивана III сбросить с себя татарское иго. В боярских россказнях и суждениях царевне нелегко отделить наблюдение от подозрения или преувеличения, руководимого недоброжелательством. Софья могла внушить лишь то, чем дорожила сама и что понимали и ценили в Москве. Она могла привезти сюда предания и обычаи византийского двора, гордость своим происхождением, досаду, что идет замуж за татарского данника. В Москве ей едва ли нравилась простота обстановки и бесцеремонность отношений при дворе, где самому Ивану III приходилось выслушивать, по выражению его внука, «многие поносные и укоризненные слова» от строптивых бояр. Но в Москве и без нее не у одного Ивана III было желание изменить все эти старые порядки, столь не соответствовавшие новому положению московского государя, а Софья с привезенными ею греками, видавшими и византийские и римские виды, могла дать ценные указания, как и по каким образцам ввести желательные перемены. Ей нельзя отказать во влиянии на декоративную обстановку и закулисную жизнь московского двора, на придворные интриги и личные отношения; но на политические дела она могла действовать только внушениями, вторившими тайным или смутным помыслам самого Ивана. Особенно понятливо могла быть воспринята мысль, что она, царевна, своим московским замужеством делает московских государей преемниками византийских императоров со всеми интересами православного Востока, какие держались за этих императоров. Потому Софья ценилась в Москве и сама себя ценила не столько как великая княгиня московская, сколько как царевна византийская. В Троицком Сергиевом монастыре хранится шелковая пелена, шитая руками этой великой княгини, которая вышила на ней и свое имя. Пелена эта вышита в 1498 г. В 26 лет замужества Софье, кажется, пора уже было забыть свое девичество и прежнее византийское звание; однако в подписи на пелене она все еще величает себя «царевною царегородскою», а не «великой княгиней московской». И это было недаром: Софья, как царевна, пользовалась в Москве правом принимать иноземные посольства. Таким образом, брак Ивана и Софьи получал значение политической демонстрации, которою заявляли всему свету, что царевна, как наследница павшего византийского дома, перенесла его державные права в Москву как в новый Царьград, где и разделяет их со своим супругом.

Почувствовав себя в новом положении и еще рядом с такой знатной женой, наследницей византийских императоров, Иван нашел тесной и некрасивой прежнюю кремлевскую обстановку, в какой жили его невзыскательные предки. Вслед за царевной из Италии выписаны были мастера, которые построили Ивану новый Успенский собор, Грановитую палату и новый каменный дворец на месте прежних деревянных хором. В то же время в Кремле при дворе стал заводиться тот сложный и строгий церемониал, который сообщал такую чопорность и натянутость придворной московской жизни. Точно так же, как у себя дома, в Кремле, среди придворных слуг своих, Иван начал выступать более торжественной поступью и во внешних сношениях, особенно с тех пор, как само собою, без бою, при татарском же содействии, свалилось с плеч ордынское иго, тяготевшее над северо-восточной Русью два с половиной столетия (1238—1480). В московских правительственных, особенно дипломатических, бумагах с той поры является новый, более торжественный язык, складывается пышная терминология, незнакомая московским дьякам удельных веков. В основу ее положены два представления: это мысль о московском государе как о национальном властителе всей Русской земли и мысль о нем как о политическом и церковном преемнике византийских императоров. Много Руси оставалось за Литвой и Польшей, и, однако, в сношениях с западными дворами, не исключая и литовского, Иван III впервые отважился показать европейскому политическому миру притязательный титул государя всея Руси, прежде употреблявшийся лишь в домашнем обиходе, в актах внутреннего управления, и в договоре 1494 г. даже заставил литовское правительство формально признать этот титул. После того как спало с Москвы татарское иго, в сношениях с неважными иностранными правителями, например с ливонским магистром, Иван III титулует себя царем всея Руси. Этот термин, как известно, есть сокращенная южнославянская и русская форма латинского слова цесарь, или по старинному написанию цьсарь, как от того же слова по другому произношению, кесарь, произошло немецкое Kaiser. Титул царя в актах внутреннего управления при Иване III иногда, при Иване IV обыкновенно соединялся со сходным по значению титулом самодержца — это славянский перевод византийского императорского титула ??????????. Оба термина в Древней Руси значили не то, что стали значить потом, выражали понятие не о государе с  неограниченной внутренней властью, а о властителе, не зависимом ни от какой сторонней внешней власти, никому не платящем дани. На тогдашнем политическом языке оба этих термина противополагались тому, что мы разумеем под словом вассал. Памятники русской письменности до татарского ига иногда и русских князей называют царями, придавая им этот титул в знак почтения, не в смысле политического термина. Царями по преимуществу Древняя Русь до половины XV в. звала византийских императоров и ханов Золотой Орды, наиболее известных ей независимых властителей, и Иван III мог принять этот титул, только перестав быть данником хана. Свержение ига устраняло политическое к тому препятствие, а брак с Софьей давал на то историческое оправдание: Иван III мог теперь считать себя единственным оставшимся в мире православным и независимым государем, какими были византийские императоры, и верховным властителем Руси, бывшей под властью Ордынских ханов. Усвоив эти новые пышные титулы, Иван нашел, что теперь ему не пригоже называться в правительственных актах просто по-русски Иваном, государем великим князем, а начал писаться в церковной книжной форме: «Иоанн, божиею милостью государь всея Руси». К этому титулу как историческое его оправдание привешивается длинный ряд географических эпитетов, обозначавших новые пределы Московского государства: «Государь всея Руси и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Пермский, и Югорский, и Болгарский, и иных»6, т. е. земель. Почувствовав себя и по политическому могуществу, и по православному христианству, наконец, и по брачному родству преемником павшего дома византийских императоров, московский государь нашел и наглядное выражение своей династической связи с ними: с конца XV в. на его печатях появляется византийский герб — двуглавый орел.

Цит. по: Ключевский В О. Иван III // Хрестоматия по истории России: В 4-х тт. Т. 1. С древнейших времен до 17 века / сост.: И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. М., 1994. С. 188 – 192.

 

 

 ПОВЕСТЬ О «СТОЯНИИ НА УГРЕ»

В 1476 году приехал в Москву новый посол от Ахмата звать великого князя в Орду; Иоанн отправил с ним к хану своего посла Бестужева, неизвестно с какими речами. Известно только то, что эти речи не понравились; есть известие, впрочем сильно подозрительное, что когда хан отправил в Москву новых послов с требованием дани, то Иоанн взял басму (или ханское изображение), изломал ее, бросил на землю, растоптал ногами, велел умертвить послов, кроме одного, и сказал ему: «Ступай объяви хану: что случилось с его басмою и послами, то будет и с ним, если он не оставит меня в покое». Гораздо вероятнее другое известие, что великую княгиню Софию оскорбляла зависимость ее мужа от степных варваров, зависимость, выражавшаяся платежом дани, и что племянница византийского императора так уговаривала Иоанна прервать эту зависимость: «Отец мой и я захотели лучше отчины лишиться, чем дань давать; я отказала в руке своей богатым, сильным князьям и королям для веры, вышла за тебя, а ты теперь хочешь меня и детей моих сделать данниками; разве у тебя мало войска? Зачем слушаешься рабов своих и не хочешь стоять за честь свою и за веру святую?» К этому известию прибавляют, будто по старанию Софии у послов и купцов татарских взято было Кремлевское подворье, будто София уговорила Иоанна не выходить пешком навстречу к послам ордынским, привозившим басму, будто Древние князья кланялись при этом послам, подносили кубок с кумысом и выслушивали ханскую грамоту, стоя на коленях; будто Иоанн для избежания этих унизительных обрядов сказывался больным при въезде послов ханских; но можно ли допустить, чтоб отец и дед Иоаннов подверглись этим обрядам, если даже допустим, что иностранцы, свидетельствующие о них, и сказали полную правду?

Как бы то ни было, вероятно, что Ахмат не был доволен поведением Иоанна и в 1480 году, заслышав о восстании братьев великого князя и согласившись опять действовать заодно с Казимиром литовским, выступил на Москву.

В Москве сели в осаде: мать великого князя инокиня Марфа, князь Михаил Андреевич Верейский, митрополит Геронтий, ростовский владыка Вассиан, наместник московский князь Иван Юрьевич Патрикеев с дьяком Василием Мамыревым; а жену свою, великую княгиню Софию (римлянку, как выражаются летописцы), Иоанн послал вместе с казною на Белоозеро, давши наказ ехать далее к морю и океану, если хан перейдет Оку и Москва будет взята. Касательно самого великого князя мнения разделились: одни, приводя непостоянства военного счастья, указывая на пример великого князя Василия Васильевича, взятого в плен казанскими татарами в Суздальском бою, указывая на бедствия, бывшие следствием этого плена, думали, что Иоанн не должен выводить войска против татар, но должен удалиться на север, в места безопасные; другие же, особенно духовенство, и из духовных преимущественно Вассиан, архиепископ ростовский, по талантам, грамотности и энергии выдававшийся на первый план, думали, что великий князь должен оставаться с войском на границах. Великий князь, оставя войско на берегу Оки и приказавши сжечь Каширу, поехал в Москву, чтоб посоветоваться с матерью, митрополитом и боярами, а князю Даниилу Холмскому дал приказ – по первой присылке от него из Москвы ехать туда же вместе с молодым великим князем Иоанном. 30 сентября, когда москвичи перебирались из посадов в Кремль на осадное сиденье, вдруг увидали они великого князя, который въезжал в город вместе с князем Федором Палецким; народ подумал, что все кончено, что татары идут по следам Иоанна; в толпах послышались жалобы: «Когда ты, государь великий князь, над нами княжишь в кротости и тихости, тогда нас много в безлепице продаешь; а теперь сам разгневал царя, не платя ему выхода, да нас выдаешь царю и татарам». В Кремле встретили  Иоанна митрополит и Вассиан; ростовский владыка, называя его бегуном, сказал ему: «Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними; зачем боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный; а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!» Великий князь, опасаясь граждан, не поехал на свой кремлевский двор, а жил в Красном сельце; к сыну послал грамоту, чтобы немедленно ехал в Москву, но тот решился лучше навлечь на себя гнев отцовский, чем отъехать от берега.

В Москве мнение Вассиана превозмогло, великий князь отправился к войску, но стал не на Угре, в виду татар, а в Кременце, на реке Луже, в тридцати верстах от Медыни, где теперь село Кременецкое. Здесь опять Ощера и Мамон начали советовать ему удалиться; на этот раз, впрочем, Иоанн не поехал в Москву, но попытался, нельзя ли кончить дело миром, и отправил к хану Ивана Товаркова с челобитьем и дарами, прося жалования, чтоб отступил прочь, а улусу своему не велел воевать. Хан отвечал: «Жалую Ивана; пусть сам приедет бить челом, как отцы его к нашим отцам ездили в Орду». Но великий князь не поехал. Говорят, к этому решению побудило его послание Вассиана, который, узнавши о переговорах, писал так великому князю: «Ныне слышим, что бусурманин Ахмат уже приближается и христианство губит; ты пред ним смиряешься, молишь о мире, посылаешь к нему, а он гневом дышит, твоего моления не слушает, хочет до конца разорить христианство. Не унывай, но возверзи на господа печаль твою, и той тя пропитает. Дошел до нас слух, что прежние твои развратники не перестают шептать тебе в ухо льстивые слова, советуют не противиться супостатам, но отступить и предать на расхищение волкам словесное стадо Христовых овец. Не слушай, государь, этих людей, хотящих честь твою преложить в бесчестие и славу твою в бесславие, хотящих, чтоб ты сделался беглецом и назывался предателем христианским; выйди навстречу безбожному языку агарянскому, поревнуй прародителям твоим, великим князьям, которые не только Русскую землю обороняли от поганых, но и чужие страны брали под себя: говорю об Игоре, Святославе, Владимире, бравших дань на царях греческих, о Владимире Мономахе, который бился с окаянными половцами за Русскую землю, и о других многих, о которых ты лучше моего знаешь. А достохвальный великий князь Димитрий, твой прародитель, какое мужество и храбрость показал за Доном над теми же сыроядцами окаянными! Но, быть может, ты опять скажешь, что мы находимся под клятвою прародительскою не поднимать рук на хана, то послушай: если клятва дана по нужде, то нам поведено разрешать от нее, и мы прощаем и разрешаем, благословляем тебя идти на Ахмата не как на царя, но как на разбойника, хищника, богоборца; лучше, солгавши, получить жизнь, чем, соблюдая клятву, погибнуть, т.е. пустить татар в землю на разрушение и истребление всему христианству, на запустение и осквернение святых церквей и уподобиться окаянному Ироду, который погиб, не желая преступить клятвы. Какой пророк, какой апостол или святитель научил тебя, великого русских стран христианского царя, повиноваться этому богостыдному, оскверненному, самозваному царю?» Ахмат, не пускаемый за Угру полками московскими, все лето хвалился: «Даст Бог зиму на вас: когда все реки станут, то много дорог будет на Русь». Опасаясь исполнения этой угрозы, Иоанн, как только стала Угра 26 октября, велел сыну, брату Андрею Меньшому и воеводам со всеми полками отступить к себе на Кременец, чтоб биться соединенными силами; этот приказ нагнал ужас на ратных людей, которые бросились бежать к Кременцу, думая, что татары перешли уже чрез реку и гонятся за ними; но Иоанн не довольствовался отступлением к Кременцу: он дал приказ отступить еще от Кременца к Боровску, обещая дать битву татарам в окрестностях этого города. Но Ахмат не думал пользоваться отступлением русских войск; простоявши на Угре до 11 ноября, он пошел назад чрез литовские волости, Серенскую и Мценскую, опустошая земли союзника своего Казимира, который, будучи занят домашними делами и отвлечен набегом крымского хана на Подолию, опять не исполнил своего обещания. Один из сыновей Ахматовых вошел было в московские волости, но был прогнан вестью о близости великого князя, хотя за ним в погоню пошли только братья великокняжеские. О причинах отступления Ахматова в летописях говорится разно: говорится, что когда русские начали отступать от Угры, то неприятель, подумав, что они уступают ему берег и хотят биться, в страхе побежал в противную сторону. Другие летописцы говорят правдоподобнее, что с Дмитриева дня (26 октября) стала зима и реки все стали, начались лютые морозы, так что нельзя было смотреть; татары были наги, босы, ободрались; тогда Ахмат испугался и побежал прочь 11 ноября. В некоторых летописях находим известие, что Ахмат бежал, испугавшись примирения великого князя с братьями. Все  эти причины можно принять вместе: Казимир не приходит на помощь, лютые морозы мешают даже смотреть, и в такое-то время года надобно идти вперед, на север, с нагим и босым войском и прежде всего выдержать битву с многочисленным врагом, с которым после Мамая татары не осмеливались вступать в открытые битвы; наконец, обстоятельство, главным образом побудившее Ахмата напасть на Иоанна, именно усобица последнего с братьями, теперь более не существовало.

Цит. по: Повесть о стоянии на реке Угре // Хрестоматия по истории России: учеб. пособие / А.С. Орлов [и др.]. – М.: Проспект, 2004. – С. 101 – 103. 

 

СУДЕБНИК 1497 г.

о крестьянах и холопах

«Статья 57. О христианском отказе. А христианам (крестьянам) отказыватися из волости, ис села в село, один срок в году, за неделю до Юрьева дня осеннего и неделю после Юрьева дня осеннего. Дворы пожилые платят в полех за двор рубль, а в лесех полтина. А который христианин поживет за Ким год, да поидет прочь, и он платит четверть двора, а два года поживет да поидеть прочь, и он полдвора платит; а три года поживет, а поидет прочь, и он платит три четверти двора, а четыре года поживет, и он весь двор платит. …

Статья 62. О межах. А кто сореть межу или грани ссечет из великого князя земли боярина и монастыря, или боярской и монастырской у великого князя земли, или боярской или монастырской у боярина или боярской у монастыря и кто межу сорал или грани ссек, того бить кнутием, да истцу взятии на нем рубль. А христиане промежу себя в одной волости или в селе кто у кого межу переорет или перекосит, ино волостелем или поселскому (управляющему дворцовыми селами) имати на том за боран (денежный штраф) по два алтына и за рану присудят, посмотря по человеку и по ране и по рассуждению.

Статья 66. О полной грамоте (самопродажа в рабство). По полной грамоте холоп. По тиуньству и по ключю по сельскому холоп с докладом и без докладу, и с женою и с детми, которые у одного государя; а которые его дети у иного или себе учнут жити, то не холопи; а по городскому ключю (служба) не холоп; по робе холоп, по холопе роба, приданой холоп, по духовной холоп.

Цит. по: Судебник 1497 г. // Хрестоматия по истории России: учеб. пособие / А.С. Орлов [и др.]. – М.: Проспект, 2004. – С. 83 – 84.

 

 

V. ИВАН IV ВАСИЛЬЕВИЧ (ГРОЗНЫЙ)

 

В.Б. Кобрин о падении Избранной рады

«В истории средневековой России, пожалуй, не было такого десятилетия, в которое было бы проведено столько реформ, как в годы правления Избранной рады. Тогда шла напряженная, постоянная реформационная деятельность. У Избранной рады, видимо, не было тщательно разработанной программы действий. Идеи рождались у правителей в самом процессе преобразований, они учились у жизни как бы на ходу. Не все удалось осуществить. В 1560 году правительственный кружок Сильвестра и Адашева был устранен от власти, а сами его деятели оказались в опале. Этот разрыв царя с советниками только подвел черту под давними разногласиями и взаимными неудовольствиями. Первые предвестники охлаждения обозначились в 1553 году. В марте царь тяжело заболел: кто знает, что это была за болезнь, известно лишь, что она была «тяжка зело». Казалось, молодой государь умирает. Встал вопрос о наследнике. Царь к тому времени был отцом единственного сына — Дмитрия (впоследствии то же имя получит последний сын Ивана IV — несчастный царевич, погибший в Угличе ребенком почти через 40 лет), первенца, которому было всего около пяти месяцев от роду. Царь Иван хотел, чтобы бояре присягнули как наследнику именно Дмитрию. Однако среди приближенных началось брожение.

Самым печальным для царя было то, что среди тех, кто поддерживал кандидатуру Владимира Андреевича и сомневался, присягать ли «пеленочнику», были и некоторые деятели Избранной рады. Так, Сильвестр, хотя и не выступал прямо за то, чтобы Владимир Андреевич стал наследником, все-таки защищал его… . Отец Алексея Адашева, боярин Федор Григорьевич, согласно официальной летописи, говорил царю, что хотя он и поцеловал крест царевичу Дмитрию, но все же испытывает сомнения: «...сын твой, государь наш, ещо в пеленицах, а владети нам Захарьиным, Данилу з братиею. А мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многая».

Казалось, инцидент был исчерпан: все в конце концов присягнули младенцу царевичу, включая и самого князя Владимира Андреевича, царь выздоровел, а сам царевич не дожил до года: Летом кормилица уронила его в реку, когда входила с ним на царское судно при поездке на богомолье. Колебавшиеся не только не пострадали, но многие вскоре даже получили повышения по службе. Но осадок остался, и муть от него поднялась со дна несколько лет спустя.

Взрыв в отношениях царя с его советниками произошел около 1560 года. Тогда пало правительство Избранной рады. Сильвестра постригли в монахи, отправили сначала в Кирилло-Белозерский, а потом еще дальше — в Соловецкий монастырь. Иван Грозный очень гордился тем, что не казнил Сильвестра и даже оставил на свободе его сына, с тем лишь, чтобы тот не видел царского лица, не бывал при дворе. Алексей Адашев и его брат Данило были посланы на службу в Ливонию, где шла тогда война. Вскоре туда прибыли люди для их ареста. Алексея в живых уже не застали. Данило же был заключен в тюрьму и через два-три года казнен.

В чем же причины такой резкой смены правительства? Нередко утверждают, что расхождения между Иваном IV и Избранной радой лежали прежде всего в области внешней политики, что правительство Адашева и Сильвестра настаивало, чтобы после взятия Казани и Астрахани продолжать действия на этом же, юго-восточном, направлении: вести войну против Крыма, а в перспективе и против Турции. Поэтому якобы эти деятели были против Ливонской войны.

Однако факты говорят иное. В 1558 году, когда началась Ливонская война, именно Адашев был реальным руководителем внешней политики (Висковатый — его подчиненный), именно Адашев вел те переговоры с ливонскими послами, срыв которых привел к началу военных действий. Адашев и Сильвестр, умные и одаренные политики, разумеется, могли через некоторое время после начала конфликта с Ливонией, когда стало ясно, что Великое княжество Литовское и Польша будут в этой войне противниками России, убедиться в бесперспективности этой войны (что было правдой) и советовать царю найти пути, чтобы с честью выпутаться из тяжелой ситуации. Они могли выступать против авантюризма в ведении Ливонской войны.

Чтобы разобраться в причинах падения Избранной рады, обратимся сначала к двум самым осведомленным свидетелям: Ивану IV и Курбскому. Удивительно: расходясь в оценках фактов, эти два противника сходятся в самих фактах. Иван Грозный связывает свой разрыв с советниками со смертью первой жены — царицы Анастасии, прямо обвиняя вчерашних временщиков в убийстве. …В свою очередь Курбский в «Истории о великом князе Московском» говорит, что еще при жизни Анастасии ее братья «клеветаша» на Сильвестра и Адашева и «во уши шептаху заочне» доносы и обвинения против них. Он гневно называет Захарьиных «нечестивыми губителями тамошнего царства». После смерти Анастасии они же обвинили Сильвестра и Адашева в том, что царицу «счеровали (околдовали) оные мужи».

Однако раздоры из-за Анастасии, видимо, стали лишь последней каплей в разладе между царем и советниками. Именно охлаждение в отношениях, разочарование в Сильвестре, Адашеве и других деятелях правительственного кружка могли заставить Ивана IV поверить вздорным обвинениям. Должно быть, Адашев и Сильвестр переоценили свое влияние, не заметили того рокового момента, с которого царь стал подчиняться им со все большей неохотой. И тогда привязанность царя к своим советникам превратилась в жгучую ненависть.

Но и этот психологический конфликт между царем и Избранной радой был только следствием другого, более существенного конфликта — между разными представлениями о методах централизации страны. Структурные реформы, которые проводило правительство Избранной рады, как и всякие структурные реформы, шли медленно, их плоды созревали не сразу. Нетерпеливому человеку (а царь Иван был нетерпелив) в таких обстоятельствах обычно кажется, что и результатов-то никаких нет, что ничего и не сделано. Ускоренный путь централизации в условиях России XVI в. был возможен только при использовании террора.

Ускоренная централизация требовала террора, прежде всего потому, что в стране не был сформирован аппарат государственной власти. В годы правление Избранной рады суд кормленщиков на местах был заменен управлением через выборных из местного населения. Но выполняющие свои управительские функции «на общественных началах» и фактически из-под палки губные и земские старосты — это еще не аппарат власти. Центральная власть была еще очень слаба, не имела своих агентов на местах.

Как так, слышу я возражения, это власть-то Ивана Грозного слаба? Чья же власть тогда сильна? Дело в том, что часто путают силу власти и ее жестокость. На самом же деле они противоречат друг другу. Сильная власть не нуждается в жестокости. Жестокость, террор—показатель слабости власти» ее неумения добиться своих целей обычными путями, т.е. компенсация слабости. Вместо длительной и сложной работы по созданию государственного аппарата царь Иван пытался прибегнуть к самому «простому», наиболее понятному методу: не делают то, что надо? — Приказать. Не слушаются? — Казнить. <…> Но этот путь террора, который только и позволял надеяться на быстрые результаты, был неприемлем для деятелей Избранной рады. Суровый и непреклонный Адашев не был добреньким. Но все же не массовый террор, не атмосфера всеобщего страха и массового доносительства, а жесткое и по сегодняшним меркам, быть может, жестокое наказание виновных. Но только виновных! Вот что характеризовало правление Избранной рады.

Отсюда вытекает и сопротивление Сильвестра и Адашева тем или иным начинаниям царя и упорство в проведении в жизнь собственных предначертаний. Так столкнулись две силы, два властолюбия. Увы, властолюбивый подданный не может надеяться на победу в конфликте с властолюбивым монархом. Конфликт разрешился падением Избранной рады».

Цит по: Кобрин В.Д. О падении Избранной рады // Хрестоматия по истории России: в 4 т. Т.1. С древнейших времен до XVII века / сост. И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. – М., 1994. – С. 218 – 221.

 

 

С.М. Соловьев о митрополите Филиппе

«Выговаривая себе неограниченное право казнить своих лиходеев, учреждая опричнину, Иоанн жаловался на духовенство, что оно покрывало виновных, и требовал у него отречения от обычая печаловаться (т. е. заступаться за тех, кто подвергался гонениям).

Вызвали соловецкого игумена Филиппа, сына боярина Колычева; Филипп объявил, что он согласится быть митрополитом только под условием уничтожения опричнины; Иоанн рассердился; наконец Филипп уступил убеждениям, что его обязанность нейти прямо против царской воли, но утолять гнев государя при каждом удобном случае. Филипп дал запись: «В опричнину ему и в царский домовый обиход не вступаться, а после поставленья за опричнину и за царский домовый обиход митрополии не оставлять». Но, отказавшись от вмешательства в опричнину, Филипп не отказался от права печаловаться. Начались казни вследствие дела Козлова; опричнина буйствовала; вельможи, народ умоляли митрополита вступиться в дело; он знал, что народ привык видеть в митрополите печальника, и не хотел молчать. Тщетно Иоанн избегал свиданий с митрополитом, боясь печалований; встречи были необходимы в церквах, и здесь-то происходили страшные сцены заклинаний. «Только молчи, одно тебе говорю: молчи, отец святый! — говорил Иоанн, сдерживая дух гнева, который владел им. – Молчи и благослови нас!» Филипп: «Наше молчание грех на душу твою налагает и смерть наносит». Иоанн: «Ближние мои встали на меня, ищут мне зла; какое дело тебе до наших царских советов?» Филипп: «Я пастырь стада Христова!» Иоанн: «Филипп! Не прекословь державе нашей, чтоб не постиг тебя гнев мой, или лучше оставь митрополию!» Филипп: «Я не просил, не искал чрез других, не подкупом действовал для получения сана: зачем ты лишил меня пустыни?». Царь выходил из церкви в большом раздумье, это раздумье было страшно опричникам: они решили погубить Филиппа и нашли сообщников между духовными, во владыках новгородском, суздальском, рязанском, благовещенском протопопе, духовнике царском; последний явно и тайно носил речи неподобные Иоанну на Филиппа; отправились в Соловецкий монастырь, привезли оттуда преемника Филиппова, игумена Паисия, доносы которого легли в основание обвинений на суде соборном; защитников Филиппу не было, все молчало. 8 ноября 1568 года опричники с бесчестием вывели Филиппа из Успенского собора, народ бежал за ним со слезами. Местом изгнания для Филиппа назначен был Тверской монастырь. В 1569 году, проезжая Тверь на походе на Новгород, Иоанн заслал к Филиппу одного из самых приближенных опричников, Малюту Скуратова, взять благословение; но Филипп не дал его, говоря, что благословляют только добрых и на доброе; опричник задушил его. Так пал непобежденным великий пастырь русской церкви, мученик за священный обычай печалования».

Цит. по: Соловьев С.М. О митрополите Филиппе // Хрестоматия по истории России: В 4-х тт. Т. 1. С древнейших времен до 17 века / сост.: И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. М., 1994. С. 246 – 254.

 

 

Р.Г. Скрынников об Алексее Адашеве.

«Мелкий костромской вотчинник Алексей Адашев не блистал знатностью и богатством. Не без сарказма царь Иван заметил, что взял Алексея во дворец «от гноища» и «учинил» наравне с вельможами, ожидая от него «прямой службы». Адашев и в самом деле являл собой образец «прямого слуги», но этих достоинств было недостаточно, чтобы сделать успешную карьеру при дворе. Своим успехом Адашев был обязан удачной службе в приказах – новых органах центрального управления. Карьера будущего царского любимца началась со службы в Челобитенном приказе. Этот приказ служил своего рода канцелярией царя, в которой рассматривались поступавшие на государево имя «изветы». Из Челобитенного приказа Адашев перешел в Казенный приказ и служил там столь успешно, что вскоре же получил чин государственного казначея, который открыл перед ним двери Боярской думы. В конце концов Адашев, по образному выражению современников, начал «править Русскую землю», сидя в приказной избе у Благовещенского собора. Инициатор реформ А. Адашев обладал качествами, которые благоприятствовали его карьере на приказном бюрократическом поприще. Он снискал широкую популярность своей неподкупностью. Будучи судьей Челобитенного приказа, а затем фактическим правителем, он строго карал, невзирая на лица (вплоть до бояр), тех, кто чинил волокиту в приказах. Виновных ждала «кручина» (недовольство, опала) от государя, тюрьма и ссылка. Младшие современники Адашева вспоминали годы его правления как время процветания, когда «Русская земля была в великой тишине и во благоденстве и в управе». Им импонировало также редкое благочестие знаменитого временщика. Курбский вполне серьезно писал о том, что Адашев отчасти «в некоторых нравах» уподоблялся ангелам. «Ангелоподобность» царского любимца состояла в показном благочестии и таких ханжеских привычках, которые вполне роднили костромского дворянина с попом Сильвестром. В умерщвлении плоти первый сановник государства, казалось, поставил целью превзойти монахов. Он беспрестанно молился, подолгу выдерживал пост, «по одной просвире ел на день». Дом правителя всегда был полон каликами перехожими и юродивыми. Если верить Курбскому, Адашев открыл в своем доме богадельню, в которой держал много десятков «прокаженных» (больных), «тайне питающе, обмывающа их, многажды же сам руками своими гнои их отирающа».

Цит. по: Скрынников Р. Г. Иван Грозный. – М., 1975. – С. 32 – 33; 60 – 61.

 

 

Р.Г. Скрынников о Сильвестре

«Сильвестр родился в Новгороде в семье небогатого священника и избрал духовную карьеру. Из Новгорода Сильвестр перебрался в столицу и получил место в кремлевском Благовещенском соборе. Благовещенский поп, «последняя нищета, грешный, …непотребный раб Сильвестришко» (так он именовал себя), выделялся своим бескорыстием в толпе стяжателей, сребролюбивых и пьяных князей церкви. Положение при дворе открыло перед ним блистательные перспективы. При его влиянии он без труда мог бы занять доходное епископское место или пост настоятеля монастыря. Но он никогда не умел устроить своих дел. После пожара перед Сильвестром открылась возможность получить «протопопствие» и даже официальный пост царского духовника, но он не воспользовался случаем. Начав карьеру священником Благовещенского собора, он закончил жизнь в том же чине.

Благовещенский поп, надо полагать, принадлежал к образованным кругам духовенства. Он обладал неплохой для своего времени библиотекой. Некоторые книги ему подарил Иван IV из царского книгохранилища. Возможно, Сильвестр даже знал греческий язык. Иван немало обязан был Сильвестру своими успехами в образовании, но после разрыва с ним царь перестал признавать умственное превосходство бывшего наставника и наградил его нелестным прозвищем «поп-невежа». Этот эпитет свидетельствовал скорее о раздражении царя, нежели о необразованности Сильвестра.

После знаменитого московского пожара 17-летний Иван дал Сильвестру первое ответственное поручение. Священник должен был восстановить роспись кремлевских соборов, пострадавшую от огня. Сильвестр вызвал иконописцев из родного города и … велел им браться за дело. Стены Золотой палаты покрылись нравоучительными картинами, изображающими юношу царя в образе то справедливого судьи, то храброго воина, то щедрого правителя, раздающего нищим золотники. Средствами живописи Сильвестр старался оказать воздействие на эмоции питомца и вскоре преуспел в этом деле.

Сильвестр принадлежал к числу глубоко верующих людей. Его преданность религии граничила с экзальтацией: поп слышал небесные голоса, ему являлись видения. В придворной среде немало злословили по поводу новоявленного пророка. Даже Курбский, хваливший царского наставника, смеялся над его «чудесами». По словам этого писателя, Сильвестр злоупотреблял легковерием Ивана, рассказывая ему о своих видениях («аки бы явление от Бога»). Не знаю, замечает Курбский, были ли эти чудеса истинными или же Сильвестр выдумывал их ради того, чтобы напустить на ученика «мечтательные страхи», унять его буйства и исправить «неистовый нрав».

Рассказы Сильвестра производили на Ивана потрясающее впечатление. Фанатик зажег в душе Ивана искру религиозного чувства. Иван увлекся религией и вскоре преуспел в этом увлечении. Он ревностно исполнял все церковные обряды. По временам, в минуты крайнего нервного напряжения, у него случались галлюцинации. Под стенами Казани в ночь перед решающим штурмом 23-летний царь после многочасовой молитвы явственно услышал звон колоколов столичного Симонова монастыря.

Первоначально Сильвестр ограничивался поучениями морального и житейского толка. Осложнение политической ситуации после Казанской войны позволило ему взять на себя роль политического советника Грозного. С появлением в правительстве Сильвестра формирование Избранной рады завершилось».

Цит. по: Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 32 – 33, 60 – 61.

 

 

Курбский А.М. О ВЗЯТИИ ГОРОДА КАЗАНИ

(Из «Истории о великом князе московском», написанной князем А. М. Курбским, участником осады и взятия города Казани).

«Когда мы пришли к городу Казани, то оказалось, что он расположен в сильно укрепленном месте: к востоку от него течет река Казань, а с запада речка Булак, очень тинная и непроходимая, течет она под самый город и впадает в реку Казань под угловой башней; а вытекает она из немалого озера, называемого Кабан...

Мы окружили город и крепость... заняли все дороги со всех сторон и проезды к городу, так что они никак не могли выходить из города или в город...

Таким образом, осадили мы... город и крепость. А казанский царь затворился в городе с тридцатью тысячами своих лучших воинов, со всеми знатными людьми, духовными и гражданскими, и со всем своим двором. Другую половину войска он оставил вне города в лесах, как и людей, которых нагайский улубий прислал на помощь, а было их около двух тысяч и несколько сотен...

В то время, за две или за три недели до взятия, у казанцев отняли подкопом воду, потому что подкоп был под большую башню и под тайником, откуда они брали воду для всего города; было подставлено около двадцати больших бочек с порохом, и башню взорвало. К тому же у нас была тайно срублена большая и высокая башня в пол миле от города и поставлена в одну ночь близ городского рва, а на нее поставлено для стрельбы пятьдесят пушек...

По окончании семи недель осады велено нам было еще днем ждать утренней зари до восхода солнца и готовиться со всех сторон к штурму. И дан был такой знак, когда стену взорвут порохом в подкопе...

Перед самым солнечным восходом или, когда солнце только что начало подниматься, взорвался подкоп... Тогда... войско ударило со всех сторон на город и крепость, по царскому приказанию....

Первым же на стену взошел мой родной брат, а за ним и другие храбрые воины; ...они влезли в окна той большой башни, а из башни соскочили на великие городские ворота... Войско наше, что отстало вне города, как увидело что мы уже в городе... ринулось в город, и даже лежащие, т.е. раненые, вскочили...».

Цит. по: Страницы боевого прошлого нашей страны: Хрестоматия для учащихся / Сост. В.И. Буганов, А.И. Назарец. М., 1972. С. 46 – 47.

 

Курбский А.М.

ИСТОРИЯ О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ МОСКОВСКОМ: ТО, ЧТО СЛЫШАЛИ МЫ ОТ ДОСТОВЕРНЫХ ЛЮДЕЙ, И ТО, ЧТО ВИДЕЛИ СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ. СОКРАЩЕННО ИЗЛАГАЯ, НАПИСАЛ Я ЭТО, КАК СУМЕЛ, ИЗ-ЗА НЕОТСТУПНОЙ НАСТОЙЧИВОСТИ МНОГИХ

«Много раз многие умные люди спрашивали меня с большой настойчивостью, как это могло случиться с таким прежде добрым и знаменитым царем, который столько раз ради отечества пренебрегал своим здоровьем, сносил беды, бесчисленные страдания и тяжелый труд в военных предприятиях против врагов христова креста и пользовался прежде у всех доброй славой. И каждый раз со вздохами и слезами я отмалчивался и не хотел отвечать. В конце концов, постоянные расспросы принудили меня кое-что рассказать о том, что же все-таки произошло <…>.

И то еще оказало помощь злому началу, что совсем маленьким, лет двух, остался он (Иван Васильевич – прим. автора) без отца. Через несколько лет и мать его умерла. Воспитывали его потом важные и гордые паны - бояре, на их языке, - соревнуясь друг с другом, льстя и угождая ему в его сластолюбии и похоти, - себе и детям своим на беду. А когда начал он подрастать, лет в двенадцать, - что раньше вытворял, все опущу, сообщу лишь это: начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с большой высоты - с крылец или теремов, как они говорят, - вытворять также и многие другие негодные вещи, выявляя будущее свое немилосердное своеволие (как говорит Соломон: "Мудрый, дескать, жалеет души скотов своих, а глупый их бьет без пощады"), а воспитатели льстили ему, позволяли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка. Когда же стало ему лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг себя толпы молодежи из детей и родственников, названных сенаторов, стал разъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь неблагопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин. Действительно, совершал он просто разбойничьи поступки, совершал другие преступления, о которых говорить не стоит, да и стыдно, а льстецы себе на беду все это расхваливали, говоря: "Вот это будет храбрый и мужественный царь!"

А когда исполнилось ему семнадцать лет, эти же надменные сенаторы один вперед другого стали науськивать его и использовать его для мести своей.

<…> Немного погодя он уже сам приказал убить … благородного князя по имени Андрей Шуйский, из рода суздальских князей. Года через два после этого убил он трех благородных людей: одного близкого своего родственник» князя Ивана Кубенского, родившегося от сестры его отца и бывшего у его отца великим земским маршалом. Был он из рода князей смоленских и ярославских очень умный и тихий человек пожилого уже возраста. Вместе с ним были убиты знатные Федор и Василий Воронцовы, происходившие из немцев, из рода имперских князей. Тогда же был убит Федор, по прозванию Невежа, шляхетный и богатый гражданин. А немного раньше, года на два, был удавлен пятнадцатилетний юноша, сын князя Богдана Трубецкого, по имени Михаил, из рода литовских князей. А после, помнится мне, в тот же год убиты были благородные князья: князь Иван Дорогобужский, из рода великих князей тверских, и Федор, единственный сын князя Ивана, по прозванию Овчины, из рода князей Тарусских и Оболенских, – как агнцы без вины зарезаны в самом младенчестве.

Но когда стал он потом превосходить меру в бесчисленных своих преступлениях, то господь, смиряя его свирепость, послал на великий город Москву громадный пожар, так что с очевидностью проявил свой гнев, и если бы подробно писать, вышла бы целая повесть иль книжка. А еще раньше, в годы его юности, с помощью многочисленных нашествий варваров - то крымского хана, то ногайских, то есть заволжских, татар, и в особенности и страшнее всего казанского царя, сильного и мощного мучителя христиан (который имел в своей власти шесть разных народов), - всеми ими устроил господь несказанное кровопролитие и нашествие, так что на восемьдесят миль вокруг города Москвы все стало пусто. Вся Рязанская земля до самой Оки опустошена была перекопским, иль крымским, ханом и ногаями, притом что внутри угождатели с молодым царем безжалостно опустошали и подвергали отечество бедствиям войны.

Но тогда, после упомянутого пожара, громадного и действительно очень страшного, о котором никто не усумнится сказать "очевидный божий гнев", – что же было тогда? Было великое всенародное возмущение, так что самому царю пришлось бежать из города со всем своим двором. В этом возмущении толпой был убит из дядьев его князь Юрий Глинский, а дом его разграблен. Другой же его дядя, князь Михаил Глинский, который был голова всему злу, убежал, а угождатели, бывшие с ним, разбежались. В то время чудесно как-то и следующим образом подал бог руку помощи, чтобы отдохнула христианская земля. Тогда, именно тогда, говорю я, пришел к нему один человек в сане священника, именем Сильвестр, выходец из великого Новгорода, усмиряя его божественным священным писанием, сурово заклиная его грозным именем бога и вдобавок открывая ему чудеса и как бы знаменья от бога, - не знаю, истинны ли, или так, чтоб запугать, он сам все это придумал, имея в виду буйство Ивана и по-детски неистовый его характер. Ведь часто и отцы приказывают слуге выдуманными страхами отпугивать детей от чрезмерных игр с дурными сверстниками. Так и блаженный, я полагаю, прибавил немного благих козней, которыми задумал исцелить большое зло. Так поступают и врачи, по необходимости.

И жестоко, скобля и разрезая железом гниющую гангрену, то есть вплоть до здорового тела срезают вырастающее на ране дикое мясо. Подобное этому придумал, видимо, и блаженный этот, хитрец ради истины, так что случилось то, что душу великого князя он исцелил было и очистил от ран проказы, а развращенный нрав поправил, наставляя то так, то этак на верный путь.

С ним вступил тогда в союз на пользу и общее благо один благородный юноша по имени Алексей Адашев. Царь в то время очень любил этого Алексея и находился с ним в согласии; был Алексей очень полезен всему государству и даже некоторыми чертами характера подобен ангелу. Если бы я все подробно рассказал о нем, людям невежественным и житейским это, пожалуй, показалось бы невероятным. Но если мы обратим внимание на то, что благодать Святого Духа не за наши дела, но по изобилию щедрот Христа нашего украшает тех, кто верен Новому завету, то покажется это не чудесно, а только уместно, ибо Творец всего даже кровь свою не пожалел пролить за нас <...>».

Цит. по: Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI в. / Пер. A.A. Алексеева. М., 1986. С. 218 – 227.

 

 

 Н.И. Костомаров об измене А. Курбского

Руководясь русским патриотизмом, конечно, можно клеймить порицанием и ругательствами Курбского, убежавшего из Москвы в Литву и потом в качестве литовского служилого человека ходившего войною на московские пределы, но в то же время не находить дурных качеств за теми, которые из Литвы переходили в Москву и по приказанию московских государей ходили войною на своих прежних соотечественников,— эти последние нам служили, следовательно, хорошо делали! Рассуждая беспристрастно, окажется, что ни тех, ни других не следует обвинять, да и вообще, чтобы вменять человеку измену в тяжкое преступление, надобно прежде требовать, чтоб он был гражданин, чтобы, вследствие политических и общественных условий, в нем было развито и чувство, и сознание долга гражданина,— без этого он или слуга, или раб. Если он слуга, то что дурного, когда слуга оставляет господина, который не умеет его привязать к себе, и переходит на службу к другому? Если же он раб, то преступления раба против господина могут быть судимы только пред судом того общества, которое допускает рабство, но не пред судом истории, которая, исследуя причины явлений, должна осуждать те неестественные общественные условия, которые производят подобные явления.

Цит. по: Костомаров Н.И. Об Андрее Курбском // Хрестоматия по истории России: в 4 т. Т.1. С древнейших времен до XVII века / сост. И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. – М., 1994. – С. 223.

 

 

 

ОЦЕНКА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ЛИЧНОСТИ ИВАНА IV ГРОЗНОГО

Бушуев С.В., Миронов Е.Г. об Иване Грозном

«Более 400 лет отделяет нас от эпохи Ивана Грозного. Но мало найдется в нашей истории людей с такой стойкой популярностью в массовом сознании, с таким «отрицательным риииием». В этом феномене соединилось многое. И яркость личности. И ужас перед садизмом и жестокостью его правления. Спор о нем идет четыре века. …

«Жестокость Ивана Грозного и его верных слуг не считалась в средневековом мире чем-то исключительным. Похожими были порядки во всех других феодальных государствах, пишет А.Я. Дегтярев в книге исторических очерков «Трудный век Российского государства. (Л., 1988. С. 69). – …Сходными путями утверждалась в разных странах Европы безграничная монархическая власть, характерная для нового этапа феодального развития – абсолютизма». 

Действительно, многое переменилось в 16 в. в жизни европейских стран. В передовых странах уже складывались буржуазные отношения. Великие географические открытия не только расширили представление о мире, но и способствовали развитию капитализма. В конце 15 в. буржуазная революция произошла в Нидерландах, в 16 в. в Германии важным событием в жизни Германии стала Реформация. Франция и Англия превращались в абсолютистские централизованные монархии. И везде – жестокое подавление любого выступления против абсолютизма. Было ли жестоким само время? Да. В Германии – жестокое подавление крестьянских восстаний. То же – в Польско-Литовском государстве. В Нидерландах по приказу герцога Альбы были уничтожены десятки тысяч протестантов; в одну августовскую ночь 1572 г. во Франции накануне дня святого Варфоломея религиозные фанатики за несколько часов вырезали тысячи гугенотов. Крестовые походы против еретиков сотрясали области Италии. Святая инквизиция без разбора, по ложным доносам казнила и жгла, лишь изредка проявляя милосердие – разрешая удушение до сожжения . <…>

Противоречивость в оценке Ивана Грозного характерна для историков разных поколений. … Так, «дворянский» историк, наиболее активно работавший в конце 18 в., Н.М. Карамзин как будто бы однозначно оценивает деятельность Грозного: герой в первый период своего царствования и тиран во второй. <…>

Н.М. Карамзин писал: «Иоанн родился с пылкими страстями, с воображением сильным, с умом еще более острым, нежели твердым или основательным». А далее – худое воспитание, болезненное самомнение, подозрительность, доверчивость к завистникам и карьеристам и недоверие к истинным радетелям интересов государства Российского (например, Адашеву и Сильвестру).

Следствие видно многим историкам. Многие же выводят жестокости опричнины из душевной болезни Грозного. …. «Несчастные следствия Иоанновой болезни … изготовили перемену» (Карамзин Н.М.). <…>

Иоанн сам участвовал в пытках и убийствах подданных, вместе с ним – старший сын царевич Иван («Как бы для того, чтобы отнять у россиян надежду на будущее царствование!» - пишет Карамзин. Так что не будем проливать слезы сожаления у знаменитой картины И.Е. Репина. Останься жив старший сын Грозного, не известно, какую Россию мы бы обрели …<…>

А безжалостный Карамзин … продолжает подбрасывать читателю все новые штрихи к портрету царя: его трусость, малодушие, полководческую бездарность, проявленные им во время набега Девлет-Гирея. <…>

И … положительные моменты в его царствовании: строительство новых городов, продолжение внешней политики деда, успехи в торговле, умножение доходов царских за счет налогов и т.д.

Признает историк и объективные достоинства Ивана  Грозного – «имел разум превосходный, не чуждый образования и сведений, соединенный с необыкновенным даром слова…»; был он часто «проницательный в государственной деятельности»; «любил правду в судах, сам нередко разбирал тяжбы», казнил утеснителей народа, сановников бессовестных, лихоимцев; «не терпел гнусного пьянства» - пьяных сажали в темницу (за исключением святой недели и рождества риистова); «не любя смелой укоризны, не любил иногда и грубой лести…».

Но… сам придумывал заговоры и казнил целыми семьями неугодных, подверг опричниной Русь в разор, нищету, страх и ужас».

Крупнейший представитель буржуазной исторической науки С.М. Соловьев, живший во второй половине 19 в. считал, что при всех жестокостях царя Ивана его деятельность была шагом вперед к победе «государственных» начал. На этих позициях в целом стоял и другой знаменитый историк – В.О. Ключевский. Разумеется, С.М. Соловьев не мог игнорировать негативные стороны правления Ивана Грозного. Он резко говорил о казнях невинных людей, писал, что «не признает историк слово оправдания такому человеку». «Более чем странно, - пишет он, - желание некоторых оправдать Иоанна; более чем странно смешение исторического объяснения явлений с нравственным их оправданием». Взгляды С.М. Соловьева на политическую историю России 16 в. получили развитие в трудах С.Ф. Платонова и ряда других историков.

Советские историки 30-50-х гг. непомерно преувеличивали роль Ивана Грозного в истории России, идеализировали его личность и деятельность. По мнению большинства историков тех лет Иван Грозный «верно понимал интересы и нужды своего народа» (В. Бахрушин).

В 1970-1980-е годы вышли в свет работы талантливых исследователей В.Б. Кобрина и Р.С. Скрынникова, в которых они пытаются воссоздать портрет Ивана Грозного, показать как положительные, так и отрицательные стороны его личности и деятельности. 

Подготовлено по: Бушуев С.В., Миронов Г.Е. «История государства российского: историко-библиографические очерки. Книга первая. 9 – 16 вв. М., 1991. С.268 – 269.

Халтурин В.Ю. об Иване Грозном

«При оценке личности и деятельности Ивана IV, значения этой фигуры в истории России, нужно обязательно учитывать ряд обстоятельств.

1. Особенности исторического развития страны. В малочисленной (по сравнению с Западной Европой) России, со слаборазвитыми внутри торговыми связями, удаленной от крупных центров мировой торговли предельно замедленно формировалось третье сословие (впоследствии буржуазия). Царская (великокняжеская) власть, проводя политику централизации, вынуждена была опираться преимущественно на дворянство (помещиков), которое зависело от воли (и произвола) государя. В Западной Европе абсолютизм формировался на основе политики лавирования между феодалами и буржуазией.

Важно учитывать и «наследие» ордынского владычества. Великий московский князь считался наместником (а после свержения ига), преемником ордынского хана. Отсюда и крайне деспотическая форма правления. Достаточно вспомнить, что в Западной Европе монарх считался первым среди равных дворян. В Московской Руси даже самые знатные аристократы считались «холопами» государя.

Следует также помнить, что быстрорастущее в территориальном отношении Русское государство постоянно подвергалось агрессии со стороны как западных, так и восточных соседей. Это также требовало предельного усиления центральной власти.

2. Объективность исторического исследования требует учесть особенности каждого исторического периода. И, прежде всего особенности социальной (исторической) психологии. В средневековье воля монарха (наместника божьего) являлась высшим законом. Государь мог казнить, мог миловать. Кроме того, средневековое мировоззрение (религиозное) рассматривало жизнь как некий кратковременный миг земного существования бессмертной души. Жизнь (земная) по средневековым понятиям, – это испытания человека в борьбе души с греховной плотью. Исступление плоти считалось одним из способов очищения, освобождения души. Поэтому казни сопровождались страшными муками. Это рассматривалось не столько как кара за совершенное преступление, сколько как очищение в муках. Любое решение помазанника божьего (а в православии монарх занимал самую верхнюю ступеньку как в государственной, так и в церковной иерархии) рассматривалось как благо (справедливость приговора обсуждению не подлежала). Кстати, само слово «грозный» в XV – XVI веках имело значение «справедливый».

3. Еще одним важным моментом, который нужно учитывать при оценке деятельности и личности Ивана IV, являются исторические реалии XVI – XVII веков. Здесь нужно помнить, что Иван IV был последним крупным деятелем угасшей вскоре (по смерти его сына Федора) династии Рюриковичей».

Цит. по: Халтурин В.Ю. Эпоха Ивана Грозного // История России с древнейших времен: учеб. пособие / В.Ю. Халтурин, С.П. Боброва, О.Е. Богородская, Г.А. Будник [и др.]; под ред. В.Ю. Халтурина: / Иван. гос. энерг. ун-т. – Иваново, 2003. – 340  с. – С. 81 – 82).

 

 

 

ОЦЕНКА ОПРИЧНИНЫ

А.А. Зимин

«К 60-м годам XVI в. правительство выдвигает новые задачи как во внутренней, так и во внешней политике. Ливонская война, борьба с вторжениями Крымско-татарских и турецких войск ускорили проведение мероприятий, направленных на укрепление государственного аппарата и обуздание боярского своеволия.

Опричнина была орудием разгрома реакционной феодальной знати, но в то же время введение опричнины сопровождалось усиленным захватом крестьянских «черных» земель. Опричный порядок был новым шагом на пути к укреплению феодальной собственности на землю и закрепощению крестьянства. Произведенное разделение территории на «опричнину» и «земщину»2 не было возвратом ко временам политической раздробленности, а наоборот — способствовало централизации государства, ибо это деление было направлено своим острием против боярской аристократии и удельно-княжеской оппозиции.

Одной из задач опричнины было укрепление обороноспособности, поэтому в опричнину отбирались земли тех вельмож, которые не отбывали военную службу со своих вотчин. Правительство Ивана IV проводило персональный пересмотр феодалов. Весь 1565 г. был наполнен мероприятиями по перебору земель, ломкой сложившегося старинного землевладения.

Группа служилых людей, участников Земского собора 1566 г., демонстративно обратилась к Грозному с просьбой прекратить «насилия» опричников. Ответом явились разные кары — от смертной казни до наказания кнутом. Это выступление было последним открытым протестом враждебной правительству Ивана IV части феодалов. Наступила пора тайных заговоров.

Осенью 1569 г. был раскрыт боярский заговор в Новгороде и Пскове. Иван IV принял решительные меры к ликвидации заговора. В 1570 г. Иван Грозный с опричным войском двинулся к Новгороду, где были начаты «суд и расправа», длившиеся около шести недель. Ценности монастырей и имущество богатого купечества подверглись конфискации. Опричники не щадили и имущества трудового населения. Число казненных в Новгороде исчисляется десятками тысяч.

Следствие по делам об измене кончилось лишь к началу июля, захватив и некоторых из опричных людей. Среди последних оказались близкие Грозному князь А. И. Вяземский и Басмановы. Были казнены глава Посольского приказа И. М. Висковатый, дьяки важнейших земских приказов. Все эти репрессии находились в связи с боярским заговором, разгромленным Иваном Грозным.

За первые семь лет существования опричнины правительство Ивана Грозного добилось выполнения основных стоявших перед ним задач по укреплению централизованного аппарата власти: было сломлено открытое сопротивление боярской, аристократии, создано опричное войско, началась организация центральных учреждений. К началу 70-х годов решено было уничтожить резкое различие между опричниной и земщиной, так как эта грань в дальнейшем могла явиться препятствием для развития централизации. Нивелировка происходила за счет перенесения порядков опричнины в преобразованном виде на территорию всей страны. Борьба с «крамолой» перешла и на опричнину. Репрессиям стали подвергаться и представители боярской оппозиции, проникшие в состав опричников. Новым этапом в разгроме княжеско-боярского землевладения являлось и так называемое «возвращение» старых вотчин, отобранных ранее в опричнину. Немногие из оставшихся в живых вотчинников, только что начавшие налаживать хозяйство на новых местах, вынуждены были возвратиться на обезлюдевшие пепелища.

В интересах широких кругов дворянства проводились Иваном Грозным мероприятия, имевшие целью ликвидировать остатки былой раздробленности и, наводя порядок в феодальном беспорядке, крепить централизованную монархию с сильной царской властью во главе. Сочувствовало политике Ивана Грозного и посадское население, заинтересованное в укреплении царской власти, ликвидации пережитков феодальной раздробленности и привилегий. Борьба правительства Ивана Грозного с аристократией встречала сочувствие народных масс. Реакционное боярство, предавая национальные интересы Руси, стремилось к расчленению государства и могло привести к порабощению русского народа иноземными захватчиками.

Опричнина знаменовала собой решительный шаг по пути укрепления централизованного аппарата власти, борьбы с сепаратистскими претензиями реакционного боярства, облегчала защиту рубежей Русского государства. В этом заключалось прогрессивное содержание реформ периода опричнины. Но опричнина была и средством подавления угнетенного крестьянства, она проводилась правительством за счет усиления феодально-крепостнического гнета и являлась одним из значительных факторов, вызвавших дальнейшее углубление классовых противоречий и развитие классовой борьбы в стране».

Цит. по: Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 477—479.

Р.Г. Скрынников

«Основной смысл опричных преобразований сводился к завершающему удару, который был нанесен последним оплотам удельной раздробленности.

Ликвидация удела Владимира Старицкого и разгром Новгорода подвели финальную черту под длительной борьбой за объединение русских земель под эгидой московского правительства в годы опричнины. Сильный удар нанесен был и по феодальной обособленности русской церкви, окончательное включение которой в централизованный аппарат власти после столкновения Ивана Грозного с митрополитом Филиппом было делом времени. Вызванная коренными интересами широких кругов господствующего класса феодалов, эта борьба в какой-то мере отвечала потребностям горожан и крестьянства, страдавших от бесконечных междоусобных распрей феодальной аристократии.

Вместе с тем опричнина была очень сложным явлением. Новое и старое переплеталось в ней с удивительной причудливостью мозаичных узоров. Ее особенностью было то, что ценгрализаторская политика проводилась в крайне архаичных формах, подчас под лозунгом возврата к старине. Так, ликвидации последних уделов правительство стремилось добиться путем создания нового государева удела — опричнины. Утверждая самодержавную власть монарха как непреложный закон государственной жизни, Иван Грозный в то же время передавал всю полноту исполнительной власти в земщине, т. е. основных территориях России, в руки Боярской думы и приказов, фактически усиливая удельный вес феодальной аристократии в политическом строе Русского государства.

Варварские средневековые методы борьбы царя Ивана со своими политическими противниками, его безудержно жестокий характер накладывали на все мероприятия опричных лет зловещий отпечаток деспотизма и насилия.

Здание централизованного государства строилось на костях многих тысяч тружеников, плативших дорогой ценой за торжество самодержавия».

Цит. по: Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 191.

В.Б. Кобрин

«При своем учреждении опричнина имела резко выраженную антикняжескую направленность. Опалы, казни и конфискации, обрушившиеся на суздальскую знать в первые месяцы опричнины, ослабили политическое влияние аристократии и способствовали укреплению самодержавной монархии. Объективно подобные меры способствовали преодолению остатков феодальной раздробленности,  глубочайшей основой которых было крупнейшее княжеско-боярское  землевладение.

Однако опричная политика не была чем-то единым на протяжении семи лет ее существования, она не была подчинена ни субъективно, ни объективно единой цели, принципу или схеме. Следом за короткой полосой компромисса в 1566 г. пришло время массового террора 1567—1570гг. Стержнем политической истории Опричнины стал чудовищный процесс над сторонниками двоюродного брата царя князя Владимира Андреевича, завершившийся Разгромом Новгорода. Причиной террора явился не столько пресловутый новгородский сепаратизм, сколько стремление правителей, утративших поддержку правящих группировок господствующего класса, любой ценой удержать власть в своих руках. В обстановке массового террора, всеобщего страха и доносов аппарат насилия, созданный в опричнине, приобрел совершенно непомерное влияние на политическую структуру руководства. В конце концов адская машина террора ускользнула из-под контроля ее творцов. Последними жертвами опричнины оказались они сами.

Традиционные представления о масштабах опричного террора нуждаются в пересмотре. Данные о гибели многих десятков тысяч людей крайне преувеличены. По синодику опальных, отразившему подлинные опричные документы, в годы массового террора было уничтожено около 3—4 тыс. человек. Из них на долю дворянства приходилось не менее 600—700 человек, не считая членов их семей. Опричный террор ослабил влияние боярской аристократии, но нанес также большой ущерб дворянству, церкви, высшей приказной бюрократии, т. е. тем социальным силам, которые служили наиболее прочной опорой монархии. С политической точки зрения террор против этих слоев и группировок был полной бессмыслицей».

Цит. по: Кобрин В. Б. Иван Грозный. М., 1989. С. 97—100.

Советские историки 1950-х гг. об опричнине

«Так был ли все же какой-то смысл, и если был, то какой, во всей этой вакханалии казней, убийств, во всех этих странных, часто противоречивых извивах правительственной политики, во внезапных возвышениях и столь же внезапных падениях временщиков? Речь, разумеется, не идет о поисках оправданий для опричнины. Каковы бы ни были прогрессивные последствия опричнины (если были), все равно у историка нет морального права прощать убийство десятков тысяч ни в чем не повинных людей, амнистировать зверство. Выбросив из истории моральную оценку, мы окажемся сторонниками давно осужденного, но все еще, увы, живого тезиса: «Цель оправдывает средства». Но такая позиция не только морально уязвима, она антинаучна, ибо, как в физике, измерение подчас меняет свойства объекта, так и в жизни цель меняется под воздействием средств. Нельзя достичь высокой цели грязными средствами.

Исследования последних десятилетий показали, что представления о боярстве как о реакционной силе, которая противится централизации, в то время как дворяне выступают за централизацию, не соответствуют действительности.

Мысль о том, что боярство было постоянной аристократической оппозицией центральной власти, возникла в нашей науке во многом под влиянием знакомства с историей Западной Европы, где гордые и самоуправные бароны сопротивлялись королям и даже императору. Но сопоставление это грешит неточностью. Прежде всего, на Руси не было боярских замков. Высокие ограды боярских усадеб еще не делали их замками по функциям. Функция замка — не защита от вора, а военные действия. Замок осаждали, барон со своими вассалами его оборонял. Это и создавало его независимость. На Руси же еще в период феодальной раздробленности, когда подходил неприятель — иноземный или из соседнего княжества, боярин никогда не принимался за укрепление и оборону своей усадьбы. Русские бояре защищали не каждый свое село, а все вместе — княжеский (позднее — великокняжеский) град и все княжество в целом. Недаром каждый боярин владел в городе «осадным двором», «городная осада» была важнейшей обязанностью боярства.

В концепции, по которой реакционное боярство враждебно централизации, заключено внутреннее логическое противоречие. Как известно, высшим правительственным учреждением была боярская дума; все указы и законы оформляли как «приговоры» и «уложения» царя и великого князя с боярами. Все историк» согласны, что воплощенная в этих указах правительственная политика была направлена на централизацию страны. Итак, боярство - своеобразный коллектив самоубийц, настойчиво проводящий меры, направленные против самого себя? В истории неизвестны случаи, чтобы какая-либо социальная группа на протяжении длительного времени упорно действовала против своих интересов. Бояре, крупные феодалы, были не меньше, а пожалуй, порой даже больше, чем мелкие, экономически заинтересованы в единстве страны.

Для крупных русских феодалов не были характерны обширные латифундии, расположенные «в одной меже», такие, чтобы можно было ехать целый день и в ответ на вопрос, чьи это земли, называть, как в известной сказке Перро, одного и того же маркиза Карабаса. Обычно у боярина были вотчины одновременно в нескольких уездах — четырех, пяти, а то и шести. Границы же уездов, как правило, совпадали со старыми рубежами княжеств. Поэтому возврат к временам удельного сепаратизма реально угрожал землевладельческим интересам знати.

Часто можно прочитать, что бояре владели вотчинами — крупными наследственными владениями, а дворяне — мелкими поместьями, которые давались лишь под условием службы и не передавались по наследству. Это расхожее мнение не соответствует исторической действительности. Как правило, у одного и того же феодала были в собственности одновременно и вотчины, и поместья. Поместья с самого начала (с конца XV в.) были фактически наследственными и достигали порой весьма больших размеров. Но вместе с тем весьма распространены были и мелкие вотчины, порой приближавшиеся по размерам к крестьянскому наделу. Таким вотчинникам приходилось нередко (наряду с эксплуатацией крестьян) самим ходить за плугом».

Цит. по: Очерки истории СССР: конец XV в.— начало XVII в. / Под ред. А.Н. Насонова, Л.В. Черепнина, А.А.Зимина. М., 1955. С. 301—321.

Н.К. Черкасский об оценке опричнины И.В. Сталиным

Н.К. Черкасский – народный артист СССР, записавший по памяти высказывания И.В. Сталина в ходе обсуждения фильма «Иван Грозный» С. Эйзенштейна.

«Иосиф Виссарионович отметил также прогрессивную роль опричнины, сказав, что руководитель опричнины Малюта Скуратов был крупным русским военачальником, героически погибшем в борьбе с Ливонией. Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами, - если бы он это сделал, то на Руси не было бы Смутного времени. … И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, «тут Ивану помешал бог»: Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает «грех», тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее!».

Цит. по: Бушуев С.В., Миронов Г.Е. «История государства российского: историко-библиографические очерки. Книга первая. 9 – 16 вв. М., 1991. С. 266 – 267.

 

 

 

VI. НАШ КРАЙ В НАЧАЛЕ XIV - КОНЦЕ XVI ВВ.

 

Наш край в начале XIV – конце XVI в.

«В период монголо-татарского ига как никогда остро встал вопрос об объединении русских земель для эффективного отпора захватчикам. Однако, вследствие эгоистических, своекорыстных устремлений княжеской верхушки первоначально происходил прямо противоположный процесс - шло дробление территории Северо-Восточной Руси. Этому способствовала и политика ханов Золотой Орды, действовавших по принципу "разделяй и властвуй" и старавшихся всячески поссорить между собой отдельных русских князей. Владимиро-Суздальское княжество распалось в XHI-XIV веках на ряд уделов. Большая часть территории нашего края вошла в Суздальско-Нижегородское княжество, возникшее в 1328 году, когда татары разделили северо-восточные русские земли между московским князем Иваном Калитой и Александром Суздальским. Северные земли современной Ивановской области (Приволжский, Заволжский, Кинешемский районы) входили в это время в Костромское княжество, южные (Южский, Палехский, Савинский) - в Стародубское княжество. В дальнейшем произошло раздробление этих и без того небольших государственных образований. Так, князь Андрей Стародубский разделил свое княжество между четырьмя сыновьями - Василием Пожарским, Федором Стародубским, Иваном Ряполовским и Давидом Палецким. Последним двум достались в уделы территории современных Южского района (центром Ряполовского удела было старинное село Ряполово) и Палехского района (центр удела находился в селе Палех).

В процессе объединения русских земель, начавшемся уже в XIV веке, все эти мелкие княжества были постепенно присоединены к Москве. В 1360-х годах Московским князьям было подчинено Костромское княжество, в 90-х годах того же века - восточные районы области, расположенные по реке Волге. В XIV веке попадают в зависимость от Москвы князья Ряполовские и Палецкие, окончательно их уделы вошли в состав объединенного русского государства в XV  веке, тогда же присоединились к Москве центральные и западные районы современной Ивановской области.

В этот период собирания воедино русских земель в нашем крае возникают новые поселения. На месте разрушенной монголами крепости возникает новый город, получивший название Плёс. Его основателем был сын Дмитрия Донского великий московский князь Василий Дмитриевич (1371-1425). В 1408 году он был вынужден уехать из Москвы, к которой приближалось войско татарского хана Едигея, в 1410 году он "повеле рубити град Плёсо", ставший важным опорным пунктом московских князей на Верхней Волге. В XV веке возникает город Лух, здесь на берегу одноименной реки были насыпаны земляные валы и поставлена деревянная крепость. Остатки этих оборонительных сооружений (валы) хорошо сохранились до наших дней. Был восстановлен разоренный монголами Юрьевец.

В этот же период в нашем крае были основаны первые монастыри. Они были не только религиозными центрами, многие из них представляли собой укрепленные оборонительные пункты на случай нападения татар, здесь же сохранялись важные исторические документы, монахи вели хронику событий, происходивших в ту отдаленную эпоху. Во 2-й половине XIV века была основана Лазаревская Городецкая пустынь на реке Ирмесе на месте современного села Давыдовского Гаврилово-Посадского района. Тогда же возник Решемский Ма-карьевский монастырь около села Решмы Кинешемского района. В 1425 году впервые упомянут Николо-Шартомский монастырь (возле села Введенье Шуйского района). В конце XV века в 5 верстах от Луха возник Лухский Тихонов монастырь, его основателем был монах Тихон, впоследствии причисленный православной церковью к лику святых.

Несмотря на то, что Русь одержала победу над татарами на Куликовом поле в 1380 году, а в 1480 году окончательно сбросила с себя иноземное иго, отдельные набеги казанских татар на территорию нашего края продолжались в XV и даже первой половине XVI века. Суда с незваными пришельцами беспрепятственно поднимались вверх по Волге, достигая Юрьевца, Кинешмы, Плёса. В 1429 году крупный татарский отряд под руководством Махмута-Гази совершил набег на Верхнюю Волгу, были разграблены и сожжены города Кострома и Плёс. По следу татар отправилось войско князя Ф.Д. Стародубского-Пёстрого, он сумел догнать неприятеля и нанести поражение его арьергарду. В 1445 году подвергся разорению Лух, на этот раз на Русь пришло войско золото-ордынского хана Улу-Махмета, оно захватило также Суздаль и другие города, в плен к татарам попал даже московский князь Василий Тёмный. В 1539 году татары напали на Кинешму и Шую, подступали также к Костроме и Мурому. Однако в следующем 1540 году захватчики потерпели поражение от русских войск под Плесом. Только после того, как в 1552 году ратью Ивана Грозного была взята Казань и ликвидировано Казанское ханство, набеги прекратились.

В начале XVI века завершилось создание централизованного Русского государства, но боярско-княжеская аристократия всё ещё имела определенную политическую самостоятельность, нередко активно выступала против царской власти. Основной целью внутренней политики Ивана Грозного стало ограничение многочисленных привилегий боярско-княжеской оппозиции. Вводя в стране опричнину в 1565 году, царь отобрал себе в "опричный" удел лучшие для земледелия районы, земли, отличавшиеся высоким уровнем развития ремесла и торговли. В опричнину попала почти вся территория нашего края. Лишь юго-восточная часть его (Пучежский, Пестяковский, Верхне-Ландеховский районы) относились к так называемой земщине, во главе которой Иваном IV был поставлен его ставленник - татарский царевич Симеон Бекбулатович. Ведя борьбу против сепаратизма крупных землевладельцев, Иван Грозный привлекал на свою сторону мелких служилых землевладельцев - дворян, а также посадское население в городах. Значительные привилегии предоставляла посадским людям уставная грамота, данная царём городу Шуе. Она разрешала им иметь своё самостоятельное судопроизводство ("а судитися шуянам посацким людям по сей нашей уставной грамоте меж себя самим"), назначать из своей среды сборщиков налогов и податей. По другой грамоте Ивана IV шуянам были пожалованы покосы возле города и мельница на реке Тезе. Милостями царя пользовались и монастыри - поддержка духовенства была очень важна для Ивана Грозного в борьбе с крупными вотчинниками-князьями. Так, в 1553 году он отдал Николо-Шартомскому монастырю целый ряд соседних с ним деревень, дал монахам "несудимую" грамоту, по которой они не зависели в делах судопроизводства от местных властей.

В период опричнины на боярско-княжескую верхушку были обрушены жестокие репрессии, одна за другой следовали казни, земли казнённых и высланных поступали непосредственно в распоряжение царя. На его имя отписывались и вотчины полностью вымерших боярских фамилий. Так, при Иване IV перешло в собственность "дворца" (т.е. государства) село Зименки в современном Шуйском районе с окрестными деревнями. Ранее оно принадлежало князьям Гундоровым. Из этих, так называемых, дворцовых земель раздавались поместья приближённым царя и его родственникам. Именно так было пожаловано боярам Собакиным дворцовое село Телешево, расположенное на берегу реки Тезы, рядом с Шуей. Это дарение было связано с тем, что в 1571 году Иван Грозный взял в жены дочь новгородского купца Василия Собакина - Марфу, славившуюся своей красотой. По этому случаю тестю царя B.C. Собакину были пожалованы боярский титул и поместья, в том числе Телешево. Уже в XIX веке история Марфы Собакиной привлекла внимание писателя Л.А. Мея, создавшего драму "Царская невеста", в которой действующим лицом является и её отец. Затем Н. Римским-Корсаковым была написана опера под таким же названием.

Несмотря на многочисленные казни, выселения и конфискации, происходившие в период опричнины, боярско-княжеская верхушка в целом сумела сохранить свои феодальные земли, которые составляли экономическую основу её политического влияния в государстве. В нашем крае крупные земельные владения принадлежали во второй половине XVI века таким представителям титулованной аристократии как князья Шуйские, Мезецкие, Кубенские, Барятинские. С конца XV века одними из крупных землевладельцев в крае становятся выходцы из Литвы князья Вельские. Ещё в царствование Ивана III бежавший на

Русь Фёдор Вельский был пожалован обширной вотчиной, куда входили Ки-нешма, Вичуга, Лух с окрестностями.

Расширялось в нашем крае монастырское землевладение. Многими сёлами и деревнями на территории современных Савинского и Южского районов владел Спасо-Евфимиев монастырь, находившийся в Суздале, среди его поместий упоминаются ныне существующие сёла Антилохово, Воскресенское, Лучкино и другие. Лухский Тихонов монастырь в царствование Ивана IV получил от князя Ивана Вельского (внука упомянутого выше Ф. Вельского) тридцать деревень, расположенных в окрестностях города Луха.

Среди землевладельцев нашего края с XVI века упоминаются князья Черкасские. Это были выходцы с Северного Кавказа – родственники жены Ивана Грозного Марии Темрюковны. По данным историка-краеведа XIX века В. Борисова, в 1561 году им было пожаловано дворцовое село Иваново. При этом следует оговориться, что это первое упоминание об Иванове, к сожалению, не подтверждено источником, во всяком случае В. Борисов не оставил ссылки на какой-либо документ.

Прекращение татарских набегов с середины XVI века значительно оживило хозяйственную жизнь края, ремесленное производство, различного рода промыслы, торговлю. О развитии экономики края на исходе XVI века можно судить на примере города Юрьевца. В 1594 году была составлена сотная книга юрьевецкого посада, представлявшая собой результаты переписи, проведённой в городе неким Постником Шапиловым. В посаде в это время насчитывалось 248 дворов, 11 из них названы "лутчими", 33 - "середними", 187 - "молотчими", упомянуты также дворы "вдовьи" и "обнищалые". Таким образом, налицо было явное социальное расслоение населения. Среди ремесленников в сотной книге упомянуты 10 токарей, 5 кузнецов, 4 кожемяки, 3 овчинника, а также плотники, горшечники, сапожники, красильники и др. В посаде располагалось 69 лавок, в которых торговали сами местные жители-ремесленники, две лавки принадлежали московским "гостям". Одним из характерных для юрьевчан занятий был рыбный промысел. За право заниматься им посадские люди были обязаны каждый год отправлять к царскому столу в Москву 15 осетров, 30 белорыбиц, 50 стерлядей. На Волге рядом с Юрьевцем существовал также государев "ез" (место на реке, огороженное для рыбной ловли), откуда рыба поступала в столицу.

В XVI веке постепенно начинает складываться специализация отдельных городов и районов на производстве тех или иных ремесленных изделий. В Юрьевце в большом количестве изготовлялась деревянная посуда (отсюда большое количество токарей, зафиксированных в книге Постника Шапилова), Шуя и её окрестности славились выделкой кож и овчины. В Кинешме существовали известные далеко за пределами края соляные варницы, где из подземных минеральных источников выпаривалась пищевая соль. Товары, изготовленные посадскими людьми и крестьянами, продавались далеко за пределами края».

Цит. по: Балдин К.Е., Ильин Ю.А. Ивановский край в истории Отечества. Иваново, 1998.  С. 9 – 12.